- Как же так? - недоумевал Осмомыслов отпрыск.
- Ах, вот так, Володимер свет Ярославич! - сокрушался брат Феодора Вонифатьича. - Обманул нас Белка, продувная бестия, как мальчишек, обвёл вокруг пальца!
- Не пойму. В чём же обманул?
- Запер нас вот в этом узилище, зорко стережёт. Сам же с войском кинулся Галич воевать.
- Ну, так хорошо. Выкинет оттуда Романа.
- Выкинуть-то выкинет, да посадит сына своего, Андраша, чтобы сделать провинцией Унгрии.
- Быть того не может.
- Вот те крест, батюшка, мой свет. Не сойти мне с этого места!
У бедняги аж волосы стали шевелиться на голове. В страхе он воскликнул:
- Господи, святый Боже! - зарыдал, завыл от отчаяния. Вдруг замолк, поднял на боярина посерьезневшие глаза: - Где темница сия находится, говоришь?
- В Эстергоме, что вблизи Дуная, чуть на север от Буды да Пешта.
- До Неметчины, значит, рукой подать?
- Уж недалеко.
- Надобно сбежать. Ехать к королю Фридриху. В ножки кинуться, умолить помочь.
- Час от часу не легче! Из огня да в полымя! Фридрих-то не лучше этого Белы. Тоже рот раззявит на наш каравай. Да и как сбежишь-то? Я глядел: башня прочная, караулы кругом.
- Что-нибудь придумаем.
4
Бела в это время со своей знаменитой конницей совершил стремительный бросок через горный Верецкий перевал и пронёсся по Галицкой земле как опустошающий смерч. А поскольку в военном хозяйстве княжества наблюдался полный разброд (воеводы и дружинники Осмомысла частью разбежались, частью были перебиты Романом Мстиславичем), а пришедшие с севера волыняне тоже не готовились к обороне, никакого сопротивления нападающим оказать никто не пытался. Главный город пал в считанные дни. По подземному ходу князь Роман убежал из кремля и с остатками рати ускакал к себе во Владимир-Волынский. Да не тут-то было! Младший брат его, Всеволод Мстиславич, заменявший старшего на престоле, вдруг не захотел уступить нагретого места и ворот не открыл; даже пригрозил изготовленной к бою дружиной. Старший брат уехал несолоно хлебавши и подался искать прибежища в Овруче, отложив идею слияния Галича и Волыни на далёкое будущее.
А король мадьяр выполнил задуманное: посадил на Днестре своего сына Андраша. Молодой человек (а ему в то время исполнилось девятнадцать) по отъезде венценосного папочки стал вести себя хуже, Чем некрещёный: отнимал у местных жителей скот и добро, умыкал и насиловал женщин, православные церкви превращал в конюшни. Даже отцу Кириллу двинул в челюсть: иерарх пришёл к нему с жалобой на венгерских дружинников, испоганивших погост, поломавших кресты и плескавших нечистоты на могильные камни, а наместник Белы даже слушать не стал - прямо кулаком в зубы. Крикнул: «Прочь пошёл, русский боров! Мы Галицию обратим в католичество, Папе подчиним, а тебя подвесим к берёзе за причинное место!» И епископ убрался, вытирая кровь с бороды.
В Болшеве у Янки собрались бояре: Иннокентий Избигнич с Афанасием Кснятиничем. Возмущались произволом захватчиков, обсуждали возникшее положение. Дочь Берладника высказалась прямо:
- Что судить да рядить бесцельно? Брата надо звать, Чаргобая. Он законный преемник галицкого стола. Должен унгров прогнать и принять бразды. Кто к нему поедет?
- Я отправлюсь, - поддержал её Афанасий. - Мы с ним были прежде знакомы и относимся друг к другу неплохо. А Избыгничу надо заняться воинскими сборами в Болшеве. Обчими ударами сбросим супостатов.
- Половцев неплохо привлечь, - заявил Иннокентий. - За приличные гривны выступят за нас.
- Исполать вам, боляре, - подытожила женщина. - Православие, попранное в Галиции, вопиет. Лишь на вас надежда.
На прощанье Кснятинич пробормотал:
- Видя все бесчинства нехристей-унгров, вспоминаешь о времени Осмомысла как о рае земном. Благодать, покой и достаток!
И другой вельможа, усмехаясь, поддакнул:
- Не ценили, не дорожили. Вечно мы добро ищем от добра! А теперь вот расхлёбываем, как малые дети…
- Прошлого назад не вернуть, - жёстко оборвала их кряхтение Янка. - Надо о грядущем подумать. С Богом, господари. Благо родной земли зависит от вас.
Возвратившись в свои покои, встретила Зою. Дочь была оживлена больше, чем обычно, и глаза прятала от матери. Заподозрив недоброе, та схватила её голову в ладони и насильно заглянула в зрачки:
- Говори! Что проведала?
- Ничего, матушка, мой свет… Видно, показалось тебе.
- Не обманывай! Я тебя знаю хорошо. Что-то про Олежку?
Дочь Андроника всё никак не решалась сказать, но потом ответила:
- Да. Убит. Мой Усолка выполнил зарок. Охнув, Янка села. Прошептала с горечью:
- Господи, зачем? Я же вас просила… Зоя дёрнула плечиком:
- Ой, подумаешь, велика особа! Только всем мешал. Я теперь за Усола выйду.
- Рассуждаешь, как последняя тварь. Хочешь обвенчаться с убивцей собственного мужа!
Молодая дама поморщилась:
- Не тебе, матушка, судить. Нешто ты не отдала сброду на растерзание моего родителя? Мы с тобой обе хороши.
Дочь Берладника сидела поникшая, только повторяла одними губами:
- Настенька, прости… Настенька, прости…
А с Олегом вышла следующая история. Вместе с Захаркой Гаврилычем он поехал в Краков - к польскому королю Казимиру II, доводившемуся ему, через сводную сестру Ирину-Верхуславу-Агнешку, дальним родственником. Но король принять бастарда не захотел, и несчастный князь устремился к самой Ирине, в Познань. Несмотря на свою флегматичность, дочка Осмомысла встретила его с интересом, начала расспрашивать: «Нешто правда, папенька и маменька померли? Вот не ожидала - мне казалось, их ничто не возьмёт!» Начала читать список «Слова о полку Игореве», привезённый братом, но свернула свиток на середине, широко зевнув: «Надо ж - Фроськин заморыш смог сложить такую длинную песнь! Но она мне не по зубам». Разрешила жить в замке в Калише, но протекцию к королю составить не захотела: «Мой супруг с ним не дружит. Мы его не любим. Больно лебезит перед немцем Фридрихом».
В Калише Олег заскучал, думал даже отправиться к крестоносцам - отвоёвывать Гроб Господень, - но узнал, что явился в Краков князь Роман Мстиславич, чтобы бить Казимиру челом о помощи - возвратить себе Владимир-Волынский, незаконно захваченный братом. «Собирайся! Скачем к нему! - загорелся Настасьич. - Мы поможем Роману одолеть Всеволода, он поможет нам разметать моих недругов!» И, вскочив на коней, понеслись в тогдашнюю польскую столицу.
Поначалу затея складывалась удачно. Встреча с Романом произошла, и волынский князь, в свою очередь, нанял у Казимира несколько полков. Ранней осенью 1188 года выступили в поход. Вскоре обложили Владимир-Волынский, стали требовать сдачи города. Но засевший в нём Всеволод уступать не желал, совершал удачные вылазки, и во время боя был смертельно ранен Захарка Гаврилыч. Не успел Олег оплакать потерю друга, как поляки, решившие больше не участвовать в безнадёжной кампании, снялись и ушли восвояси.
У Романа оставался один путь - возвращаться в Овруч, где его дожидались младшие дети и жена. А Олег не знал, что теперь предпринять, и в конце концов решил всё-таки направиться к Фросе в Путивль. И поскольку Овруч был ему по дороге, то поехал вместе с Романом.
На вторые сутки заночевали в Дорогобуже, и, изрядно выпив, Ярославов сын, чуть шатаясь, потащился во двор до ветру. В небе светила яркая луна, но осенний морозец стоял приличный. Не дойдя немного до выгребной ямы, князь услышал за спиной подозрительный шорох. Обернувшись, Олег спросил:
- Кто здесь? Что вам надо?
Тёмная фигура отделилась от стены сруба:
- Аль не узнаешь, батюшка, мой свет?
Тот действительно в интонациях хриплого голоса уловил нечто, слышанное уже, но припомнить сразу не смог.
- Жаль, - сказал загадочный человек, - а вот я забыть не могу, как меня ты унизил. И меня, и Миляту, и Перехвата - Царствие им Небесное!
- Господи, Усол! - догадался Настасьич.
- Да, он самый. За тобой не первый месяц охочусь. То терял след, то брал, наконец-то встретил.
- Что ты хочешь? - содрогаясь, задал вопрос бастард.
- Что хочу! - хмыкнул гридь. - Жизни твоей хочу, больше ничего.
- Да зачем тебе моя жизнь? Нешто, отомстив, сделаешься счастливее?
- Знамо дело, счастливее. Я женюсь на Зое. И мои раны на спине будут не так саднить.
- Но ведь ты был наказан по справедливости, мне наставив рога. Ни один муж не стерпел бы такое. И потом, женившись на Зое, сам окажешься в моём положении. Потому что она и тебе станет изменять.
Враг занервничал, начал кипятиться:
- Ох, Олеже, не зли меня. Лучше помолись напоследок. Князь не отступал:
