Но ведь Буран рвет поводок, значит надо действовать. Инспектору при любой спешке думать надо. И все-таки бывают случаи, когда ничто не поможет — ни техника, ни самоотверженность, ни опыт — поймать преступника по горячим следам. Нераскрытое преступление повисает на счету милиции. Хуже этого, пожалуй, ничего не бывает. Так вот, где-то в тайниках души он любил такие ситуации. Не потому, конечно, что неудача могла быть приятна. Просто теперь, когда горячка была бесполезна, можно было спокойно искать.
Только напрасно инспектор думал, что это тайна. Начальство отлично знало его «слабость», и именно ему поручали самые безнадежные дела.
— Когда надежд никаких, — говорил начальник управления, — остается надежда на Чельцова.
Таким безнадежным представилось и дело о воровстве в шелкоткацком комбинате. Тогда из цеха этого предприятия унесли медицинской пряжи на 40 тысяч рублей. Несколько тяжелых тюков. Действовали люди, хорошо ориентировавшиеся в обстановке. Воры, очевидно, досконально знавшие, где что на комбинате находится, проникли ночью в цех готовой продукции, сбросили со второго этажа в окно на улицу несколько тюков пряжи, погрузили ее в машину и спокойно уехали. Все обнаружилось только утром. Следов никаких: ни отпечатков пальцев, ни какой-нибудь пуговицы или клочка одежды. Даже машину никто не видел, сторожа только слышали, что мотор среди ночи взревел, однако значения этому не придали. В таких случаях ищут лиц, которые могли принять участие в краже, — кто-то ведь точно знал расположение цехов, систему охраны. Однако и тут все было чисто. Занялись окрестностями комбината — никто из жителей близлежащих домов подозрения не вызвал. В возможных местах сбыта пряжи также не обнаружили.
И дело «повисло». Можно было обвинять кого-то в нерасторопности. Но факт оставался фактом: не нашли. Полгода прошло, а не нашли. Хотя Чельцов своих «теорий» никому не высказывал, в управлении знали — распутает самое безнадежное дело, надо только его не торопить. Поэтому, вызвав Чельцова, начальник управления сказал:
— Выговор за комбинат я уже получил. Но списать ограбление мы не можем. Займись. Торопить не стану. Но… сам понимаешь.
Инспектор Чельцов не участвовал в розыске, но тем не менее дело это знал. Он еще тогда обратил внимание, что следок все же был — сторож слышал, как грузовик взревел, но не придал этому значения. Тюки иным способом унести трудно, значит, этот, наверное, грузовик. Да ведь не видел никто. Так уж и никто? Вокруг комбината тихие улочки со старыми деревянными домами — «частники» живут. Потом пустырь и новый район, на въезде в него — пост ГАИ.
— Если бы я вез эти тюки, я бы ночью мимо ГАИ не поехал, — размышлял Владимир. — А они что, дурнее меня? В другую сторону можно — в соседний район дорога. Вряд ли туда подались. Но будем считать, пятьдесят процентов за то, что уехали туда. Остальные пятьдесят приходятся на поселок. Так неужто ночью никто не видел и не слышал машины? Эх, как же в горячке не проверили — теперь-то полгода прошло, разве в состоянии кто вспомнить. Конечно, если наводить вопросами, вспомнят, да толку что…
И все же в душу запал этот грузовик. Что бы ни делал — в ушах шум мотора, будто сам слышал. В ночь на 12 марта было ограбление.
— Постой, что же у нас 12 марта было? Ведь что-то было. Ну-ка, ну-ка, ага — выборы в местные Советы.
Если бы угрозыск полагал, что иголку в стоге сена найти невозможно, то солидная часть преступников оставалась бы безнаказанной. Раз иголка существует, в принципе ее можно найти и в стоге сена. Майор Чельцов начал искать. Он обходил дом за домом, двор за двором. Ориентировался на старух.
К старухам майор питал слабость. Обычно детективы их не очень жалуют: путается у них все в голове, фантазерки и поучать любят. Капитан Гавриков пошел к одной, как положено, электромонтером представился: проводку-де надо проверить. Старуха с распростертыми объятиями встретила, чайку предложила. Капитан потолок и стены избегал глазами, ну и завел интересующий его разговор: одной, мол, наверное, скучно, да кто это на фотографии, ах, сын, а сноха-то когда в последний раз была, современная-то молодежь стариков вниманием не балует, то да се (ему про сноху надо было выяснить). А старуха тем временем старый утюг откуда-то достала: «Починил бы заодно, да еще кипятильник сломался, не найти только». Взял капитан утюг, вертит его, а что с ним делать, не знает. А ехидная эта бабка и говорит: «Давеча по телевизору из ваших тоже показывали, тот водопровод смотрел». Гаврикова в жар бросило. И себя клянет, и бабку. Пугануть ее решил: «А может, я вор». — «Глупый, стало, ты вор, что у старухи унесешь-то, старье какое — так я его бы сама продала, ан скупки все позакрывали».
Побаски старухи майор слушал охотно, даже когда они начинали вспоминать ныне живущую или почившую родню. Потому что они знали все, эти старухи. Информированные были свидетели. Ну а уж отобрать, что тебе нужно, — это и есть розыск. Вот и обходил Владимир старух одну за другой.
Марфа Петровна Огурцова, проживающая в собственном доме по Бужениновской улице, и рассказала инспектору про машину. Старушка Марфа Петровна сухонькая, чистая, несуетливая. Живет с кошкой, собакой, птицей какой-то, аквариум содержит. В доме икон целый угол — верующая. Поговорить особенно не расположенная — и это понравилось ему.
— По нашей улице редко ездят — грязища вон какая. А уж чтобы в темноту да в слякоть… А тут шальной какой-то спьяну чуть в забор не въехал. Аж окна грязью обдал.
— А почему вы думаете, что это было в ночь на 12 марта?
— Под выборы-то? Это точно.
— Но почему?
— Обычно я рано ложусь, что зря свет жечь. Лягу, молитовки почитаю и засну. Просыпаюсь в полночь, что уж тут ни делай, бог сна не дает. Привыкла.
— Нет, машина не могла так поздно.
— Ты слушай. Перед выборами-то все за полночь домой приходила. Телевизор мы смотреть повадились в агитпункте. А как проголосовали — убрали кино. Это у них всегда так. А перед выборами нам, старухам, раздолье. Все смотрели мы тогда… Я собралась было домой — последние известия я утречком по радио слушаю. А старухи мои говорят: «Не торопись, Петровна, сегодня телевизор последний день». Я и осталась. Потом посудачили. Домой-то я около часу пришла. Только в дверь, а он как взвоет — грузовик-то чистый зверь, как только не застрял в колдобинах наших.
— Так, так, так. А вы никому не говорили утром?
— Может, и говорила — окна все грязью заляпал.
Бужениновская улица никуда не ведет, ее пересекает небольшая улица Ступина, если по ней свернуть вправо, то выедешь опять к комбинату, если поехать влево — упрешься в поле. Значит, где-то здесь, по всей вероятности, машина в этих домах сбросила тюки, по улице Ступина мимо комбината уехала в город Уже пустая. Если это, конечно, та машина.
Высчитал время Владимир — совпадало. Сторож слышал рев машины около часу ночи, и Огурцова примерно в это время. По Бужениновской минут пятнадцать всего и ехать от комбината. Но куда она, эта машина, приехала? Конечно, украденное давно куда-то сбыли: полгода прошло. С другой стороны — нигде пока эта пряжа не вынырнула. Да и вынырнет ли? По крайней мере в нашем городе… Тут жди и жди, только вряд ли дождешься.
— Придется опять брать курс на старух, — сказал полковнику Чельцов, — где-то сгрузили же тюки.
Старухам нравился инспектор. Каких только забот и невзгод своих они ему не выкладывали! А Марфа Петровна нет-нет да и поддевала.
— Что ты все вокруг ходишь, ты у нас выпытывай, чего тебе надо, — не зря же ты к нам ходишь. Так не бывает, чтобы такой мужчина зря ходил к бабкам столетним.
— Это так, не зря хожу. Но я и сам не знаю, что мне надо. Трудно мне, вот я и опираюсь на вас, на общественность.
— Сами на костылях ходим, на нас какая опора, — отвечали старухи.
И все-таки он узнал от них, что Нинкин ухажер («Да какой ухажер, прости господи, живут давно!») Костя Лобанюк с полгода как гуляет без просыпу. Нинку поколачивает, но дорогие наряды покупает не скупясь.
— А ведь, считай, не работает нигде. С одной работы уволился, на другую перешел, на бюллетене все время, а сам около ларька лечится.
— Один, что ли, он у вас такой? — спросил майор.
— Какой там, от пьянчужек житья нет, хоть бы вы их приструнили. В городе милиция смотрит, а в нашем комбинатовском поселке раздолье им.
— Ну и Костя, как все?
— Как все. Только ведь исправный был парень. А тут ровно с цепи сорвался.
Владимир решил присмотреться к этому Косте. Между прочим, тот работал на комбинате, но давно уволился. Да и никаких подозрений не вызывал он, непохоже было, что участвовал в ограблении, но деньги действительно у него появились. Прогулял их, теперь на Нинкиной шее сидит. А немалые были деньги — мебель купил своей сожительнице, ее одел, сам оделся.
