Летом того года я с женой и двумя маленькими детьми отправился в путешествие по Волге на стареньком пассажирском теплоходе. Во многих городах товары продавали только по предъявлении паспорта. Настоящий шок наступил, когда теплоход стал останавливаться в маленьких городках, например в знаменитом Плесе, воспетом русскими художниками. Как только матрос бросил швартовы и перекинул мостки, толпа местных жителей очертя голову, расталкивая туристов, бросилась в корабельный буфет, чтобы успеть занять очередь и отовариться. У людей были страшные лица — полные стыда и отчаяния. Они покупали буквально всё: конфеты, спички, сигареты, консервы, всё, что было в наличии… Наконец стоянка закончилась (как и товары в буфете), и те, кому ничего недосталось, разочарованно ругаясь, брели назад, по домам.
А вот другое свидетельство.
«Помню страшный “табачный бунт” в Питере в 1990 году, — пишет Анатолий Чубайс в книге «Приватизация по-российски». — Тогда я понял, что такое отсутствие табака. Это покруче, чем отсутствие мяса… Я тогда работал в исполкоме. Каждый день составлялись сводки: столько-то осталось, столько можно завезти… Как с театра боевых действий. Все, что удавалось выбить по дикому бартеру, более-менее равномерно распределялось по магазинам. И вот однажды в этой системе наступил сбой. Неделю вообще ничего не было. На Невском, у центрального табачного магазина, собралась огромная очередь. Толпа. Стоят, ждут. А магазин пуст, и когда товар завезут — неизвестно. И тогда народ стал разбирать леса (рядом ремонтировали дома), перекрывать проспект, жечь костры… Милицию стали сметать, оцепление за оцеплением. Страшное дело. Вот что такое — неработающий рубль… И в этой ситуации будь ты хоть четырежды министр, бесполезно кричать в телефонную трубку, разрываться. От самого захудалого директора ответ получишь один: “В гробу я тебя видал с твоими указаниями! Да что ты мне вообще можешь сделать?!”».
Проблемы» накапливались давно. «В 1982 году, — писал Николай Рыжков, бывший председатель Совета министров СССР, — впервые после войны, остановился рост реальных доходов населения. Статистика показала ноль процентов…» («Десять лет великих потрясений»).
«Правительство страны, — пишет Егор Гайдар, — столкнувшись с неблагоприятной конъюнктурой цен на доминирующие в экспорте товары (то есть, прежде всего, на нефть[11], цена на которую в начале 80-х начинает резко падать), наносит три дополнительных удара по финансовой системе страны. Это, во-первых, антиалкогольная кампания, снижающая бюджетные поступления, во-вторых, программа ускорения народно-хозяйственного развития, предполагающая значительное увеличение масштабов государственных капитальных вложений, и, в-третьих, сокращение закупок промышленных товаров народного потребления по импорту».
Падает нефтедобыча, сокращаются валютные поступления. Госбанк СССР информирует: «В 1989 году… прирост остатка денежных средств у населения является показателем неудовлетворенного спроса из-за недостатка товаров и услуг, который на начало 1990 года оценивается Госбанком СССР в сумме около 110 млрд. рублей против 60 млрд. на начало 1986 года…» То есть за три года «остаток денежных средств» вырос почти в два раза. А это означало дальнейшее сползание в экономическую яму.
Растет «зерновая зависимость» СССР от экспортеров зерна. При этом цена его постоянно увеличивается, а валютные запасы в связи с падением нефтедобычи и цен на нефть тают.
Валютный кризис, зерновой, нефтяной, кризис денежной системы, товарный кризис. Всё сплетается в один комок, всё требует принятия немедленных мер. Западные банки отказываются кредитовать советскую экономику на фоне неплатежеспособности советских внешнеторговых организаций.
Но что же делать?
Горбачев ведет лихорадочные переговоры с руководителями западных стран о предоставлении СССР крупных кредитов. Кредиты постепенно, хотя и крайне неохотно, предоставляются, начинается благотворительная (тогда ее называли «гуманитарной») помощь западных стран.
Но все это уже не спасает положения. Назревает крупнейшая реформа всей советской экономики. И прежде всего реформа ценообразования, способная спасти рубль от инфляции. Однако споры о том, как вести реформу, когда и как повышать цены, вводить новые формы собственности, как сократить расходы государства, так и не реализуются в более или менее конкретной программе.
Вот в такой, мягко говоря, непростой социально-экономической ситуации Председатель Верховного Совета РСФСР Ельцин формирует новое правительство.
Он крайне осторожно подходит к кандидатуре премьер-министра. Это должен быть человек, которого поддержит съезд. При этом прогрессивный, понимающий глубину и степень экономического кризиса, с большим опытом. Новый парламентский раздрай уже по поводу утверждения премьер-министра Ельцину сейчас совершенно не нужен, выбирать нужно очень точно. Однако сделать это было непросто.
«…В Москве все больше ощущалось влияние нового центра власти. Одним из показателей этого стало паломничество в приемную Б. Ельцина многочисленных искателей должностей. Каждое утро здесь толпились десятки человек, предлагавших свои услуги новому российскому руководству» («Эпоха Ельцина»).
В тот день, когда Ельцин был избран Председателем Верховного Совета, дома у него собрались люди из его «инициативной группы», ближайшие соратники. Был накрыт стол, все — в праздничном ожидании. С минуту на минуту появится сам хозяин. Однако ожидание затягивалось. Прошел час, потом другой. Наконец усталый Борис Николаевич возник в дверях. Как оказалось, едва выйдя за порог Колонного зала, он попал в ситуацию непростого разговора — депутат М. Бочаров несколько часов подряд (!) уговаривал выдвинуть его кандидатуру на пост премьер-министра. Это был действительно яркий, незаурядный человек, известный своими демократическими взглядами, сторонник реформ, к которому Ельцин относился крайне положительно. Но именно это и сработало против его кандидатуры. Б. Н. боялся провала голосования. Академик Ю. Рыжов, ректор МАИ, отказался от предложенного ему премьерского кресла. Решать нужно было быстро.
И Ельцин остановился на кандидатуре Ивана Силаева, представителя крупной промышленности, долгое время работавшего союзным министром. Силаев понравился ему прагматизмом, честностью, порядочностью.
Однако «подпереть» уже пожилого премьера должны были две ключевые фигуры — вице-премьер Григорий Явлинский и другой молодой экономист, Борис Федоров, возглавивший Министерство финансов. Обоим еще не было и тридцати пяти лет. Явлинский, который уже был известен своими яркими высказываниями, красноречивым анализом экономических проблем (кстати, в этом Борис Федоров ему ничуть не уступал), предложил новому российскому правительству программу вывода страны из кризиса. Детище академика Станислава Шаталина (советника Горбачева) и Григория Явлинского, программа «500 дней», стало тогда притчей во языцех.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
