Вот комбинация – М. Суареш вступает с советским послом в переговоры о признании нового режима в Лиссабоне и установлении дипломатических отношений между Португалией и СССР, а добрые услуги оказывают западные немцы. Они же, видимо, сохранили для истории запись этого необычного диалога, ибо мне с португальским гостем было не до заметок по ходу беседы – времени в обрез, а сказать или спросить требовалось многое.
Через день или два получаю из Москвы сообщение, что моя информация принята к сведению и дальнейшие контакты по этому вопросу поручены послу СССР в Лондоне Н. М. Лунькову. Понимайте как знаете: как будто не выговор, но и не одобрение. Переживем и это.
Единственный случай на моей памяти, когда в период работы в ФРГ министр удостоил меня одобрительного отзыва, был связан с нудным спором о размещении в Западном Берлине федерального ведомства по окружающей среде. В какой-то из телеграмм, касавшейся разговора в боннском МИДе на тему сию, воспроизводился мой тезис о том, что протокольные условности в межгосударственном общении не мелочь, из-за них порой разражались войны. Он так понравился Громыко, что министр счел нужным шифром засвидетельствовать: «Вы занимаете совершенно правильную позицию».
На Рождество 1971 г. мне приносят телеграмму: «Самого ушлого из русских, которых он когда-либо встречал, поздравляет Феликс». С пресс-атташе А. Я. Богомоловым ломаем голову и приходим к заключению, что своеобразный комплимент выдал Феликс фон Эккардт, многолетний спикер К. Аденауэра. Познакомился я с ним случайно: г-н фон Эккардт был очень не прочь расстаться с загородным домом, а мне срочно требовалась замена вилле Хенцен. Интересы наши не совместились – слишком далеко и для проезда неудобно отстроился барон, но этому контакту я был обязан интересной встречей с членами «Индустри-клуба», состоявшейся при содействии Ф. фон Эккардта в «Егершлоссе», что в Дюссельдорфе.
Г. Золь, О. Вольфф фон Амеронген, председатели правлений ведущих концернов и банков. Часть из присутствовавших руководителей западногерманской экономики была на завтраке у президента ДИХК полгода назад. Раз мы встречаемся снова, это показатель взаимной потребности проговорить поподробнее некоторые вопросы. Если мне важно прояснить экономические и научно-технические области, перспективные для сотрудничества, то хозяев в начальной фазе беседы занимает больше политическая проблематика.
Что следует ждать от вступления в силу Московского договора? Отношения ФРГ – СССР от этого выиграют. Но как будут складываться дальше взаимоотношения с ГДР? Какое будущее у Западного Берлина? Не приведет ли признание реальностей к тому, что барьеры между немцами станут еще крепче и выше?
Из многих вопросов и их обоснования нетрудно понять, что деловой мир отнюдь не аполитичен. Доводы СДПГ и либералов не всех убеждают. Это не означает, что принимаются на веру аргументы ХДС/ХСС. Жизнь не стоит на месте. Но как далеко следует идти навстречу фактам жизни, насколько необратимы и окончательны сами факты? Сюжетов на целый университетский курс, а у нас в распоряжении только вечер. Даже прихватив часть ночи, темы мы не исчерпали.
Чем познавателен был разговор для меня? Лучшим пониманием антиисторичности посылки об олигархии, которая якобы все может. Проникновением в тайну, что крупный капитал не все знает. Подтверждением прежних наблюдений – капитал не тождествен реакции, социальной нетерпимости, диктатуре. Как и босяк не обязательно есть воплощение человеколюбия, честности и демократии. Обстоятельства формируют людей, а люди способны совершать метаморфозы, не укладывающиеся ни в какие теории, – гуманизировать капитализм и делать бесчеловечным социализм.
И тут, в «Егершлоссе», я вел диспут не с десятками и сотнями миллиардов марок, не с огромным и динамичным экономическим потенциалом, но с конкретными личностями, управляющими этой махиной и, конечно, влекомыми ею. Они связаны между собой и в главном образуют общность, которая не нуждается в заклинаниях и уверениях. Общность эта принимается как данность, и ее не колеблют индивидуальные особенности, склонности и даже пристрастия. В отличие от политических уний, идеологического сектантства и догматизма, казнящего любое новшество, всякое отклонение от буквы.
Мне представлялось важным пригласить капитанов западногерманской индустрии задуматься над альтернативами развития в ближайшие одно-два десятилетия. От всех зависело, как они сложатся, станет ли разрядка напряженности и добрососедское сотрудничество нашим твердым совместным выбором, или разрядка означена быть полустанком в стратегии противоборства. Логика партнерства и логика взаимного истребления предполагают различные научно-технические и экономические проекции. Ошибка в прогнозе ближайшего и среднесрочного будущего чревата обесценением гигантских капиталовложений и расплатой за упущенный шанс вовремя устранить диспропорции, к примеру суживающие национальную конкурентоспособность.
Присутствовавшие с любопытством и не без скепсиса следили за моими рассуждениями, не исключавшими также нормализацию германо(ГДР) – германских(ФРГ) отношений. Положительные подвижки – они уже налицо. Внешние границы было легче признать, чем согласиться на нерушимость границы между ФРГ и ГДР. Но далекой для восприятия оказалась идея вступления обоих германских государств в ООН. О. Вольфф замотал головой: нет-нет, такому не бывать. И, окинув взглядом своих коллег, заявил: «Мы будем против».
Обмен мнениями продолжался за ужином. Принимая гостей у себя в резиденции, я, естественно, не мог сервировать стол мейсенским фарфором 30-х гг. XVIII в. Д-р Э. Шнайдер, выступавший в роли гостеприимного хозяина в «Егершлоссе», был вне досягаемости. Окончательно я убедился в этом при посещении Люстхайма под Мюнхеном, специально восстановленного, чтобы дать приют дивному собранию изделий Мейсенской мануфактуры, уступающему разве что коллекциям в Цвингере и ленинградском Эрмитаже. Не каждому дано оставить по себе памятник. Д-ру Шнайдеру понадобились для этого безграничная любовь к искусству и вся жизнь. Так я и записал в книге посетителей, в которую коллекционер предложил занести мой автограф.
Увы, нам доводится лицезреть только часть этого грандиозного собрания. Коллекция старинного европейского серебра ушла в небытие вместе со старым Дрезденом в страшную ночь с 12 на 13 февраля 1945 г. Э. Шнайдер посчитал, что утрата невосполнима, и к поиску художественных изделий из серебра больше не возвращался. Он поведал мне свою историю с горечью, но без ожесточения, не упуская прибавить, что больше всего от войн и насилия страдает хрупкое прекрасное – дети, культура и правда. Не знаю, удалось ли ему осуществить свою задумку – дать старт изданию полного каталога произведений Мейсена XVIII в. Д-р Шнайдер рассчитывал, что богато иллюстрированный труд составит около 12 томов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
