Пылающая кишка его хобота изгибалась, как Огонь под ветром. Вэс затрубил, и это было страшнее, чем рев всего Огненного зверья, вместе взятого, рев сокрушительной мощи и ужаса. Рой искр взвился над хоботом. Вэс побежал навстречу сапфирово-алому медведю — невообразимая громадина, нестерпимо пылающая багряным сквозь поднятые клубы серого пепла и черной золы.
«Он нас сейчас затопчет!» — завизжала Аякчан.
Кольцо Рыжего огня, черного дыма, серого пепла замкнулось вокруг медведя. Тот взмахнул лапой — удар, способный переломить стальные опоры Буровой, обрушился Вэс на хребет. Мамонт увернулся с гибкостью Пламени и всадил пылающие бивни медведю в бок. Из глотки медведя вырвался вопль, перемешанный с двухцветным Огнем. Хобот Вэс захлестнули лапы медведя, бивни рвали в клочья его тело, расшвыривая куски Пламени. Занялся Огнем подлесок, свечой вспыхнула одинокая сосна. Насквозь прошитый бивнями, медведь повалился на землю. Пламя вырвалось из раны и ударило в небо, силы вытекали из него Огненным потоком.
«Неужели все?!» — мелькнула в голове чья-то мысль — может, его собственная.
У кромки леса Хакмар швырнул бесполезный меч в ножны. Обхватил Аякчан за талию, дернул к себе… и прижался губами к ее губам в отчаянном поцелуе!
«Ох, Хакмар!» — выдохнула Аякчан, обвивая его шею руками и возвращая поцелуй.
«Совсем очудели, однако, при мне целуетесь!» — возмущенно возопил шаман, захлебываясь в совершенно безумном круговороте чувств: злости, вины, стыда, тоски по лукаво-улыбчивой девчонке, что повстречал прошлой Ночью, и еще по одной, томно-игривой, клыкастой тигрице и совсем детской обиды на друзей, которые стали вдруг как-то особенно дружны между собой…
Медведь разъярился: тут его почти убили уже, а они то целуются, то ревнуют!
Спирали Голубого и Алого пламени в теле медведя взвились с такой силой, что его вздернуло с земли и швырнуло вперед! Погибать? Умгум, как же! Ему еще надо повторить поцелуй Аякчан и Хакмара — только совсем с другой девушкой! Если он так поцелует Калтащ — будет землетрясение! Ну и пусть будет!
Сапфирово-алый медведь налетел на Вэс двухцветным Огненным вихрем — лапа с сапфировыми когтями сгребла Вэс за хобот! Шаманский бубен зарокотал с удвоенной силой. Багровые колеса родового бешенства Мапа катались перед глазами, застилая мир. Рывок! И начисто выдранный Огненный хобот рассыпался искрами. Медведь взревел. От этого рева вековые сосны согнулись и просела земля. Слепая, сокрушительная ярость медвежьего народа слилась с Алым и Голубым пламенем и выплеснулась из пасти потоком ослепительного света. Ударила и опрокинула мамонта. Огненный медведь кинулся вперед. Он рвал чудовище в клочья, Алый огонь кусками сыпался на спекшуюся землю. Он топтал Пламя, как затаптывают искры костра, он выгрызал пылающие внутренности, купаясь в кроваво-Огненных струях… и рос. Вэс перестал сопротивляться, его Огонь потянулся к сапфирово-алому медведю, вливаясь в него весь, без остатка. Сквозь Огненную пелену перед глазами медведь видел пляшущую Буровую — его оскаленная пасть сейчас возвышалась над верхней площадкой решетчатой вышки.
Шаманский бубен бахнул еще разок и смолк, точно лопнула туго натянутая кожа.
У кромки леса голубоволосая девушка лежала на руках у поддерживающих ее парней. А Огненный медведь возвышался над Буровой — огромный, необъятный! На вырубке остался всего один Огненный зверь — он сам! Огненные смерчи в его теле вскипали сильнее… Он был громадной свечкой из медвежьего жира, он плавился в Огне, не оставалось ничего, кроме Огня…
Новая волна Огня — даже не Алого, а почти черного, с густо-синими, как Вечернее небо, прожилками поднялась из глубин земли, взбежала по перекрестьям и балкам, как по сухим сосновым веткам. Праздничная голубизна неба скукожилась и померкла, как попавший в костер летний цветок.
— Луги Бэле! — взревел сапфирово-алый медведь, когда из завитков Пламени сложилось лицо Огненной красавицы. Пламя вилось вокруг этого лица, как подхваченные ветром пряди волос. Взметнулся подол Огненных одежд, складываясь в сверкающее крыло, из охватившего Буровую Пламени вылетела Огненная драконица о трех головах и шести лапах. Она пришла! Великая Уот Усуутума явилась в сиянии своей силы и власти! Очи Великой Драконицы, и впрямь полные Огня, заглянули внутрть Огненного медведя, будто видя насквозь все имеющиеся души…
На трех драконьих мордах отразилась вовсе не величественная и не драконья растерянность.
— Фто это у вас тут делается, а? — спросила первая драконья голова простуженным насморочным голосом.
Медведь уставился на нее в ответ — на миг на его морде оказалась не одна, а целых четыре пары глаз! Все четыре взирали на Уот с одинаковым недоумением.
— Почему тут все горит — без меня? — поинтересовалась вторая голова и звучно чихнула, рассыпая искры. — Доченька? Ты там, внутри, или тут, снаружи? — третья голова попыталась робко глянуть медведю поверх плеча — на лежащую на руках у Хакмара Аякчан. — Ты меня звала? Тебе нужна помощь?
«Да, мама, помоги нам, скорее!» — радостно завопила внутри него Аякчан.
«Лучше не надо!» — рявкнул Хадамаха, вдруг снова чувствуя себя собой и тут же отчетливо вспоминая уныло-нелепую рыжую тетку, явившуюся ему в тайных ходах земли вместе с Калтащ.
— Моей дочери нужна моя помощь! — завопила великая Уот Усуутума, хлопая Огненными крыльями, как громадная курица. — Я оправдаю доверие моей дочери! — верещала она. — Такая талантливая девочка! Моя дочь, албасы Голубого огня! Деточка, тебе дать еще Огня? Я помогу — весь мамин Огонь только для тебя! Бери!
И высоченный, как гора, столб Огня ринулся к сапфирово-алому медведю.
— Не-ет! — Огненный медведь успел зареветь — в его реве слышался отчаянный вопль трех парней и истошный девчоночий визг.
Хадамаха рванулся. Он ничего не соображал, он ни о чем не думал, он даже не помнил ничего. Был только падающий сверху Огненный столб и встречный удар лапы. Хадамаха врезал по Огню, как по каменному мячу, когда никаких шансов увернуться уже нет и остается одно — отбить булыжник, разбивая костяшки, ломая пальцы.
Пылающая медвежья лапа врезалась в Огненный подарок Уот Усуутумы. И грянул взрыв! Свет хлестнул по глазам, и грохот тысячи громов запечатал уши, точно восковыми пробками. Огонь разлетелся тысячей брызг, и в страшной тишине начали валиться уцелевшие сосны вокруг вырубки — одна, вторая, третья… Глубокие черные трещины побежали по мерзлой земле. Зашаталась, как перебравшая хмельной араки, и завалилась набок сама Буровая.
Отдача от удара пронзила Хадамаху, как копье. Он взвыл, перед глазами потемнело…
Сухая, пережженная в пыль земля забивала рот и нос. Хадамаха приподнял гудящую голову, судорожно закашлялся — изо рта вырвались короткие язычки двухцветного Пламени и тут же погасли. Сухой, как старая кора, язык колом торчал в пересохшем горле. Он попытался вытереть лицо… и завороженно уставился на свою ладонь. Человеческую. С покрасневшей кожей. Хадамаха вскочил — боль опять пронзила все тело, он взревел, но тут же принялся ощупывать себя, точно никак не мог поверить, что это он, настоящий, в человеческом облике, нормальный, никакого Огня… И ребята тут: Хакмар с Аякчан лежат, обнявшись, и Донгар ворочается, пытаясь вытащить из золы свой прожженный бубен… Живые! И не горят!
Негодующий женский визг заставил его обернуться. Тощая женщина в потертой лисьей парке, с собранными в унылый пучок тускло-рыжими волосами и длинным насморочным носом с негодованием тыкала в него пальцем и верещала:
— Он голый, совершенно голый! Даже простого уважения я не заслуживаю? Я Верхний дух, а вы тут бегаете голые!
— Хадамаха… — пролепетала Аякчан, поднимая голову от плеча Хакмара. — Кажется… ты смущаешь мою… мою маму. Где твои штаны с Верхних небес?
— Мои штаны? — рыкнул в ответ Хадамаха. — Подарок верхних духов, какого не было ни у Мапа, ни у Амба, ни у крылатых? Которые растягиваются, когда превращаешься в медведя, и снова стягиваются, когда опять оборачиваешься человеком? Одна беда — никто не думал, что я превращусь в Огненного медведя! Они сгорели, Аякчан! Штаны сгорели!
Свиток 50,
в котором Хадамаха находит брата
Я тороплюсь, бегу со всех шести ног, лечу со всех крыльев и обнаруживаю, что здесь пылает мой Огонь… без меня? — унылая, блекло-рыжая женщина, Повелительница Пламени подземного и небесного Най-эква, многоязыкая Ут, Вечнопылающая трехголовая и шестилапая Уот Усуутума, окинула всех укоризненным взглядом вечной страдалицы. — Я — дух Пламени! — всхлипнула Уот. — А меня совершенно не уважают! Родная дочь не обращает внимания, а разговаривает с лохматым голым парнем! Этот парень даже не пытается одеться в моем присутствии или хотя бы причесаться!
