Какие решения принимает в этот момент Ельцин?
Через два часа после трагедии он летит в Таллин. Рига и Вильнюс уже пострадали от действий Центра, там уже пролилась кровь, осталась лишь одна прибалтийская столица, где Кремль еще не применил силу. Он едет туда, где, как ему кажется, нужна его помощь.
В Таллине войска МВД СССР тоже готовы к решительным действиям. Здание парламента окружено. Глава эстонских парламентариев скажет позднее: если бы не Ельцин, неизвестно, что бы было с нами в тот вечер.
Но Таллин, к счастью, обошелся без крови. В здании парламента, окруженный защитниками эстонской независимости, которые вооружены лишь кухонными ножами и охотничьими ружьями, Ельцин вместе с главами трех прибалтийских республик подписывает заявление:
«Последние действия советского руководства в отношении балтийских государств создали реальную опасность для их суверенитета и привели к эскалации насилия и гибели людей…
Латвия, Эстония, Литва и Россия заявляют, что:
Первое: подписавшие признают суверенитет друг друга;
Второе: вся власть на территориях стран, чьи представители подписали это заявление, принадлежит только законно избранным органам;
Третье: подписавшие считают недопустимым применять вооруженные силы для решения внутренних проблем, за исключением случаев, когда этого потребуют законно избранные исполнительные органы…»
После подписания заявления Ельцин садится в автомобиль и всю ночь едет по сельским дорогам до Ленинграда. На самолете лететь домой ему категорически не советуют. В машине, которая тащит его сквозь темень, мимо скудных деревенских огней, порой по ухабам и рытвинам (водитель пытается выбирать по возможности объездные пути), Ельцин, пытаясь заснуть, измотанный и возбужденный в одно и то же время, перебирает в уме все события этого сумасшедшего дня и пытается осознать, что же на самом деле произошло. Что происходит с Горбачевым? Что будет с Советским Союзом? Удастся ли центральному руководству удержать власть? И самое главное. Спасая прибалтов, Ельцин задумывается о самом важном выборе, который предстоит сделать: сохранение единого государства — или свобода, сохранение старой системы власти — или защита человеческой личности, сохранение СССР — или новая, другая страна. Потом этот выбор будут не раз ставить ему в вину. Но в тот день и в ту ночь — выбор для него ярок и очевиден.
Именно в те дни, когда Ельцин решительно и безоговорочно поддержит независимость Прибалтики, проявится еще одно его качество: умение делать выбор в ситуации, когда из двух возможностей «обе хуже», когда выбор мучителен и не приносит облегчения. Короче говоря, когда выбор невозможен. Но он выбирает. Именно в такие минуты, когда из двух зол приходится выбирать меньшее, интуиция всегда приходит ему на помощь.
Что же подсказала Ельцину в эти дни его знаменитая интуиция? Вооруженной силой, танками, огнем десантников СССР уже не спасти. Пройдет еще несколько месяцев, и это станет очевидным для всех.
Уже на следующий день после Таллина, 14 января, Ельцин проводит пресс-конференцию в здании Верховного Совета РСФСР и зачитывает текст обращения: «Призыв к российским солдатам в Прибалтике».
«Вам могут сказать, что для восстановления порядка в обществе требуется ваша помощь. Но разве нарушения Конституции и закона могут считаться восстановлением порядка?»
Смысл его послания ясен: русские солдаты, не стреляйте в людей!
И в то же время — это очевидная пощечина Центру и Горбачеву.
1 февраля у Б. Н. юбилей. Ему исполняется 60 лет.
Из Свердловска, как всегда, прилетели друзья его студенческой юности. Опоздав к праздничному столу с заседания Верховного Совета, Ельцин отмечает необычную тишину в комнате. Совершенно очевидно, что друзья напуганы происходящим и ждут самого худшего. Ельцин врывается в комнату и громко спрашивает, что за панихида, тормошит, шутит, балагурит. Атмосфера в зале постепенно теплеет.
Но эти первые секунды тревоги и ожидания запомнятся ему. Ощущение неизвестности, беспокойства, жесткого противостояния Ельцина с союзной властью — просто висит в воздухе.
Хроника тех дней говорит, что ощущение это рождалось не на пустом месте. «В воздухе явственно запахло угрозой распространения вильнюсских методов на Москву, — пишет историк Рудольф Пихоя. — 1 февраля Верховный Совет РСФСР принял постановление… в нем, в частности, говорилось: “Осудить случаи противоправного вовлечения воинских подразделений и военизированных формирований в политические конфликты… Установить, что введение на территории РСФСР мер, предусмотренных режимом чрезвычайного положения, без согласия Верховного Совета РСФСР… недопустимо”».
А вот как ответил Секретариат ЦК КПСС на этот документ:
«К партийным организациям, всем коммунистам Вооруженных сил СССР, войск Комитета государственной безопасности, внутренних войск Министерства внутренних дел СССР и железнодорожных войск… Так называемые “независимые” средства массовой информации ведут систематическую кампанию клеветы на партию, Вооруженные силы, органы и войска КГБ и МВД СССР… Отчетливо видно стремление псевдодемократов под прикрытием плюрализма мнений посеять недоверие к своей армии, вбить клин между командирами и подчиненными, младшими и старшими офицерами, унизить защитника Родины. Под сомнение берутся высокие понятия — воинский долг, честь, верность присяге. Предпринимаются попытки растащить армию по национальным квартирам, мешать призыву на воинскую службу».
…После такого обращения к коммунистам каждому офицеру остается лишь привести вверенное ему подразделение в боевую готовность в любой момент.
На следующий день после публикации этого документа, 6 февраля, — еще одно событие. «В здании Верховного Совета РСФСР была обнаружена комната, снабженная подслушивающими устройствами и связанная с встроенными микрофонами в кабинете Ельцина. “Хозяевами” этой комнаты были сотрудники КГБ СССР» (Рудольф Пихоя).
Проходят еще сутки. Председатель КГБ Крючков направляет письмо президенту СССР Горбачеву. В нем он недвусмысленно «прижимает к стенке» своего шефа:
«Политика умиротворения агрессивного крыла “демократических движений”… позволяет псевдодемократам беспрепятственно реализовывать свои замыслы по захвату власти и изменению природы общественного строя». Что же предлагает Крючков? «Экономические репрессии» по отношению к теневикам, то есть к первым, пока еще очень слабеньким росткам предпринимательской деятельности. Усилить контроль над прессой, закрутить гайки, пока не поздно. И, наконец, самое главное: «Учитывая глубину кризиса и вероятность осложнения обстановки, нельзя исключать возможность образования в соответствующий момент временных структур в рамках осуществления чрезвычайных мер, предоставленных Президенту Верховным Советом СССР».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
