из кабинета.
Они остановились на ступенях крыльца.
– Этот ничего не знает, – констатировал Листровский. – Либо он просто марионетка, и общество реально работает на чьи-то иные цели, либо они просто кружок по интересам.
– Ну, Анодин, вряд ли может быть тайным кукловодом, – стал рассуждать Шакулин, бросив взгляд на окна здания, чтобы их не подслушивали. – Он тюфяк на вид, умный мужик, но какой-то неестественной силы воли в нем нет. Другое дело – Моляка и Глазьев.
– Кстати, я еще не до конца разобрался с вашим бритым психиатром. Надо будет к нему заехать. – Листровский закурил сигарету, поглядывая на часы.
– Можно, я к нему сначала схожу, Евгений Палыч?
– Зачем?
– Поинтересуюсь состоянием Коробова.
– Какое нам дело до его состояния? Мы давеча сами видели, как выглядит то, что на него напало.
Шакулин чуть замялся.
– Ну-у-у, – протянул он. – У меня есть некоторые соображения. Я хотел бы их подтвердить.
– Яснее, лейтенант?
Шакулин выдохнул, подготавливая ответ.
– Моляка говорил постоянно о неких голосах, которые слышат туристы, войдя в долину.
– И что?
– Перед нападением, буквально минуты за две, я слышал чей-то голос. Я еще подумал, что это кто-то из вас заметил объект и произнес вслух фразу.
Листровский с прищуром недоверия вгляделся в лицо лейтенанта.
– Да, да, – продолжил Шакулин. – Чей-то голос совершенно четко мне сказал: «Он идет», или что-то вроде того. Причем несколько раз.
– Сергей, по-моему, вы просто придремали тогда. Может, во сне причудилось?
– Но я слышал! – уже более возбужденно произнес лейтенант. – Если вы теперь допускаете существование оборотня, то почему не допускаете существование иных непонятных вещей, творящихся в долине?
Листровский выбросил окурок в мусорное ведро, стоявшее рядом с входом.
– Если я спрашивал Нестерова об оборотне, это не значит, что существо, которое выкосило половину нашего отряда, есть оборотень. Кто его знает, что это! Слышали вы голоса или нет – дело десятое. Наша цель – существо! Пусть он будет называться для легкости восприятия оборотнем. А ваш разговор, я боюсь, может спугнуть Моляку. Мне нужно лично с ним повстречаться завтра. Я не считаю, что его задачи связаны исключительно с наукой и психиатрией. Должно быть что-то еще. Слишком взгляд у него неправильный, и манера поведения, как у доминирующего вида. Он явно знает больше, чем мы, потому так и держится.
– Может, все психиатры так держатся? – Шакулин был не совсем доволен.
– В любом случае, одному вам идти не стоит. Пойдете со мной завтра и спросите все, что хотите. Я ясно выразился?
– Ясно, – коротко ответил Шакулин.
– Хорошо, сейчас я поеду к Глазьеву, а вы направляйтесь в контору. Найдите Барышкова. Я вернусь к 18 вечера. Обсудим наши дальнейшие действия. Сейчас 14 часов. – Листровский почему-то посмотрел на солнце. – А теперь расскажите мне о Глазьеве.
Шакулин думал о чем-то своем, поэтому стал отвечать не сразу.
– На вид очень спокойный мужик, очень спокойный. Такой, настоящий, как скала. На первой встрече, когда я пришел к ним в музей, вел себя почти незаметно, сидел, слушал. Одевается просто, взгляд открытый, рукопожатие крепкое. Положительное впечатление оставляет. У меня вообще не было никаких тайных мыслей на счет него. Но вот когда я ходил спрашивать у «натуралистов» про географию местности, он был каким-то заведенным. Был очень недоволен, что вход в долину запрещен. Сразу допетрил, что мы задумали ловить оборотня. И с неким злорадством отметил, что мы вряд ли его поймаем.
– А вот это уже интересно, – вставил Листровский.
– Будто даже он на стороне оборотня, а не на нашей. Долго что-то пыхтел, пока мне Анодин про особенности местности рассказывал. Потом как-то резко оборвал и сказал, что наш единственный шанс – загнать оборотня на курумник. Дескать, в лесу оборотень сделает нас очень легко.
– Знал, что говорил, – Листровский потер рукой подбородок. – Я думаю, он его встречал. А завелся из-за того, что как охотник хочет сам пригреть зверя. А мы могли лишить его трофея. Или, возможно, у него личные счеты с оборотнем. Ведь его родственники постоянно сталкивались с гадом, если верить дневникам.
С минуту они стояли, каждый думая о своем.
– В любом случае, он что-то знает, – заключил Листровский. – Все, я к нему. – Капитан направился к машине.
Шакулин же, досмотрев, как «Волга» отъехала от музея, двинулся в своем направлении.
Он решил нарушить указание начальства и все-таки навестить Моляку. Теперь в его голове, наконец, все сложилось. Оборотень все-таки есть, и он, кажется, неуязвим. «Иван и Зина» – тоже реальность. Но в прошедшем времени.
Номер один оказался оборотнем, а не мутировавшей «Зиной», Шакулин был в этом убежден. Номер два, то есть «Иван», был уничтожен. Экспертиза показала полное соответствие отпечатков и размера челюстей номеров один и два соответственно отпечаткам оборотня и «Ивана», каждый из которых успел приложить лапу к кому-нибудь из убитых в тот ненастный вечерок на курумнике. Так что, никого третьего не существует. То есть «Зина» таки была подстрелена еще в 65-м году, при побеге. Ясно становилось еще и другое, лешие отходили на дальний план, даже если они и существовали. Очевидно, что никаких нападений они не совершали.
Итак, Шакулина интересовали следующие вещи. Оборотень существует, и они не смогли его убить. Судя по всему, он появляется на Таганае каким-то таинственным образом, и не менее таинственным – пропадает. Только в 24-м году его застрелили. Но его ли? Отсюда вопрос – механизм появления и исчезновения оборотня. Но к Моляке Шакулин шел по иному поводу. Голоса, которые звучат в голове туристов в долине, и которые прозвучали в его голове за несколько секунд до нападения оборотня. Что это за голоса? Почему они предупреждали его? Как это вообще возможно?
– Я к доктору Моляке, – сказал он, подойдя к дежурной в психиатрической клинике.
– Он у себя, – быстро отрапортовала дежурная при виде человека в кгбэшной форме, и уже хотела начать объяснять, как пройти, но Шакулин ее прервал. Он знал, куда идти.
Когда Шакулин вошел в кабинет, Моляка сидел за своим столом и внимательно изучал длинную ленту какой-то диаграммы.
– Проходите, товарищ лейтенант. – Моляка поднялся с места, как всегда хитро улыбнулся и протянул чекисту руку для приветствия.
– Холодные у вас руки, – заметил Шакулин.
– Наверное. Мне многие об этом говорят. – Моляка уселся обратно за стол, Шакулин сел напротив на неказистый деревянный стул. – Вы по Коробову душу пришли?
– Да нет, у меня есть более деликатный вопрос.
– Х-м, это какой же? – Моляка положил перед собой руки, что означало – «готов слушать».
Они смотрели друг другу в глаза, пока никого это не смущало.
– Я был в
