Назавтра по улицам Лондона двинулась красочная процессия. Король шел пешком, неся перед собой обеими руками истинную кровь Христову. Крестный ход проследовал от собора Святого Павла до Вестминстерского аббатства, оттуда к дворцу епископа Дурхэма и обратно в Вестминстер. Он так затянулся, что пришлось приставить к Генриху помощников, дабы те поддерживали его уставшие руки, и хрустальный флакон не упал на дорогу. Епископ Норвичский справил в тот день мессу, увенчав ее трогательной проповедью, в коей подчеркнул значимость сего бесценного дара. «Из всех священных для человека вещей, – возгласил он, – кровь Христова есть вещь наисвященнейшая, ибо… пролита во спасение рода людского».
Отныне английскому народу уже незачем было завидовать французам, чей король владел частицей Животворящего Креста Господня. «Воистину сей крест есть предмет священнейший, но лишь потому, что на нем пролита кровь Христова; сама же кровь священна вовсе не оттого, что пролита на кресте». Англичане завладели реликвией даже более священной, нежели Крест, и епископ прибавил (наверное, потому что среди паствы находился и Генрих III), что сие осуществилось лишь благодаря святости монарха. «Прежде всего вследствие благочестия и святости государя Англии, каковой признан благодетельнейшим из всех мирских христианских владык, прислано сие несравненное сокровище…» По Англии прокатилась волна такого религиозного восторга, что Генриху было просто не с руки отговаривать подданных от участия в крестовом походе, а уж тем паче наказывать принявших крест было и вовсе неблагоразумно. В результате собралось небольшое английское войско в помощь французам, под началом Вильгельма, графа Солсбери.
Французский флот отплыл 25 августа 1248 года, после грандиозного пиршества, на каковое пригласили и прецептора тамплиеров де Вишье в знак признания его заслуг перед крестоносцами, ведь это он раздобыл флот, на корабли которого сейчас погрузились люди, кони и припасы, в том числе и отряд тамплиеров, а также предметы обихода и платья французской королевы и фрейлин ее двора.
Решив сделать Кипр сборным пунктом войск, присоединившихся к крестовому походу, Людовик 17 сентября остановился в порту Лимассола. Король Генрих Кипрский оказал ему радушный прием, пообещав отрядить в экспедицию собственных рыцарей. На поклон к королю прибыли многие бароны Святой Земли, а также Великий Магистр тамплиеров де Соннак вкупе с тогдашним Великим Магистром госпитальеров. Все они сошлись в том, что первым делом надо выступить в Египет, но не могли прийти к единому мнению о времени начала похода. Людовик высказывался за немедленное выступление, наивно полагая застать египтян врасплох, но местные бароны, а особенно Великий Магистр тамплиеров, старались его разубедить в страхе перед тем, что могут учинить с христианским флотом зимние штормы. Опасности были настолько очевидны для Великого Магистра де Соннака, что он сумел настоять на своем, но его несколько ошеломило повеление Людовика тамплиерам тотчас же прекратить все приватные переговоры с султаном и сирийскими мусульманами. С того дня и впредь всякое обращение к нехристям могло происходить только с одобрения Людовика Французского. Вообще-то официально он был над тамплиерами не властен, но время идти наперекор французскому королю было неподходящее, и его наказ исполнили.
Теперь же королю надлежало позаботиться о пополнении запасов и доставке войск. Генуэзцы, подрядившиеся доставить их сюда, давным-давно отправились на родину. За долгую зиму, проведенную в ожидании, французские крестоносцы подъели все свои запасы провизии. Местных купцов просили позаботиться об их восполнении, что таковые с радостью и исполнили, но расчеты с ними, равно как и поиски кораблей, порядком опустошили казну Людовика. Он надеялся на помощь итальянских морских держав, но Венеция, наладившая с Египтом прибыльную торговлю, воспротивилась этому крестовому походу и отказывалась способствовать французам в чем бы то ни было. У Генуи и Пизы подобных препон не было, но некоторые корабли предстояло привести издалека. Разумеется, у тамплиеров имелись собственные суда, как и у многих местных баронов. К примеру, граф Иоанн Яффский пригнал свою великолепную галеру, приводившуюся в движение тремя сотнями гребцов.
Предприятие потребовало больше времени, нежели полагали, и крестоносцы были готовы к отплытию в Египет лишь в середине мая 1249 года – через девять месяцев после отплытия из Франции. Долгое ожидание с лихвой обеспечило египтян временем на подготовку ко встрече незваных гостей. Для перевозки собрали сто двадцать кораблей, и на их погрузку и выход в море потребовалась не одна неделя. А затем их разметало штормом до того, как они успели собраться в походные порядки. Группу судов, оказавшихся при нем, Людовик направил к побережью близ устья восточного рукава Нила, но она составляла лишь четверть от общего числа. Берега они достигли 4 июня.
Султан Айюб, в жилах коего текла негритянская кровь, осложнившая ему восшествие на престол, продержался на троне очень долго. Теперь годы брали свое – престарелый султан страдал от серьезных приступов то ли астмы, то ли язвы, то ли туберкулеза; впрочем, он был так болен и так страдал, что, может статься, его донимали все три недуга разом. Однако он был не настолько немощен, чтобы не отрядить войско в Дамьетту, удаленную от моря на восемнадцать километров, – в тот самый город у Нила, что был завоеван, а после утрачен крестоносцами под началом кардинала Пелагия. Командовать войском поручили эмиру Фахр ад-Дину, в числе офицеров коего находился и молодой великан-мамелюк Рукн ад-Дин Бейбарс. Как только принесли весть, что у берега замечены корабли крестоносцев, эмир приказал войску выступить на побережье, чтобы воспрепятствовать высадке недруга.
Для французов идея захвата берегового плацдарма была в диковинку: прибрежные войны еще оставались епархией скандинавских и итальянских морских держав. Впрочем, чутье их не подвело – а может, они просто последовали примеру наиболее здравомыслящих полководцев. Так, Иоанн Яффский приказал надсмотрщику гребцов на последних метрах увеличить скорость до предела, так что галера с разгона врезалась в мягкий песок пляжа. Воины, стоявшие на носу, перешли на сушу, а занимавшие позицию у бортов, спрыгнули на мелководье и добрались до берега вброд. Прочие галеры последовали их примеру, и вскоре рыцари и пехотинцы собрались на пляже. А египетская армия, наблюдавшая за высадкой с расстояния более полета стрелы, чересчур замешкалась с атакой.
В подобной ситуации крестоносцы уже знали, как себя вести, и тамплиеры с энтузиазмом их поддержали. Остроконечные щиты вонзили в песок, уперев тупые концы копий и пик в грунт и подняв их острия, чтобы они выдержали столкновение с грудью коня, напоровшегося на них на всем скаку. Лучники и арбалетчики заняли места позади щитов, а экипажи кораблей за их спинами тем временем поспешно выгружали коней. Вот как описывает Жуанвиль успешную оборону: «Мы же, узревши их приближение, уперли концы наших щитов в песок и рукояти копий в песок же, обратив острия кверху, навстречу оным. Но когда сказанные, будучи настолько близко, увидели, как копья вот-вот вонзятся в их утробы, они обратились вспять и бежали». Мусульмане подскакали достаточно близко, чтобы пустить стрелы, но те не принесли почти никакого вреда. А христианский плацдарм все расширялся с каждым высадившимся крестоносцем.
Пока мусульманские кавалеристы тщетно предпринимали атаку за атакой, разбивавшиеся о стену щитов, с кораблей успели спустить столько оседланных коней, чтобы высадившиеся рыцари предприняли контратаку. Египтянам ничего не оставалось, как отступить под защиту высоких стен Дамьетты. Для кочевых бедуинских всадников, составлявших изрядную часть египетского войска, витязи в тяжелых доспехах на невиданно крупных лошадях оказались совершенно новым противником. Многие из кочевников даже не задержались в Дамьетте, спеша оказаться как можно дальше от поля сечи.
Из Дамьетты к султану в Каир послали почтового голубя с вестью, что высадились крестоносцы. Когда же пришел ответ, по египетскому войску разлетелся ложный слух, что престарелый султан покинул сей мир. Теперь могло стрястись что угодно, вплоть до гражданской войны, и многие воины, недолго думая, дезертировали. Охваченные паникой горожане начали разбегаться, и Фахр ад-Дин, видя, как его войско сокращается прямо на глазах, а боевой дух оставшихся совсем пал, надумал под покровом тьмы покинуть Дамьетту, приказав арьергарду уничтожить понтонный мост от берега до островного города-крепости, когда все уйдут. Но воины, спешившие поскорей убраться, приказом пренебрегли.
Наутро депутация коптских христиан из Египта поведала крестоносцам, что войск в Дамьетте не осталось вовсе, и воинство Христово по уцелевшему мосту вошло в распахнутые ворота города триумфальным маршем. Мало того, в городе их ждал приятный сюрприз: султан не один месяц пекся о доставке в Дамьетту провизии и боеприпасов на случай затяжной осады, и все богатства попросту бросили.
