— Боже мой, я и не подозревала, что ты можешь вернуться уже сегодня!
— Да, не подозревала, — почему-то повторил он, отстранил ее и стянул плащ, небрежно перебросив его через спинку кресла. — А я вот подумал: почему бы мне не вернуться немного раньше? — Непонятная улыбка на секунду коснулась его губ и тотчас растаяла. — Я не мог дождаться встречи.
— Мэттью, как же я рада тебя видеть!
— Правда?
— Да, конечно… — Джессика чуть было не начала рассказывать о письме Дэнни с требованием денег и о том, как храбро она повела себя, но удержалась, уловив вдруг в происходящем нечто странное: в лице Мэттью, нет, во всей его фигуре ощущалась скованность, словно муж едва двигался от усталости. — Что случилось? Что-то не так?
— А что может быть не так?
— Не знаю…
Он сделал шаг назад и медленно, очень пристально обвел ее взглядом с головы до ног. Джессика воспользовалась этим, чтобы в свою очередь оглядеть его. Муж был в темном рединготе для верховой езды, узких бриджах из мягкой кожи, выгодно подчеркивающих развитые мышцы ног, и черных сапогах, слегка забрызганных глиной.
— Если ты, как утверждаешь, рада меня видеть, то не скрывай своей радости. Для начала сбрось этот бесформенный халат Я хочу видеть, что под ним надето.
Все более странное чувство овладевало Джессикой. Неуверенно улыбнувшись и не получив ответной улыбки, она начал» дергать за концы пояса.
— Я не знала, что ты вернешься уже сегодня. — Ей наконец удалось справиться с поясом, халат упал на пол, и женщина предстала перед мужем в простенькой батистовой ночной сорочке. — Если бы… если бы я знала, то надела что-нибудь особенное… специально для тебя…
— Не беспокойся, ты и так радуешь меня сверх всякой меры, — сказал Мэттью, и уголки его рта приподнялись в подобии улыбки, лишенной тепла.
Ненадолго его взгляд задержался там, где сквозь тонкую ткань просвечивали полукружия с едва заметными вершинками сосков, потом сместился ниже — туда, где тенью наметился треугольник волос в развилке ног.
— Мне так тебя недоставало… — пролепетала Джессика, начиная нервничать под этим оценивающим взглядом.
Лицо Мэттью было отчужденным, словно он прикидывал, как много может стоить некий предмет из его имущества. Слова продолжали рваться у нее с языка: о том, что случилось этим вечером, и о том, как трудно было решить все в одиночку, но она чувствовала, что момент откровения упущен.
— Значит, недоставало?
Мэттью сделал шаг вперед. Джессика отступила, повинуясь нарастающему беспокойству.
— Да, конечно… очень недоставало… жаль, что ты не вернулся еще раньше, — с запинкой ответила она, думая: «Лучше бы ты вообще не уезжал».
— Мне тоже очень жаль. — Еще одна странная улыбка. — Но теперь я здесь и готов наверстать упущенное.
Мэттью сделал даже не шаг, а скачок вперед и схватил ее за талию рукой, холодной и твердой, как железо. Несколько секунд глаза, очень темные, лишенные всякого признака эмоций и оттого совсем чужие, всматривались в се лицо, а потом рот обрушился на губы. Это был не поцелуй, а насилие. Словно тиски сомкнулись вокруг ее губ до боли, мелкими острыми камешками прижались и впились зубы.
Джессика забилась, вырвалась и поспешно отступила сразу на несколько шагов, опрокинув табурет. — Мэттью, что с тобой?
— Ах, как мне неловко! — воскликнул Ситон с жестокой усмешкой. — Прости, любовь моя! Никогда себе этого не прощу. Оказывается, я недооценивал свою потребность в тебе.
— Мне кажется, что-то не так… — Джессика отступила еще на шаг и еще, пока спиной не коснулась стены.
— Не так только то, радость моя, что я не спал с женой целых два дня. Это ведь долгий срок, правда? Но теперь ничто не помешает мне насладиться твоими прелестями. Ну-ка, быстро иди сюда!
Она не верила собственным ушам. Никогда еще Мэттью так не вел себя, никогда не говорил с ней таким странным тоном. Женщина молча покачала головой.
— Не хочешь? Ну, если гора не идет к Магомету… — Муж в два шага преодолел разделявшее их расстояние, навис над ней горой, буквально излучающей угрозу, и какое-то время молча разглядывал. — Снимай эту жалкую тряпку!
— Ты мой муж, Мэттью, — начала она, нервно облизнув губы, — и хотя я не должна отказывать тебе, все же…
— Я сказал — раздевайся! — рявкнул он.
Захватив в горсть ворот рубашки, Ситон одним рывком располосовал се до самой талии. Джессике показалось, что воздух, омывший груди, насыщен холодом, и она приглушенно ахнула. Мэттью заглушил этот жалобный звук новым поцелуем, не менее жестоким, чем первый. Он рванул ее к себе и прижал с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Другая рука стиснула правую грудь, начала мять ее с непривычной грубостью, больно крутить сосок.
Джессика попыталась вырваться, упершись обеими ладонями в грудь мужу. Сейчас ею владело единственное желание — защитить себя от насилия, и она вложила в толчок все свои силы. Однако попытка не увенчалась успехом и лишь усугубила неистовство Мэттью. Он впился в се губы так, словно хотел высосать из них всю кровь, сильнейшее возбуждение обжигало живот и ощущалось, как толчки короткой дубинки, втиснутой в узкие бриджи.
И вдруг из страха и инстинктивной борьбы возникло острое, неистовое и бесстыдное желание. Соски окаменели — не только тот, который продолжали мучить пальцы Мэттью, но и тот, к которому он даже не притронулся. Груди налились так, что заныли, и целая волна горячей влаги выплеснулась между ног. Джессика осознала, что отвечает на поцелуй с таким же исступлением, что выгибается навстречу грубым прикосновениям, словно безмолвно требует: сделай мне больно, сделай мне больно! Мэттью был единственным мужчиной, которого она когда-либо хотела, и даже насилие с его стороны было слаще меда.
Пальцы сами собой двинулись вверх, зарылись в его волосы, влажные и от ночной росы, и от испарины, вцепились в них, закручивая и дергая. Она отпустила их только затем, чтобы начать расстегивать пуговицы на рубашке мужа. Ее действия странным образом положили конец одержимости, овладевшей Мэттью. Он как будто пришел в себя, и поцелуй стал мягче, нежнее. Тихий звук, похожий на стон, коснулся губ Джессики вместе с горячим дыханием, а когда его рот скользнул вниз и добрался наконец до груди, это было уже не наказанием, а лаской.
— Милый мой… милый…
Насилие ушло, но необычно сильное возбуждение осталось. Только поддерживающая рука не позволяла сползти на пол.
— Теперь ты снимешь рубашку, Джесси.
Это прозвучало мягко, но было по-прежнему приказом. Она поколебалась долю секунды, дрожащими руками взялась за подол и начала поднимать его все выше, остановившись чуть ниже развилки ног.
