— Джессика! — закричал Малколм во все горло. — Вытащи меня отсюда!
Ничего не изменилось. Могла ли она его услышать отсюда? А если даже и да, могла ли ему помочь?
Потом — прошли еще минуты или часы, мотор все так же ревел, развивая максимальную для задней передачи скорость, но вокруг не было ничего, позволяющего хотя бы удостовериться, что машина движется, а не буксует на месте — Малколм, все время смотревший то на руль, то в зеркало заднего вида, заметил боковым зрением что-то слева. Сперва ему показалось, что это отражение подсветки приборной панели в боковом стекле, но потом он сообразил, что прежде его там не было, и резко повернул голову.
Да, за окном, где-то, как ему показалось, далеко-далеко от его курса, сквозь туман пробивалось еле различимое пятнышко света.
Была это еще одна иллюзия, которая заманит его неведомо куда, окончательно лишив надежды выбраться? Выбора у Малколма не было. Он остановился, повернул на свет и погнал машину туда, наконец-то нормальным образом, а не задним ходом.
Он быстро выжал сотню миль в час — совершенное безумие для езды во тьме и тумане, да, — но пятнышко не становилось ярче и не приближалось. В какой-то момент ему даже показалось, что оно удаляется. Малколм уже практически уверился, что это какая-то обманка, что-то вроде блуждающего огня, может быть, фокус его подсознания, создающего иллюзорный свет в сплошной темноте, но продолжал жать на педаль, вцепившись в руль. И вдруг в тумане впереди резко возникли светлые пятна — куда более крупные и близкие, чем то, что служило Малколму маяком, обозначились смутные силуэты, и в следующий миг «Ролсс-Ройс» на полной скорости влетел на освещенную фонарями стоянку перед парком.
Малколм тут же вдавил тормоз с такой же силой, с какой только что жал газ, колеса завизжали, но тяжелая машина насквозь пролетела парковку, промчалась через главный вход, пересекла аллею, чудом разминулась с павильоном для пикников, пропахала траву и, наконец, остановилась почти на самом берегу озера.
Малколм выдохнул и медленно расслабил руки на руле. Огонек, за которым он гнался, по-прежнему оставался далеко впереди. На другом берегу озера. Но теперь Малколм понял, что это такое. Это был свет в окнах верхнего этажа их дома-башни.
Он медленно развернулся и поехал туда.
Малколм входил в дом с надеждой и страхом, не зная, что увидит. Внутри по-прежнему горел лишь один камин; свет в комнате наверху погас за миг до того, как Малколм открыл дверь.
Профиль Джессики на фоне пламени оставался темным, не позволяя различить детали.
— Ты так долго, — сказала она, поворачиваясь в его сторону, но он увидел лишь отсветы пламени на ее волосах.
— Я… немного заблудился, — Малколм попытался произнести это шутливым тоном, но у него не очень получилось — руки дрожали до сих пор. — Черт, я еле выбрался оттуда! Почему ты не сказала мне, что нельзя уезжать из парка?
— Ты пытался уехать…? Мне… просто не приходило в голову! Там же ничего нет! Зачем?
— Я думал, там за туманом что-то есть, — вздохнул Малколм, опускаясь на скамейку. — Или, по крайней мере, будет, если я это воображу, — и тут же он усомнился, что ей и в самом деле «не приходило в голову». Может, она просто не хотела говорить без необходимости, насколько мал и ограничен этот мир, в котором Малколм «может получить все, что пожелает»?
— Нет, — покачала головой Джессика. — То, что я вижу отсюда — это практически предел. Прости, я должна была тебя предупредить. Ты, наверное, испугался, да?
— Не без этого, — проворчал Малколм. — Я ведь… мог застрять там навсегда, да?
— Рано или поздно ты бы, наверное, нашел дорогу сюда.
— Свет в окнах, да. Это меня и спасло. Но… это только дорога сюда, так? А во внешний мир я бы уже не вернулся? Если бы не успел до рассвета?
— Малколм, ты что, в чем-то меня обвиняешь?
Обида в ее голосе показалась ему наигранной.
— Просто рассуждаю вслух, — ответил он. — Тебя бы вполне устроило, если бы я остался здесь с тобой навсегда. Поэтому ты и предложила мне покататься. И не предупредила, что будет, если укатиться слишком далеко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я… не собираюсь удерживать тебя ни силой, ни хитростью, — Джессика постаралась произнести это с максимальной твердостью, но ее голос дрогнул. Однако она столь же решительно добавила: — Можешь уйти прямо сейчас, если хочешь.
— Да, — ответил Малколм, — возможно, именно так мне и следует поступить.
Он поднялся со скамейки и пошел к выходу. Он не был уверен, что произойдет, если он выйдет за дверь — Джессика всегда уходила, точнее, исчезала на рассвете первой, после чего он просыпался. Если же он попытается прервать свидание сам, не дожидаясь конца ночи… по крайней мере, в машине у него проснуться не получилось…
— Малколм! — услышал он за спиной.
В этом крике было столько отчаяния, что он обернулся.
— Почему, когда у людей все хорошо, им надо все портить, глупо идя на принцип друг перед другом? — воскликнула она. — Кому от этого польза? Я была неправа, прости меня, пожалуйста. Только вернись. Ты так нужен мне! Я же люблю тебя, Малколм!
Он медленно пошел к ней, но не сел на свое привычное место слева (почему-то он всегда садился слева от Джессики, как в самый первый раз, когда она была для него всего лишь фотографией на спинке скамейки), а прошел мимо нее и опустился на скамейку справа, со стороны камина. Ему нужно было увидеть ее лицо. Джессика повернула к нему голову, и в ее взгляде читались те же чувства, с которыми только что вошел в эту комнату он сам — надежда и страх.
Нет, все оказалось не так плохо, как он боялся. Он не увидел гнилого мяса, свисающего с костей черепа, мутных белесых глаз, копошащихся червей и что там еще показывают в фильмах про живых мертвецов (может ли он, кстати, чувствовать запах в этом мире? пока не чувствовал ни разу — как, впрочем, и в обычных своих снах). Но пятно на левой скуле не исчезло и не стало меньше. Может быть — хотя он не был в этом уверен — оно даже чуть-чуть увеличилось.
Джессика поняла по его лицу, что он видит, и надежда в ее взгляде погасла.
— Все плохо, да? — обреченно спросила она.
На Малколма снова накатила горячая волна жалости. Но в то же время он не мог отвести взгляд от признаков разложения на ее лице.
— Совсем не все плохо, — сказал он. — Но… знаешь, Джесс, я думаю… нам надо какое-то время… — «пожить раздельно», вновь подсказал ехидный внутренний голос. «Прямо как в пошлых фильмах». — В общем, сделать перерыв, — сформулировал он. — А я буду каждый день смотреть на твое фото и думать, какая ты на самом деле. И тогда это… что я вижу сейчас… уйдет, и все будет, как раньше. Я надеюсь, — честно добавил он.
— И сколько мне придется ждать?
— Я не знаю, — пожал плечами Малколм. — Полагаю, пока я не соскучусь достаточно.
— Или наоборот, — печально произнесла Джессика. — С глаз долой — из сердца вон, так?
— Чего ты от меня хочешь, Джесс? Чтобы я опять пообещал тебе то, в чем не могу быть на 100 % уверен?
— Я хочу, чтобы ты не уходил. Я боюсь, что если ты уйдешь, то уже не вернешься.
— Ну по крайней мере еще один раз я точно вернусь.
— Один раз?
«Черт, зачем я это ляпнул!»
— Я сказал — по крайней мере… ну, в том теоретическом случае, если все-таки все пойдет совсем плохо… но я не думаю, что будет так, я просто рассматриваю все ненулевые вероятности. Инженерный подход, ты же помнишь? — он улыбнулся. — Ну ладно, Джессика, я думаю, сейчас мне все-таки лучше уйти. Чтобы лишний раз не запоминать тебя… неправильной.
Он поднялся и шагнул мимо нее. Она сделала быстрое движение, пытаясь остановить и удержать его. Он видел ее руку и хотел отдернуть свою, но его удержала мгновенная мысль, что это будет выглядеть как демонстрация брезгливости. Подумать о том, что будет, если этого не сделать, он не успел.
Их руки соприкоснулись.
«Он вошел в нее». Сколько раз Малколм морщился и с отвращением закрывал книгу или текстовый файл, наткнувшись на эту мерзкую фразу и соответствующую ей сцену. Невыносимо пошлая сама по себе, эта фраза еще и лжива (как и практически все расхожие выражения на данную тему) — как действо, менее всего похожее на сон, не может называться словом «спать» (и словом «любить»), так и засовывание в узкую щелку маленького отростка (да, маленького, что бы ни думали на сей счет все эти озабоченные дегенераты — его объем составляет жалкие доли процента от объема тела) не может называется словом «вошел». Вошел — это когда некто оказывается внутри весь целиком. И вот теперь с Малколмом произошло именно это, и это не имело никакого отношения к сексу.
