Когда офицеры ушли, Федор снял нагар со свечей, и стало видно, как постарел Егор Иванович, с тех пор как расстались.
— Вот хорошо, что ты цел! — напрямик сказал Непейцын.
— И сам не знаю как, — пожал плечами Властов. — Из бригадных Пятой дивизии я один уцелел под Дрезденом. Фролов ранен, Луков убит.
— Тот, что солдатский сын?
— Да, брат, кончилось его бранное поприще. Только полгода генеральские эполеты носил. Но сколь неудачно все дело под Дрезденом! Пришли, когда с малым боем взять могли, дождались Наполеона и, положив бездну людей, отступили ни с чем. Да еще чуть Вандаму в зубы не попали, отчего вами жертвовать пришлось… А слышал ли, что и генерал Мелиссино в тот день убит?
— Сын Петра Ивановича?
— Да, единственный. И не то жаль, что убит, наша судьба такая, а что зря… Ну, посетовал, покряхтел, убедился, что ты жив, и поеду к своей должности. — Властов взялся за шляпу.
— А Моро-то какой конец! — сказал Непейцын.
— Да, из Америки приплыл и через неделю от французского ядра пал. Пленные говорят, будто ту пушку сам Наполеон навел. Увидел в трубу нашего государя со штабом, а убил Моро, своего давнего соперника. А знаешь ты про рану Дорохова?
— Нет, я думал, он воюет. Читал последнее, что Верею взял.
— А потом при Малоярославце ранен в левую пятку. И горе в том, что пятка не заживает. Чистый Ахилл… Говорят, он первым донес светлейшему о движении французов на Калугу и первый им дорогу преградил. Значит, уже в историю вошел…
Сергей Васильевич так и не решился спросить Властова про сына. Слишком ясно перед глазами вставал улыбающийся Саша Чичерин в своей короткой мокрой бурке: «Тут, Сергей Васильевич, не то, что в гостиной красавицам аккомпанировать… Нет ли табачку сухого?..» Бедная, бедная Катерина Александровна Чичерина!..
Посланный утром на розыск ефрейтора и Ермилы, Федор не нашел их по ротам. То ли ранены и отправлены в Прагу, то ли убиты.
— Ах, стыдно, что прозвище не спросил! — бранил себя Непейцын.
* * *
За бой под Кульмом Семеновский полк был награжден георгиевскими знаменами. Многие офицеры получили чины и ордена, Сергей Васильевич — золотую шпагу «За храбрость», Краснокутский произведен в капитаны. Прусский король приказал раздать всем участникам боя Железный крест, который в русской армии так и называли «Кульмским». По правде сказать, союзникам было за что награждать тех, кто спас их армии от разгрома.
Во время месячной стоянки в Богемии гвардейцев порадовало известие о победе пруссаков при Кацбахе, где Макдональд потерял двадцать тысяч человек и более ста пушек. Шведский принц разбил Нея при Данневице. Отряды русских и пруссаков заняли Кассель и Бремен. Владычество Наполеона в Германии рушилось.
Дождавшись русских резервов, союзники в третий раз двинулись в Саксонию. 4 октября на равнине к северу от Лейпцига закипел бой. Наполеону было необходимо разбить прибывшие первыми главные силы союзников. Основной удар он направлял на русские корпуса, которыми командовал генерал Барклай. Был момент, когда французы прорвали наш центр, но введенные в бой подкрепления отбили атаку. Левее их терпели поражение и отступали австрийцы. Положение спасла подошедшая с севера армия Блюхера, из пруссаков и русских, тотчас вступившая в дело.
Этот бой был только прологом генерального сражения. На другой день Наполеон прислал к Александру взятого накануне в плен австрийского генерала с предложением перемирия и обещанием тех уступок при переговорах, на которые не пошел три месяца назад. И не получил ответа. Обещание было слишком похоже на уловку. Вечером подошла армия шведского наследного принца. Теперь союзники охватывали Лейпциг с севера, востока и юга, а французы отошли к самому городу.
6 октября триста тысяч русских, пруссаков, австрийцев и шведов сразились со ста семьюдесятью тысячами французов и союзников Наполеона. Гремело две тысячи пушек. Недаром эта битва названа битвой народов, — в ней сражались все главные нации, населявшие Европу. Конечно, в этот день Наполеон не раз вспоминал происходивший тринадцать месяцев назад бой у Бородина, где легли пятьдесят тысяч его лучших офицеров и солдат, вспоминал дорогу от Москвы до Вильны, на которой сложили кости еще триста тысяч участников его походов. Армия, сражавшаяся под Лейпцигом, так не походила на его ветеранов! Но и полководец, до России не знавший поражений, стал другим — осторожным, медлительным, не уверенным в себе.
С наступлением темноты замолкла канонада, и стоны тысяч раненых огласили окрестности города, жители которого с ужасом ожидали утра, когда должен был, очевидно, произойти штурм. Предместья Лейпцига уже горели, зажженные артиллерией, и при этом зловещем свете французская армия начали отступление на запад, потеряв за два дня семьдесят тысяч убитых, раненых и пленных. Восемь тысяч саксонцев, баварцев и вюртембержцев сдались союзникам с желанием тут же обратить оружие против французов.
Под Лейпцигом гвардейская пехота опять стояла в резерве. В этот день Сергей Васильевич, впервые после Кульма бывший в строю, не слышал сетований, что семеновцев не ведут в бой. Слишком памятны были убитые или умершие от ран товарищи. Пошлют — будут и они биться достойно гвардии, а нет — так пенять ли, что целы остались? Поход-то еще не окончен…
Французы поспешно уходили к своим границам. Главная армия союзников двигалась по пятам врага. Кавалерийские отряды нападали на биваки, отбивали орудия, брали пленных.
Гвардия шла на Иену и Веймар, где узнали, что Наполеон покинул Эрфурт, в котором его войска в одни сутки поглотили все запасы. Во множестве городков а деревень жители встречали русских как избавителей, гостеприимно предоставляли жилища, кормили и поили на славу. Ловкие книгопродавцы поспели издать самоучитель русского языка, и принаряженные хозяйки встречали постояльцев малопонятными словами, которые считали за русские.
За Эрфуртом вступили в горы Тюрингии, покрытые вековыми лесами. Здесь наряду с развалинами рыцарских замков русские видели благоустроенные селения, гудевшие лесопилками и водяными мельницами. Везде, кроме земледелия, процветали ремесла. Ткали шерсть или полотна, делали охотничье оружие или писчую бумагу.
Первым городом по выходе из Тюрингенского леса был красивый Мейнинген. В нем гвардия встала на дневку, и этот отдых особенно запомнился Непейцыну. С вечера поместившись в чистом домике ремесленника переплетчика, он был вымыт Федором в деревянной бадье, которую его слуги внесли в комнату и налили горячей водой При этом Федор пояснил, что здесь все так моются, потому что по глупости бань не знают. Выспавшись в чистой постели, Сергей Васильевич был напоен приветливой хозяйкой вкуснейшим кофе и, с трудом объясняясь по-немецки, спросил, что здесь достойно внимания. Немец ответил, что ранее всего городская библиотека с двадцатою тысячами томов, для которой он работает. А в герцогском дворце — картинная галерея и кабинет медалей.
Вечером Мейнинген показался Непейцыну невелик, и теперь он спросил хозяина, сколько же тут жителей.
— Vier Tausend, — ответил важно переплетчик.
— Четыре тысячи! Меньше Великих Лук — и есть городская библиотека?.. Одеваться! — приказал Сергей Васильевич Федору.
По чистеньким улочкам дошел до герцогского дворца. В залах застал уже нескольких офицеров своего и других полков. Хорошо знавший по-немецки прапорщик Муравьев-Апостол переводил подписи, помещенные под картинами.
— А знаете, Матвей Иванович, что тут есть и общественная библиотека? — спросил Непейцын.
— Слышал, господин полковник, — отозвался Муравьев-Апостол. — Якушкин здесь раньше всех побывал и уже туда отправился. Удивительно, не правда ли? Вы ведь городничим были?..
— Потому о сем и думаю, — кивнул Сергей Васильевич.
Осмотрев музей, направился в библиотеку, где в большой читальной комнате с глобусом посредине, за столами также застал офицеров, просматривавших книги и альбомы. Другие стояли у шкафов, читали надписи на корешках. Здесь неожиданно встретил Паренсова. Позвали с собой Якушкина и пошли в дом переплетчика.
— Ну, что в штабах слышно? — спросил Сергей Васильевич, когда уселись и Федор захлопотал вокруг стола.
— Что в виде тризны по восьмидесяти тысячам человек, оставленных под Лейпцигом, осыпаем друг друга орденами, — отозвался Паренсов. — Мы — очень щедро пруссаков и австрийцев, они нас — куда более сдержанно. Государю из Лондона привезли орден Подвязки, за что отдаривают принца-регента Андреем Первозванным. А еще пришел из Петербурга в главную квартиру целый обоз с серебряными медалями за тысяча восемьсот двенадцатый год. Так что вскоре украсимся еще одной наградой, как сказано в описании оной, «на голубой ленте, на груди носимой».
— Бог с ними, — нетерпеливо сказал Непейцын. — Планы каковы насчет военных действий?
