голодны. А наш красавец не выглядел оглодавшим. – Барышков явно не испытывал никакого энтузиазма.
Листровский устало потер брови.
– И все-таки я думаю, это неплохой шанс поймать его. Яма, правда, нужна очень глубокая, метров пять-шесть. Как вы думаете, слой почвы в лесистых местах позволит настолько глубоко капнуть?
И Барышков, и Шакулин пожали плечами.
– На кордоне ведь осталась пара лесников вместе с нашими, – продолжил лейтенант. – Возможно, они могут сказать, в каком месте можно вырыть что-то подобное.
– Иван, когда отправляешься на кордон? – спросил Листровский.
– Вечером. – Барышков сунул гильзу обратно в карман.
– В общем, ты посмотри там. Может, на самом кордоне соорудить. Может, лесники что подскажут.
– Ну, а толку? – вспылил Барышков. – Ну, попадет в яму, а дальше что? Усыпить? Так его даже пули не берут?!
– Ничего, возьмут, – спокойно заметил Листровский. – Посидит в яме, а мы, глядишь, узнаем, как его нейтрализовать. – Он повернулся к Шакулину. – Я говорил с Глазьевым. Послезавтра идем в долину, он нас отведет кое-куда. А тебе Иван задание, – он снова обратился к Барышкову. – Завтра один наш штатский человечек двинется по долине. Я выдам ему пропуск, чтобы его на входах не остановили. Хотя, думаю, он может войти в любом месте. А ты передай своим орлам, чтобы его не трогали, и следить, тоже не вздумали. Рост 185, крепкий мужик, лет сорока, брюнет с окладистой бородой. Скорее всего, будет с ружьем, он охотник. Фотографию я не взял по дурости. Сейчас искать долго. Запомнил его характеристики?
– Запомнил, – подтвердил Барышков.
– Евгений Палыч, – обратился Шакулин. – Надо бы сходить на ночь в клинику к Моляке. Он говорит, что с нашим Коробовым ночью происходят какие-то любопытные вещи.
– И что же он делает? – уточнил Листровский.
– Моляка утверждает, что это все лучше своими глазами увидеть. Я ведь не до конца рассказал. Коробов еще до похода на Таганай периодически обследовался у психиатра, диагноз я говорил.
– У-у-у, – протянул Барышков. – Вот вы с чего про психов стали нести. Я тогда пошел. Психов мне еще не хватало. – Он поднялся и пожал руки обоим кгбэшникам.
– Помни, про моего охотника завтра. Чуть что, сразу выходи на связь, – дал последние указания Листровский.
– Будет сделано, – с легким дружелюбным смешком ответил Барышков и вышел из кабинета.
– Ну, так что там Коробов, Сергей?
– Коробов наблюдался и до похода, и ему два года назад делали энцефалограмму мозга. Но его нынешняя энцефалограмма в корне отличается от предыдущей. С его мозгом будто что-то произошло после похода. Я видел ленту с диаграммой, там буквально буря, если с другими сравнивать.
– Х-м, не знаю, чем нам может помочь умалишенный, пролежавший в коме почти год. – Листровский встал и прошелся по кабинету. – Но посмотреть можно.
– Значит, идем?
– Да. Только мне сейчас нужно отдохнуть. Когда он нас ждет?
– Ближе к ночи, говорил.
– Тогда встречаемся у клиники в одиннадцать. Я поеду домой, посплю пару часиков.
– Хорошо, я останусь, почитаю записи приказчиков Мосоловых, – Шакулин встал с кресла и взял, лежавшую на его рабочем столе бордовую книгу.
– Тебе бы в историки, лейтенант, – заметил Листровский и, собрав вещи, направился к выходу из кабинета. – В общем, до вечера!
– До вечера, товарищ капитан!
К одиннадцати стемнело, в траве играли сверчки свои привычные для этих мест трели. Был полный штиль. У ворот в психиатрическую клинику стоял Шакулин и наслаждался этой вечерней городской идиллией. Ему нравилось, когда вокруг все засыпало, и цивилизация издавала лишь редкие ненавязчивые звуки. Когда стихают люди, власть обратно возвращается к природе.
Через пару минут подъехала «Волга» Листровского. Капитан был в штатском, ему в отличие от Шакулина удалось переодеться.
– Ну, что? Он там? – подходя, спросил Листровский, видимо, имея в виду Моляку.
– Не знаю, я еще не заходил.
Они двинулись к зданию. Прямо у дежурной их ждал Моляка, как всегда, в белом халате.
– Добрый вечер! – поприветствовал он кгбэшников.
– Добрый! – отозвался капитан.
Они пожали друг другу руки, и Моляка жестом пригласил идти за ним.
– У меня есть для вас сюрприз, – на ходу сказал психиатр. – Лейтенант поймет, о чем я. – И он показал на находящуюся у него в руке старую основательно потрепанную медицинскую карточку. – Это карточка Порфирьева Василия Егоровича.
– Еще одна?! – удивился Шакулин.
– Да, еще одна. Тоже доктора Лемешева. Даты рождения пациента, насколько я помню, совпадают, первая карточка ведь у вас? Судя по всему, эта карточка, – он снова помахал древней тетрадкой, – более поздняя. Лемешев ее завел на своего пациента в 21-м году.
Шакулин демонстрировал неподдельный интерес к больничному документу, и все ждал, когда же доктор отдаст посмотреть. Ведь если это тот же Порфирьев, то, следовательно, он не замерз в 20-м году, а выжил, прямо как Коробов. Иначе, с чего вдруг на него завели новую карточку в 21-м году.
– Давайте так, – продолжил Моляка. – Я вам ее дам, но позже. Сначала понаблюдаем Коробова. Вы поймете, зачем.
– Можно хотя бы даты сверить? – Шакулин протянул руку.
– Сверьте.
Лейтенант взял тетрадку и присмотрелся к Ф.И.О. и дате рождения пациента.
– Все правильно, это он. – Шакулин глянул на Листровского, которому было абсолютно все равно.
– Не читайте только больше ничего, – предупредил Моляка, – подождите пару часиков. Уверяю, так лучше.
Сегодня от Моляки не исходило ни грамма заносчивости. И держался он не как царь среди неучей.
Они вошли в палату, где лежал Коробов. У кровати сидела медсестра. Сам Коробов спал, к его голове была прикреплена куча датчиков, от которых к стоящей рядом на столе пишущей машине шли мелкие проводки. Палата была подсвечена небольшой настольной лампой, светившей в сторону от больного. Моляка жестом показал сестре, что она может идти.
– Он спит, заснул полчаса назад, мы даем ему снотворное, – рассказал доктор.
Листровский подошел к постели вплотную и вгляделся в лицо Коробова:
– С ним вроде все в порядке.
– Пока, да, – согласился Моляка.
Шакулин остановился у пишущей машины. Она была выключена.
– Это то, о чем я думаю? – спросил лейтенант, проходивший процедуру исследования мозга в иных условиях, и не видевший самого прибора ранее.
– Да, это аппарат фиксации электрических импульсов мозга. Та самая энцефалография. – Моляка подошел к машине и включил ее.
Тут же несколько длинных тонких чертящих лап принялись выводить плавные волновые линии на длинной ленте бумаги.
– Сейчас он спит, глубокий сон, без сновидений, – констатировал доктор. – Вы присаживайтесь, – он показал на несколько удобных стульев, расставленных в палате, – возможно, придется подождать час-другой.
– А вы, что же, – садясь на стул, заметил Листровский, – каждую ночь так проводите?
– Ну, не каждую. – На лице Моляки вдруг заиграла опять его фирменная посмеивающаяся улыбка. –
