Попал ли стрелявший, узнать не удалось. Ответом на его выстрелы была череда других, причём не одиночных. Вслед за ними раздался вой, от которого закладывало уши даже у самых нечувствительных.
— Атас, понты!
Гопстеры, уже сидевшие, на своё счастье, по машинам, дали по газам. Деловые, у гордости которых тоже был предел, кинулись к джипам. Связываться с понтами не хотел никто.
Понты — дорожная полиция, выделившаяся из общего класса ментов, работая в экстремальных условиях, — сразу открывали огонь на поражение. Им было всё равно, работяги перед ними или гопстеры, деловые или цивилы, автомобилисты или пешеходы, мужчины или женщины. Для них это был не столько бой, сколько охота. Причём, следуя примеру какого-то своего легендарного героя, бабам они старательно целили в голову, а мужикам — в пах. Объяснялось это суровым здешним климатом, при котором легко отморозить что угодно.
Поэтому работяги тоже не стали дожидаться понтов. Тут и копьеметалка не помогла бы. Надо было уходить, и как можно скорее, благо машины гопстеров, преграждавшие пути, исчезли. Правда, оставались ещё обломки пушки, но с помощью особого щитка их можно было толкать перед собой до тех пор, пока трамвай не удалится на безопасное расстояние. Тогда ребятушки снова смогут выскочить и очистить пути. А пока — уходить, и всё.
— Осторожно, двери закрываются! — проорал водитель древний клич, хотя двери были давно закрыты, и вагон с громыханием покатился прочь на всей возможной для трамвая скорости. Пассажиров швыряло во все стороны, при том что они цеплялись за сиденья и поручни, но никто не выражал возмущения по этому поводу.
Когда стало ясно, что погони нет, напряжение отпустило. У кого-то оказалась при себе фляга с самогоном, у кого-то под сиденьем была припрятана бутыль бражки. На проходной действовал антиалкогольный контроль, но вечерней смене обычно делали послабления. Там небось тоже люди, с пониманием. Поэтому пили без опаски, да и разве напьёшься в дороге-то? Так, для сугреву только.
Расслабились, то и дело пересказывая друг другу во всех подробностях недавнюю стычку — как будто не сами участвовали и не сами наблюдали. Ржали, вспоминая, как разлетелась пушка и как бульдозерист поддел машину делового. Пересчитывали, кто какие боевые отметины получил.
Мишаня хвастался своей геройской раной — дырой в ватнике.
— Нашёл чем хвалиться, — говорили ему. — Если бы ты с бабой не подрался, то и выручать тебя не пришлось бы. Проехали бы мимо и на смену не опоздали. Атак из премии вычтут.
— А что баба, что баба, — отвечал обиженный Мишаня. — Бабы тоже разные бывают. Раньше, до понтов ещё, на дорогах как раз специальный отряд и орудовал, из одних баб. И такие они были свирепые, что власти им даже оружия не давали, только ломы. С тех пор и говорят: «Против лома нет приёма».
— Врёшь ты всё, Мишаня.
— Вот и не вру! У них и форма особая была — жилетки оранжевые. Чтоб издали видели и боялись.
— Да? А мне отец говорил — эти… как их… белые колготки…
Спорили, однако, без злобы. Всё было хорошо. Они победили, ну, не без помощи бульдозериста и понтов, но это не считается. Никто не погиб, и даже есть надежда не опоздать на смену.
Трамвай удалялся в темноту. Это был обычный рейс. До завода, где собирали автомобили.
Леонид Алёхин
Миллион квантов любви
1
Меня зовут Тета-IV-3402 «Судья». Я синтет четвёртой, предпоследней степени Совершенства. В моём теле не более десяти процентов плоти, остальное — прекрасные в своей безупречности механизмы. В моей груди нет сердца, зато между железных рёбер пульсирует аккумулятор эфира ёмкостью в миллион квантов. Моя серия выдержала проверку временем в течение трёх тысяч четырёхста двух поколений — больше чем возраст некоторых открытых нами миров. Мне неведомы колебания, жалость, страх. Моё главное предназначение — установление истины.
Я отправляюсь в мир Кремний-230, чтобы в очередной раз реализовать моё предназначение.
Если ты сотканный из переменчивой пироплазмы хаот, Кремний-230 покажется тебе слишком холодным. Если ты ветреный кинет — Кремний-230 для тебя полон громоздкой неподвижности: чёрных слюдяных обелисков, мрачных гор, высохших морей. Если ты витал, да низойдёт коррозия на твой род, Кремний для тебя чересчур безжизнен — ни твоих возлюбленных растений, ни животных, ни даже паршивого мха.
Мне здесь нравится. Мы используем Кремний-230 и подобные ему миры в качестве техноферм. Мы разводим на них тварей, которым не нужны солнце и вода, чтобы плодиться и нормально функционировать. Прыгунов, колёсников, пилильщиков. Порождения Синтеза, полусущества-полумеханизмы, такие же, как и мы. Послушные и нетребовательные, они редко доставляют нам хлопоты. Обычно хватает одного-двух синтетов первой степени Совершенства, чтобы уследить за ними. Проверенная поколениями система.
На Кремнии-230 она дала сбой. Стая пилильщиков покалечила двух пастухов. Если ты когда-нибудь видел пилильщика — бронированную двуногую тушу с передними конечностями, оснащёнными дископилами, — ты никогда не усомнишься, что он может кого-то покалечить. В действительности они смирные твари, если уметь с ними обращаться. Пастухи умели. Это было их предназначение.
Они не скоро смогут к нему вернуться. Если вообще смогут. Осмотрев выключенные тела пастухов, я буду рекомендовать их демонтаж на запчасти. Что-то здорово разозлило пилильщиков.
На меня падает гигантская тень. В серых небесах надо мной плывёт левиатор — китообразная туша в железной чешуе. Сделав круг над местом трагедии, он опускается, зависает над землёй. Распахивает пасть и высовывает язык-трап. Переставляя железные ноги, но нему спускается паукообразный носитель. На железной спине сидит мой брат Каппа-IV-3402-M «Судья».
У нас, детей Синтеза, не бывает родственников. Однако синтеты одной серии часто называют себя братьями и сёстрами. Пережиток времён Несовершенства и откола от виталов.
Глядя на меня и Каппу, не подумаешь, что мы принадлежим к одному выпуску и даже сошли с конвейера одновременно. Каппа настолько глубоко привязан к подопечным тварям, особенно пилильщикам, что модифицировал своё тело сегментами их брони и парой дископил, заменяющих ему руки.
Едва соскочив с носителя, он бросается ко мне:
— Надеюсь, речь не идёт о демонтаже всей серии? — спрашивает он, подразумевая своих возлюбленных пилильщиков. — Особи, совершившие нападения, отправлены на инспекцию. Я уверен, речь идёт о мелкой внесерийной неисправности…
Мне не следует сомневаться в Совершенстве тех, кто принимает решения. Но я решительно не понимаю, зачем было назначать Судью управлять фермой. Существуют куда более пригодные для этого серии.
— Тебе следует отчистить свой эмоциональный блок, брат, — говорю я. — Я проверил память пастухов. За минувший месяц это был четвёртый случай трагического непослушания. Аналогичные проблемы наблюдаются у колёсников и визирей. Тебе следовало доложить раньше, не дожидаясь, когда внесерийная неисправность примет непоправимые формы.
Каппа молчит. Огоньки на его грудной пластине складываются в беспорядочные узоры.
— Что будет с моим миром? — спрашивает он.
Ответ у меня готов.
— Карантин: вероятность девяносто восемь процентов. Полная изоляция: вероятность сорок два процента. Тотальная зачистка: вероятность двадцать семь процентов. На время моего расследования ты будешь отстранён от управления Кремнием-230. Я буду настаивать на полной инспекции и глубокой интроскопии. Твои модификации также требуют повторной проверки в связи с аномалиями в поведении пилильщиков.
Каппа качает головой:
— Ты хороший синтет, брат. Возможно, даже слишком хороший.
Я не задумываюсь над скрытым смыслом его слов. Меня ждёт работа, много работы.
В карантинный загон к пилильщикам я вхожу в сопровождении двух боевых турбомагов. На Кремний-230 я отправился в сборке, не особо приспособленной для сражений с бешеными тварями. Больший упор я сделал на поисковое оборудование.
Кинеты назвали бы это интуицией. Я говорю — расчёт. Если причина событий скрыта от тебя, сделай всё возможное, чтобы заставить её стать явной.
Энергетические прутья ограждают меня и магов от пилильщиков. Лишённые кристаллической диеты твари ведут себя вяло. Слоняются из угла в угол, иногда пробуют перепилить прутья. Получив заряд негативной энергии, отскакивают, вновь начинают слоняться. Некоторые лежат, едва шевеля конечностями.
Я подхожу вплотную к прутьям. Твари не обращают на меня внимания. До определённого момента. Ближайший ко мне пилильщик внезапно без предупреждения, не принимая боевую позу, бросается на меня. Остатки энергии он вкладывает в бешеное вращение пил. Прутья отбрасывают его назад. Полностью обесточенный, он лежит на полу.
