Вот кто напоминал папе о зеленых ампирах комнаты с мебелью красного дерева, о той комнате, в которой он находил приют в трудные годы сердечных тревог и жизненных неурядиц.
И –
Мимо нас –
В кругу легионеров
Прошел юноша.
Лицо его
Показалось мне
странно знакомым,
и
голос,
капризный и горестный,
пробудил
смутное воспоминание:
«Зеленые ампиры
комнаты,
красное
дерево
и
голос
говорившего
стихи,
капризный и горестный».
– Кто этот юноша? –
спросила я спутника.
– Безумец! –
отвечал тот. –
Нынче
На
Пиршестве
он
принял вызов
царицы Египетской –
и
жизнью поплатится
за ночь
ее
любви.
Нина Герасимовна умерла 5 мая 1967 года. Папа пришел попрощаться с нею – в ту комнату с зелеными ампирными стенами, где когда-то он так часто бывал и под сенью которых познакомился с Мариной Ивановной Цветаевой.
Вряд ли когда-нибудь будут жить на русской земле дамы, подобные Нине Герасимовне, – победительные и вдохновляющие, прекрасные и возвышенные, добрые и талантливые, живущие ради искусства и ради людей искусства, умеющие ценить прекрасное и создавать его.
Слава богу, что она была на свете, освещая темные и жестокие годы, помогая выживать поэтам, занимавшимся переводами, согревая своим участием Державина и Липскерова, Цветаеву и Тарковского, поддерживая маму своей дружбой и доброй помощью как раз в то время, когда она особенно в них нуждалась.
И я с безнадежным опозданием низко кланяюсь теперь Нине Герасимовне за то, что она не рассказала маме о еще одной папиной приписке к его письму из Ленинграда от 16 сентября 1939 года: «А к Марусе я никогда не вернусь…» Нина Герасимовна любила маму и дарила ей надежду.
А я – я не смею осуждать папу за эти жестокие слова. Много-много лет спустя он, смущенно и грустно улыбаясь, скажет мне, как бы оправдываясь: «Мама была очень хорошая, но очень упрямая». Что произошло между родителями в конце тридцатых годов, не мне теперь судить, не мне разбираться.
Тетя Тоня
Болезнь обрушилась на нее в сорок пять лет, неожиданно и жестоко. Она полулежала на своем диване в темноватой комнате, беспомощно и виновато улыбаясь, и с трудом что-то мне говорила. Заболела тетя Тоня в январе 1951-го, в начале марта ее положили в Институт им. Вишневского, где был поставлен роковой диагноз – рак легких. «Горькой и ранней весной», 22 марта, второй жены отца, тети Тони, Антонины Александровны Бохоновой, не стало. Сбылись слова папы из военного стихотворения, обращенного к ней: «И как ты ни жила, но мало, так мало на земле жила»[94].
Мама, Андрей и я любили ее. Папа уже не любил.
Осенью тридцать шестого года папа и Антонина Александровна впервые встретились вдвоем. До этого они виделись в квартире Трениных в переулке с удивительным названием Партийный, совсем рядом с тем местом, где эсерка Каплан стреляла в Ленина. В Партийном Тоня жила вместе с мужем, Владимиром Владимировичем Трениным, и дочкой Еленой, Лялей, как ее тогда называли. Владимир Владимирович и Антонина Александровна были женаты уже десять лет. В дом Трениных папу привел поэт и переводчик Владимир Бугаевский, и папа стал часто бывать у них, благо Партийный переулок был в двух шагах от 1-го Щиповского. Папа, по маминому выражению, всерьез «задурил». Его исчезновения из дома, поздние приходы и неумелые оправдания раздражали замученную маму – ведь двое маленьких детей были на ней одной. Возникали ссоры. Вернувшись домой после очередного отсутствия, папа подарил маме книжку Альфонса Доде «Тартарен из Тараскона» на французском языке с такой надписью:
М.Т.
Давняя любовь – нетленна,
В знак чего супруг исконный
Преподносит Тартарена
Из далекой Тарасконы.
Пусть гасконец бредит львами
И робеет перед кошкой,
Я ведь тоже брежу Вами,
Также Вас боюсь немножко.
Я вернулся после ссоры,
Как врунишка из Алжира,
Чтоб навек закончить споры
За вином любви и мира.
Все обиды позабудем
И – в супружеском концерте
Будем петь, на диво людям,
О любви до самой смерти.
V.1937 А.Т.
Но мир, восстановленный в мае, оказался коротким перемирием. Папа уже год был знаком с Антониной Александровной и не мог справиться со своими чувствами. Мама же ничего не предпринимала, чтобы папу удержать. Она была гордая – уходишь, ну что ж, уходи! Все было как в моем любимом детском стишке о козе по имени Бикетт:
Le baton ne veut pas battre le chien,
Le chien ne veut pas chasser Biquette,
Biquette ne veut pas sortir du choux[95].
В июле 1937 года папа заболел, и мама ухаживает за ним (не будем забывать и про двух маленьких детей), но Тоня не перестает подкидывать поленья в костер их отношений:
Из Тарусы, где летом на даче жила с мужем Антонина Александровна, она чуть не каждый день шлет папе нежные письма и записки, звонит ему домой (телефона у мамы с папой не было, он находился у соседей) и настойчиво зовет его в Тарусу:
Арсений Александрович! Очень без Вас скучно и одиноко. Утешаюсь тем, что t у нас одинаковая. Слабое утешение!
Выздоравливайте скорее! Целую. АБ.
23/VII.
Солнышко мое. Уже два дня бегаю на телефон, чтобы позвонить Вам и мне (домой в Москву. – М.Т.). Это все не удается по разным причинам. ‹…› Мне очень скучно без Вас. ‹…› Очень жду Вас. Думаю, что Вы когда-нибудь приедете. Сегодня все идут к Штейнбергам. Я пойду звонить Вам. Я очень хорошая. Я очень люблю Вас и никто, кроме Вас мне не нравится.
25/VII.
Детка моя, я думала завтра встретить Вас и очень радовалась. Когда Вы приедете? ‹…› А вы не сердитесь, что я бужу Вас своими телефонными звонками?
<Без даты>
Солнышко мое, чувствую я себя без Вас покинутой невестой. Мне очень надоело, что вы не едете. Может быть Вы раздумали приезжать?! Но я не буду заставлять Вас на мне жениться. Я даже не настаиваю, чтобы Вы сохраняли мне верность. Я просто хочу, чтобы Вы приехали. Мне без Вас скучно. Кажется,
