были за нее. Уж если предполагать «влияние», то в первую очередь в среде «книжных людей». Влияние, например, марксизма на Россию, которое мы можем проследить почти по личным своим воспоминаниям, пришло ведь не от смердов и каменотесцев – пришло от книжников и фарисеев России девятнадцатого века – от ее интеллигенции. Для того чтобы по возможности нагляднее оценить преимущества византийской теории, попробуйте представить себе, что в начале двадцатого века московские текстильщики или донбасские забойщики стали бы отстаивать марксистские теории перед лицом Плеханова и Ленина. Такого рода фокус, который явственно нелеп для сегодняшнего дня, – предполагается возможным для девятого, двенадцатого и прочих столетий русской истории. Гораздо проще и гораздо ближе к элементарнейшему здравому смыслу будет предположение, что во всех этих случаях все эти мизинные люди действовали безо всяких «влияний», вполне по собственному разумению и в
своем собственном, очень толково понятом интересе. Но дело заключается в том, что
этот интерес находится в резком и непримиримом противоречии со всяким партийным и всяким классовым интересом. Дворянский классовый интерес и социалистический – партийный, повелительно заставляют историков закрывать глаза на определенный ряд фактов. В частности, на те факты, которые иллюстрируют роль русского крестьянства – не аристократии и не пролетариата. Аристократические историки поэтому говорят о «героях», а социалистические – о «производственных отношениях». Те и другие обходят стороной русский народ, такой, каким его дает история, – ибо в этом виде он не устраивает ни реакционных, ни революционных ученых. Один из наиболее реакционных наших публицистов-историков А. Салтыков, повторяя мотив Розенберга, утверждает, что русская государственность была создана
вопреки русскому народу: даже и поляки участвовали в ее создании, даже и латыши – все, кроме нас самих («Две России»).
Курсы истории, наполненные бесконечной массой деталей – «комара оценивающие и верблюда поглощающие» или, по Крылову, слона не примечающие, – очень характерны для нашего русского безвременья, а мы уже лет полтораста живем в атмосфере более или менее стабилизованного безвременья. Отсюда и происходит тот факт, что усилия мизинных людей, построивших Россию, отмечены несколькими строчками. Да и эти строчки средактированы так, чтобы не очень уж бросаться в читательские глаза.
* * *
Существует и еще одно объяснение силы северных князей: они, де, принимая на свои земли выходцев с юга, привыкли считать себя хозяевами земли, собственниками своей территории, на которой, де, селились беспризорные и безлошадные киевские эмигранты. Не будем спорить о том, кто именно пришел первым и кто первым сел на северную землю: князья или землепашцы. Позднейшие исследования (например, проф. Одинец) говорят о том, что первые русские насельники севера появились задолго до каких-либо признаков государственности в Волжско-Окском междуречьи. Но по самому элементарному курсу русской истории видно ясно: суздальский князь Андрей попал не по «назначению» отца и не по наследственному праву, а по избранию Ростово-Суздальской земли. Его преемник Всеволод укрепился в результате гражданской войны, в которой он был поддержан низами и против боярства и против его кандидатов – Мстислава и Ярополка. Следовательно, опять «избрание», хотя бы и вооруженной рукой. «Хозяев» так не избирают, «хозяин» является чем-то само собою разумеющимся. Ни первый, ни второй Ростово-Суздальские князья никак само собою разумеющимися не были и пришли к власти не «Волею Божиею», как впоследствии приходили сами собою разумеющиеся цари и императоры, а по избранию народных низов, преследовавших совершенно определенные и ясно сознанные политические цели. Опираясь на эти низы, северные князья могли держать и держали себя по-хозяйски во всей русской земле, но у нас нет решительно никаких оснований приписывать их возвышение их хозяйскому положению в северных землях.
Всеволод умер в 1212 году. В 1238 Северная Русь была разгромлена первым татарским нашествием и ее князья стали данниками Орды. Объективных причин для хозяйской психологии стало еще меньше.
Татарское нашествие
Упадок Киева, удельный период Москвы, дворянская диктатура Петербурга – все это были крупные провалы русского исторического процесса. На их общем фоне были колебания значительно меньшего масштаба. Часть их приходилась на спокойные годы и ликвидировалась, так сказать, домашним порядком, часть совпадала с внешнеполитическими опасностями и приводила к катастрофе. Гражданская война после смерти Андрея Боголюбского пришлась на мирный отрезок времени и была ликвидирована домашними средствами. Приблизительно такая же гражданская война при преемниках Всеволода совпала с татарским нашествием и привела к катастрофе. Значительно позже Пугачевское восстание пришлось на мирный внешнеполитический период страны, а Наполеоновское нашествие – на мирный период внутри ее. Если бы оба эти явления, Пугачевщина и Наполеоновское нашествие, совпали во времени – судьбы России и Европы пошли бы по другому пути. В эпоху Николая II две внешние войны совпали с двумя внутренними революциями и привели к катастрофе. Одним из наиболее выдающихся событий позднейшего времени является та революция (или контрреволюция), которая НЕ произошла в России в 1941–42 годах: она изменила бы судьбы не только России и Европы, но и всего мира.
Очень трудно сказать, что было бы, если бы татарское нашествие застало в живых Андрея или Всеволода, а с ними и политически объединенную страну. Устояла ли бы Россия при условии единства политического руководства и военного командования? Или – не помогло бы и это? Во всяком случае Батый встретил раздробленные силы враждовавших князей. В битве при Калке (1223 г.) русскую землю отстаивали одни южнорусские князья, да и те не имели единого военного командования, – и забубенная головушка Мстислав Удалой сорвал весь план сражения (если такой и существовал) самочинной преждевременной атакой татарской армии. Мстислав Киевский вообще не вступил в бой – для того чтобы сдаться и быть убитым тремя днями позже. В 1237 году Владимирские князья не помогли Рязанским, а о помощи южных князей уже нечего было и говорить. Каковы были шансы успешного сопротивления при единстве Руси?
В битве при Калке Мстислав Киевский спокойно смотрел, как другой Мстислав – Удалой – погибал в неравном бою. Но даже и после разгрома основной русской армии татары были вынуждены вести трехдневный бой с Мстиславом Киевским, который сдался им, так сказать, «на честное слово», то есть все-таки не был разбит совершенно, и татарам пришлось прибегнуть к обману. Отдельные города и рати оказывали необычайно жестокое сопротивление – какой-то Козельск держался семь недель. Очень легко предположить, что если бы битва при Калке произошла в княжение Андрея Боголюбского и что не только оба Мстислава действовали бы согласованно и единовременно, но вместе с ним в битве участвовали бы и рязанцы, и владимировцы, и суздальцы, и новгородцы, – Россия не знала
