Он понял, что оказался в сознании Джессики и видит и чувствует то же, что она. И это не было просто «вечное сидение на скамейке».
Он находился в неком темном и тесном замкнутом пространстве, сдавившем его со всех сторон, словно узкий лаз в пещере, в котором застрял незадачливый спелеолог. Здесь было холодно… и совсем нечем дышать. Малколм силился вдохнуть и не мог. Он знал, что больше не нуждается в воздухе, но продолжал испытывать непрерывное удушье. Вокруг царил густой и вязкий коричневый полумрак, и лишь впереди виднелся более светлый прямоугольник — что-то вроде маленького окна или экрана, где серели предрассветные сумерки над озером. Малколм понял, что формой и размером это «окно» совпадает с фотографией на табличке. Под рукой у Малколма оказалось нечто, что он сперва принял в этом полумраке за большую уродливую куклу — но, коснувшись пальцами иссохшей кожи, туго натянувшейся на костях, понял, что это что-то вроде мумии. Мумии ребенка… или нет, скорее взрослого, каким-то непостижимым образом уменьшившегося в несколько раз. От конечностей остались лишь оборванные культи разной длины, из которых торчали сухие обломанные кости. Лицо представляло собой жуткую кожистую маску с провалами пустых глазниц и О-образной ямой разинутого в вечном крике рта, где не было ни зубов, ни языка. «Карсон? — в ужасе подумал Малколм. — Это и есть то, что осталось от Карсона? И… мне тоже уготовано место здесь?!»
Он отчаянно рванулся прочь оттуда — не физически, не усилиями мышц, ибо никакого осязаемого выхода не было, но предельным напряжением воли. И в какой-то момент у него стало получаться, стены вокруг — которые не были материальными стенами — начали утрачивать свою плотность, а его взгляд стал как бы раздваиваться, и вот уже он видел предрассветный парк и озеро не только в маленьком прямоугольнике, но и вокруг себя, проступающими сквозь коричневый полумрак, почувствовал, как в его легкие наконец вливается свежий воздух, а затем его со страшной силой потянуло назад, словно засасывая в омут.
— Нет, Джессика! — закричал Малколм. — Отпусти меня!!!
Но картина парка снова меркла, и снова наваливалась отовсюду давящая вязкая тяжесть.
У Малколма не хватало сил, чтобы бороться. До рассвета оставались, наверное, считанные минуты, но ему не продержаться. Она не позволит ему уйти. Она слишком боится его потерять и уже не выпустит… Каким будет заключение патологоанатома, когда они найдут тело? Очередной сердечный приступ? Или что-то с органами дыхания? Ему здесь уже будет все равно…
— Джессика! — взмолился он. — Пожалуйста! Я не хочу умирать! Вспомни, какой ты была! Каким бы прекрасным ни был этот рассвет, ему не сравниться с таким чудесным, заботливым, любящим и отзывчивым человеком, как…
И вдруг его отпустило. Тугая коричневая теснота резко, рывком исчезла, и он распахнул глаза на скамейке, лежа на спине в своем спальном мешке и жадно глотая холодный утренний воздух. В вышине над ним плыли облака, подсвеченные снизу розоватыми лучами еще невидимого отсюда солнца.
«Меня все-таки спас рассвет? — подумал Малколм. — Или она сама опомнилась и выпустила… нет, скорее даже вытолкнула меня обратно в мир живых?»
Его все еще пронизывал до костей сковывающий холод, от которого не защищал теплый мешок, ибо он шел не извне, а изнутри. Однако он смог пошевелить оцепеневшими пальцами, сжать и разжать слабые кулаки, затем неуклюже выбраться из мешка. Жизнь постепенно возвращалась в его тело. Он несколько раз присел, подпрыгнул и почувствовал себя уже почти нормально.
«Ладно, надо скорее убираться отсюда… — подумал Малколм. — Кажется, это была самая кошмарная ночь в моей жизни… хорошо, если я не заработал и агорафобию, и клаустрофобию разом…»
Уходя, он даже не оглянулся на портрет.
Рик безмятежно дрых по случаю воскресенья, но проснулся, когда Малколм принялся отпаивать себя горячим чаем.
— На тебе лица нет, — заметил Рик, глядя на соседа, а когда тот проигнорировал это глубокомысленное замечание, добавил: — Я бы сказал, что ты выглядишь так, словно увидел привидение, но ты, вроде бы, видишь его так часто, что уже должен привыкнуть…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Это не смешно, Рик, — Малколм зыркнул на него поверх чашки, сделал глоток, а затем неуверенно спросил: — Тебе… Лайза не звонила больше? Не говорила, что она там еще вычитала в своих… — Малколм проглотил уничижительный эпитет, — …книгах?
— Вот оно как, — произнес Рик. — Значит, я все-таки был прав?
— Ты можешь ответить на вопрос? — буркнул Малколм.
— После того, как ты ответишь на мой.
Малколм помолчал, но больше обратиться ему было не к кому.
— Сегодня ночью она чуть не убила меня, — нехотя признал он. — И, кажется, даже дважды. Только, пожалуйста, воздержись от комментариев «я же предупреждал»!
Рик покорно воздержался.
— А еще, — продолжал Малколм, уже не в силах остановиться, — я видел, что там.
— Там? — переспросил Рик.
— В загробном мире. На том свете. Называй это как хочешь. Разумеется, это никакой не рай и даже не ад — в том смысле, как понимают ад религии. Каждый умирает в одиночку… это даже более верное выражение, чем считают. Загробный мир тоже у каждого свой, то есть он там единственный обитатель. Представь, что вся вселенная схлопнулась вокруг тебя до размеров каменного мешка. Или кокона, сдавившего твое тело. И за его пределами нет ничего. Внутри него — тоже ничего. Только холод, удушье и вечное одиночество.
— Бррр, — поежился Рик, похоже, на сей раз и в самом деле напуганный. — Ты не разыгрываешь меня? Ты в самом деле это видел?
— Формально говоря, я видел это во сне, — криво усмехнулся Малколм. — Что, конечно, позволяет считать все это чепухой. Но я-то знаю, что это правда. Впрочем… не могу гарантировать, что каждого из нас ждет именно это. Единичный пример недостаточен для вывода общего закона. И… одиночество тоже не абсолютно. Мертвый может затащить к себе живого… в некоторых случаях. Далеко не во всех.
— Именно это она пыталась сделать с тобой? — понимающе кивнул Рик.
— Я не могу ее винить, — покачал головой Малколм. — Зная теперь, на что похоже ее… существование без меня. Я думал, то, что я вижу в снах там, в парке — я имею в виду, то, что я видел обычно — это и есть ее мир. А оказалось, что все наоборот: во сне не я приходил в ее мир, а она — в мой. Только в моих снах она обретает… хоть какое-то подобие нормальной жизни. Там есть свои ограничения, но все-таки. А все остальное время… я уже сказал, где она оказывается. Только теперь я понял, насколько я ей нужен. Лучше живой, конечно — мертвые не видят снов. Но даже и мертвый я мог бы разделить ее вечное одиночество… там, в этом мешке. Для нее это лучше, чем потерять меня совсем. Хотя не представляю, как бы мы относились друг к другу, проведя там в буквальном смысле бок о бок тысячу лет — не говоря уже обо всей вечности…
— Но она отнюдь не беспомощна там, — жестко напомнил Рик. — Она может причинять зло живым, где бы те ни находились, ведь так?
— Джин в бутылке, как ты и говорил, — вынужден был согласиться Малколм. — Способный колдовать прямо изнутри, но не способный выбраться.
— Угу, единственное оставшееся ей развлечение, — пробормотал Рик. — Так теперь ты хочешь, чтобы Лайза помогла тебе уничтожить ее?
— Нет! — поспешно воскликнул Малколм. — Конечно, нет! Джессика не чудовище! Она… я совершенно уверен, что она не просто использовала меня. Она действительно меня любит! И сегодня она… могла оставить меня там, но отпустила. Точнее — вытолкнула оттуда! — он не был уверен в этом сразу после пробуждения, но теперь уже практически не сомневался. Страх и вызванный им гнев отступили, вновь уступив место жалости к несчастной девушке.
— Потому что ей все еще нужны твои сны, — холодно напомнил Рик.
— Не только! — возразил Малколм с несвойственной ему горячностью.
— Тогда чего же ты хочешь?
— Защиты на тот случай, если она передумает, — пробурчал Малколм. — Или если окажется, что она не может это контролировать.
