— Лайза не связывалась со мной больше, — покачал головой Рик. — Но я, конечно, позвоню ей и спрошу. Хотя, сам понимаешь, невелика вероятность, что она нашла за последние дни то, чего не могла найти за предыдущие три года. Впрочем, какие-то советы она ведь дала…
— Раскопать могилу Джессики и залить ее череп воском? Или и вовсе растворить ее кости в кислоте? — Малколма передернуло. — Лайза сама сказала, что вряд ли это сработает.
— Попробовать можно, если нет других вариантов, — пожал плечами Рик.
— И угодить под арест за вандализм, — проворчал Малколм, хотя это была не главная причина. Он чувствовал себя предателем и чуть ли не насильником при мысли о подобном… надругательстве. Хотя, быть может, если он увидит ее кости, это поможет ему окончательно исцелиться от любви…
— Лучше всего делать это не ночью в тумане, как показывают в старых ужастиках, а прямо среди бела дня, — поучал его Рик. — Наденешь рабочий комбинезон, и никто даже не заподозрит, что ты делаешь не то, на что имеешь полное право. Могу даже помочь нанять парочку парней тебе в помощь.
— Просто позвони Лайзе, это все, о чем я прошу.
— Ладно, попозже. Она, насколько я знаю, не встает так рано…
Малколм допил чай, затем извлек из рюкзака ноутбук. Выведенный из спящего режима, тот продемонстрировал остановленный на середине фильм. «Она так и не досмотрела „Хоббита“», — подумал Малколм с такой грустью, словно это было самой большой проблемой мертвой девушки. Он все еще не мог разобраться в своих чувствах. Продолжаться их отношения не могут — он слишком хорошо видел, чем это может закончиться. Но и… «уничтожить ее», как сказал Рик (жаждущий, очевидно, отомстить за Кевина)? Он, Малколм, не поступит так с Джессикой! Вряд ли это, кстати, вообще возможно — сложно убить того, кто и так уже мертв.
Хотя, быть может, окончательное небытие было бы для Джессики милосердием по сравнению с ее нынешним существованием… но он бы не сделал это, не спросив ее согласия. Ведь и она честно предупредила его, чтобы он не касался ее… правда, потом сама нарушила свой запрет — хотя, возможно, это произошло машинально? (А если встречаться с ней так, чтобы она заведомо не могла коснуться его? Нет, это не спасет — она все равно может уморить его, может, просто не так быстро. И если он умрет в общем с ней сне, то окажется там…)
Рик позвонил Лайзе, но она не брала трубку. Впрочем, Малколм и без Лайзы догадывался, что можно сделать помимо гробокопательства. Сама Джессика подсказала ему это: «если перенести табличку или скамейку, мы не сможем общаться!» И он помнил, как выглядит ее окно в мир живых и какой вид оттуда открывается. Фото на табличке, да. Перенести, а надежнее — уничтожить… Но, во-первых, «не сможем общаться» еще не означает, что Джессика потеряет возможность воздействовать на него… по-другому. Он просто не сможет больше с ней разговаривать, вот и все. Не сможет даже попросить прощения… хотя вряд ли Джессика простит очередное предательство. А во-вторых… если это действительно закроет ее единственное окно во внешний мир и навсегда замурует ее в этом жутком мешке… нет, это хуже любого убийства! Так Малколм уж точно не поступит, тем более — с ней!
За весь день Рику так и не удалось дозвониться до Лайзы, и она, несмотря на оставленные ей голосовые и текстовые сообщения, не перезвонила в ответ. Рика это, похоже, обеспокоило.
— Должно быть, она сама уже жалеет, что рассказала нам все это, и больше не хочет с тобой говорить, — пожал плечами Малколм.
— Хорошо, если так, — мрачно пробормотал Рик.
— А что еще? Думаешь, она умерла очередной жуткой смертью? Что-то я не видел ничего подобного в городских новостях.
— Может, и не жуткой. Не настолько, чтобы попасть в новости. Или репортеры просто еще не знают.
— Ну, если тебя это так волнует, позвони этой… через кого ты там на нее вышел?
— Видишь ли, — неожиданно смутился Рик, — вот она точно сейчас не хочет со мной говорить. У нас с ней возникли… некоторые мировоззренческие разногласия на тему гендерных стереотипов в современном социокультурном контексте.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Застукала тебя с другой? — с усмешкой перевел Малколм.
— Для девственника ты удивительно проницателен.
Малколм чувствовал себя странно, ложась в свою обычную кровать в эту ночь. Пусть это был отнюдь не первый раз со времени знакомства с Джессикой, когда он проводил ночь не с ней, но прежде это всегда было вызвано некой объективной и, главное, временной помехой. Теперь же… Он ждал кошмаров про серую пустыню или что-нибудь похуже, головной боли с утра, может, даже залитой кровью подушки. Но ничего этого не случилось. Проспав восемь часов — больше, чем в эпоху «до Джессики», но меньше, чем накануне — он проснулся вполне бодрым и полным сил. В окно почти по-летнему светило солнце; природа словно старалась скрасить утро понедельника настолько, насколько это вообще возможно.
«Она отпустила меня, — подумал Малколм. — Она поняла, что мы больше не сможем быть вместе. Спасибо, Джесс, я знал, что ты не захочешь причинить мне зло…» Самое время теперь полностью сосредоточиться на учебе…
И в этот первый день ему действительно удалось уйти с головой в учебу; после занятий он допоздна просидел в читальном зале и почти не вспоминал о Джессике, а когда, наконец, улегся спать, то чувствовал себя таким усталым, что отрубился сразу же, без всяких тоскливых ностальгических раздумий. Но потом… в следующие дни все оказалось не так просто.
Чем больше отдалялся и забывался пережитый им страх, тем острее становились чувство сожаления и потери, жажда вернуть все, как было, и ощущение нелепости, даже абсурдности принятого им решения. «Ведь мы же оба хотим быть вместе, почему же мы должны расстаться?!» Если бы Джессика предала его, как когда-то Кэтрин — оскорбила бы его лучшие чувства и принципы, показала бы, что абсолютно недостойна его уважения — его любовь к ней исчезла бы без остатка в доли секунды. Ровно столько, сколько требуется времени, чтобы данная информация распространилась по аксонам коры больших полушарий (никакое «сердце» тут, разумеется, ни при чем). Но этого не было. Оскорбительно даже сравнивать Джессику с той грязной шлюхой. Да, она опасна, даже смертельно опасна. Но разве надо разлюбить человека только потому, что он, к примеру, заболел заразной болезнью? Тем более — бросить ее совершенно одну, без всякой помощи, в таком ужасном месте, которое страшнее любого средневекового каземата… При мысли о том, что должна чувствовать в эти дни Джессика, оставленная им там, Малколм ощущал себя полным подонком.
В каждом фильме про зомби, напоминал он себе, есть какой-нибудь кретин, который, вопреки всем доводам разума, держит у себя дома на привязи свою мертвую жену, дочку или мамочку, подкармливая ее забредающими путниками. В своей идиотской любви неспособный принять, что дорогого ему человека больше нет, а есть лишь кровожадное чудовище, которое никогда уже не получится исцелить, трансформировать обратно. Но это опять была оскорбительно неуместная аналогия. Джессика не зомби, не щелкающая зубами туша со сгнившими мозгами! Строго наоборот — она личность, свободная от всего телесного! Разве не о таких отношениях он мечтал?
В четверг Рик, умотавший, как думал Малколм, на очередную тусовку, вернулся неожиданно рано и мрачно сообщил, что, поскольку Лайза так и не ответила на все его звонки, он наведался к ней лично.
— И что она? — без энтузиазма осведомился Малколм, уже практически забывший о гадалке. Пожалуй, теперь бы он предпочел, чтобы она ничего не нашла. Джессика отпустила его сама, по доброй воле, разве нет? И он не мог сказать, что чувствует себя счастливым…
— Ничего. Там все заперто. Хотя сейчас ее приемные часы. Я стучался, наверное, минут двадцать. И заходил с обратной стороны, там, где окна. Все задернуто плотными шторами. В окна стучал тоже…
— Ты хочешь сказать, что она там за этими шторами лежит мертвая? Уже несколько дней? — перебил Малколм его драматическое повествование.
