Урале. У меня же бронь была. Понимаешь — бронь! Меня никто не призывал в армию… И не могли призвать — я был главный технолог завода. Директор завода Чернышев — депутат Верховного Совета! — узнал и ахнул: «Как же это, Иван Сергеевич? Кто же поведет основные изделия?» Выпили на прощание с ним. Пошел добровольцем я в ополчение. А в ополчении, там, Сереженька, все рядовыми были… И крупные специалисты, и ученые, доктора наук и даже один член-корреспондент Академии был… Мы и держали Пулковские высоты. После перекинули на Дубровку. Там меня и шарахнуло… Но я не жалею. Нет! Солдат, запомни, — это самый первый человек в армии!
— А полковник? — улыбаясь спросил Сережа.
— Полковник — это тоже солдат. Так что мы еще повоюем, Сережа. А? — Ловейко рассмеялся. — Эх ты, Аника-воин, — заключил он, обнимая мальчика.
Сережа кивал, слушая уже знакомую историю. Генка Колотушкин, как на посту, — тот все про своих баб рассказывает, а Ловейко — про то, как пошел в армию, почему он рядовой, а не офицер.
— И ты представляешь, мне этот новый комвзвода, мальчишка-лейтенант, говорит: «Заправочка не та, товарищ боец». Сразу видать — необстрелянный. Ну-ка бы он так под Невской Дубровкой?!
Наконец Сережа добирается до казармы, отыскивает в темноте свою койку и, не замечая ни храпа, ни острого запаха потных портянок, сушившихся у печурки, мгновенно валится в сон.
IV
Что-то готовилось. Под навесом, где стоял спецтранспорт, распоряжался лейтенант Радов. Слышался его громкий молодой голос, отдававший команды:
— Колотушкин! Готовьте пятидесятую. Щербаков и Куренцов, проверьте наличие горючего и смазочных материалов.
Щербаков сразу весело отзывается:
— Есть, товарищ лейтенант, все полный порядок.
А Куренцов хмурится и ворчит вполголоса:
— И чего по двадцать раз повторять? Что ж, я себе враг — без бензина поеду? С тридцать первого года имею права… Ученый!
Наверное, лейтенант что-то услышал. И сразу:
— Боец Куренцов! Отставить разговоры. Приказы не обсуждают!
— Я не обсуждаю, товарищ лейтенант.
— Прекратить пререкания!
Но вообще-то Куренцов всегда ворчит. Зато его через день и ставят в ночные наряды. А Щербаков всегда бодрый, довольный, хотя они друзья. И до войны вместе, в одном автопарке работали. Но, если честно сказать, Куренцов хотя и старше Щербакова, и права первого класса, а все не то. Щербаков всегда веселый, довольный, даже светится. И автобус его блестит. А Куренцов ходит всегда губы поджав: недоволен. И на машине уже не тот лоск.
Шофер полковника Григорий Быков, открыв капот «эмки», отрабатывал малые обороты. Вот и к нему подскочил лейтенант, стоит, слушает.
— По-моему, у вас троит, — говорит Радов, покачивая головой.
— Ну где же троит? — вздыхает Григорий Иванович. — Когда б троил, он бы глох на малых оборотах.
— Вот я вам сейчас докажу!
Лейтенант садится в кабину и нажимает на газ. Мотор ревет все сильней и сильней.
— Товарищ лейтенант, мотор разнесете!..
Лейтенант весело улыбается, подмигивает, как бы говоря: «Ничего, ничего…»
— Лейтенант! Подшипники выплавишь! — кричит Быков, забыв о всякой субординации.
Лейтенант, погазовав еще, вылезает из машины и говорит:
— Боец Быков! К вашему сведению, я окончил автодорожный институт. Это во-первых. Во-вторых, подшипники делаются из высоколегированной стали и «выплавить» их никак невозможно. В-третьих…
— Да я же шатунный подшипник в виду имел, а он как раз не из стали, к вашему сведению.
— Вы не перебивайте! В-третьих…
Вдруг, однако, лейтенант быстро оборачивается и кричит: «Сми-ирна!..» — и рапортует:
— Товарищ полковник! Личный состав автовзвода готовит спецтранспорт для выполнения боевого задания.
Командир части кивает и говорит Быкову:
— Григорий Иванович, едем! — но, заметив Сережу, на мгновение задумывается, как бы вспомнив что-то. И спрашивает его: — Тебе когда-нибудь за рулем сидеть приходилось?
— Как же… Я же мотоцикл вожу, товарищ полковник.
— Нравится?
— Так точно.
— Знаете, что я надумал, — полковник обращается к лейтенанту, — вот кончится война… Что ж, он в школе не учится, надо хоть шоферскому ремеслу его научить, А? Хочешь учиться на шофера? Кончится война, выйдешь из армии — кусок хлеба в руках. Это, брат, важно…
— Очень хочу, — говорит Сережа.
— Ну вот… — полковник снова повернулся к комвзвода, — приставьте к нему кого-нибудь из наших водителей. Пусть Песочинский проведет приказом, и чтоб через полгода солдат Сережа имел права. Вот только как с возрастом? Шестнадцати еще нет?
— Уже скоро исполнится, — ответил Сережа, — совсем скоро…
Полковник махнул рукой.
— Ничего, пойдет…
— Будет исполнено, товарищ полковник, — гаркнул лейтенант Радов.
Полковник сел в «эмку» — Быков уже был наготове — и уехал. Лейтенант ревниво смотрел вслед умчавшейся «эмке». Потом обернулся к Сереже:
— Все правильно. Будем обучать. А чья это мысль?
— Чья?
— Моя. Я ему как-то сказал, мол, так и так, надо мальчишку ремеслу научить. Он запомнил… Исполняйте!
Сереже с 21 часа нужно было заступить на дежурство связным при штабе. До ужина он был совершенно свободен и решил зайти в дом у озера. Это было совсем рядом, и никаких увольнений не требовалось. Старинный двухэтажный дом стоял на берегу, за глухим забором; на калитке еще сохранилась выцветшая довоенная надпись: «Осторожно. Злая собака». Но во всей округе после первой блокадной зимы не осталось ни одной собаки, ни кошки. Последний раз Сережа видел двух маленьких собачек пинчеров в декабре сорок первого. На
