А если Игнис все-таки погиб? Да и где его искать, если он жив? А если и саму Каму объявили мертвой? Ведь даже Теле выгодно, чтобы она была мертвой! Она и Игнис! Их выгодно объявить мертвыми! Но вряд ли тот зверь сожрал всех стражников Кирума без остатка. Ведь об этом и говорила Тела! И о могиле Сора. И кто-то мог донести до короля Кирума весть о том, кто убил его сына. Конечно же, донес. И никого не будет волновать, что она защищала собственную жизнь. В этом случае следует ей появляться перед лицом короля Арундо или нет? Что нужно Пурусу? Чтобы и Кирум, и Лапис покорились ему. Король Тотус никогда бы не покорился. Король Малум, как бы гнусно ни звучал этот титул в сочетании с поганым именем, будет ползать на коленях у ног короля Ардууса. Значит… Значит, Тела действовала так, как нужно Пурусу Арундо? А Кама, живой ли ее считают или мертвой, – явная помеха этим планам? И чего тогда будет стоить ее жизнь? Ее жизнь и жизнь Игниса… Или ей следует забыть о Лаписе и отправиться куда глаза глядят, да хоть в ту же Даккиту к своим неизвестным родственникам, о которых говорил Сор? К дядюшке королевы или к сестре Сора?
В последний вечер Кама вытащила из мешка ярлык кураду, принадлежавший Малуму, и долго смотрела на него. Знак высшего вельможи, который вручался членам королевских семей по праву родства или великим воинам за великие подвиги. Знак, который стоил больше, чем богатые одеяния и дорогое оружие на поясе. Хорошо, что Малум его лишился. Но что теперь помешает ему нарезать дюжину таких же ярлыков? И что делать Каме? На ярлыке не было имени, но являться с таким ярлыком в Ардуус было бы слишком опрометчивым поступком. С таким же успехом можно напялить на голову корону и нацепить королевскую мантию на плечи, стражники будут удивлены, не больше. Или стражники Ардууса не ждут беды из собственной долины? Кама взглянула на ярлык Сора. Он был дакитским, имени на нем тоже не было, только род – Сойга. И деревянная бляшка на том же шнуре, свидетельствующая, что податель сего является наставником королевского дома Лаписа. Кама перерубила бляшку ножом и бросила ее в огонь. Потом вытащила клыки рыси и приклеила их древесной смолой к зубам. Посмотрелась в зеркало клинка. Осталось только стянуть короткие черные волосы в тугой узел да повязать лицо платком, как делают дакитки. И что же дальше? Что ты делаешь в Ардуусе, дакитка? И как твое имя?
– Пасба, – вспомнила Кама. – Сор говорил как-то, что хотел бы иметь дочь и назвал бы ее Пасба.
Следующим утром Кама отправилась по примеченной ею тропе. Как принцесса и предполагала, дорога выводила ее к самым восточным уголкам ардуусской долины. По пути она встретила нескольких пастухов с овцами, которые гнали их в сторону пастбищ. Изумление на их лицах было видно за сотню шагов, и хотя шкура рыси на крупе коня позволяла причислить Каму к гордому поголовью охотников, удивительная представительница которого невесть как оказалась в забытом Энки уголке Ардууса, она понимала, что станет темой для разговоров на долгие летние месяцы. У первого же большого села Кама сторговала осла, там же продала лошадь, на околице переоделась, вновь приклеила под губы клыки и уже в виде юной дакитки отправилась в сторону Ардууса. По прошествии двух дней она въехала в город через восточные ворота. Стражник с зевком записал нескладное дакитское имя Пасба на восковой дощечке и принял подорожный сбор. Уже за башней ее остановил высокий мастер стражи. Скользнул взглядом по мешкам, по лицу, прикрытому под глаза дакитским платком, прищурился, разглядывая меч. Мастер показался Каме знакомым. Она пыталась вспомнить, где его видела, но в голову ничего не приходило.
– Пасба Сойга, – наконец произнес мастер. – Где-то я слышал имя этого рода, Сойга.
– Обычное имя рода для Даккиты, – пожала плечами Кама. – Я что-то делаю не так, мастер?
– Значит, лекарственные травы, минералы, шкура рыси, – перечислил мастер. – Но ярлыка на охоту нет.
– Я не охотилась, – покачала головой Кама. – Рысь напала на меня. Я защищалась. Мой дротик сломан. Вот его наконечник. Могу оставить шкуру твоим стражникам.
– Не нужно, – успокоил принцессу мастер. – Но советую не красоваться без повязки на улице. И вообще не красоваться.
– Что случилось? – забеспокоилась Кама.
– Пока ничего, – ответил мастер. – Но быть дакитом в Ардуусе – не самый мудрый выбор. Принца Кирума убил дакит. Или кто-то, кто был рядом с дакитом. Во всяком случае, уцелевшие дозорные говорят, что принца Кирума убивали двое: девчонка и дакит. Выстрелили в спину и зарубили. Дакит вроде бы мертв и погребен, а девчонку ищут. Большие деньги сулят за ее голову.
– Она была дакиткой? – удивилась Кама.
– Нет, она была принцессой Лаписа, – заметил мастер, следя за рукой Камы, которая лежала на ножнах меча.
– Я дакитка, – сказала Кама. – Или теперь за проступок неизвестного мне дакита придется платить всем дакитам, которые бродят дорогами Анкиды?
– Всем нам приходится за что-то платить, – скривил губы в усмешке мастер. – И не всегда эта плата справедлива.
– Но ведь я не в Кируме? – понизила голос Кама.
– Ты в Ардуусе, – ответил мастер. – Завтра Пурус Арундо будет коронован на царствование в новом атерском царстве. И правители Кирума будут присутствовать на коронации.
– Пусть годы нового царя будут долгими и спокойными, – поклонилась мастеру Кама и, уже отъехав на десяток шагов, услышала негромкое:
– Спокойствия не будет.
Она вспомнила, откуда знает мастера, только тогда, когда оказалась близ торговых рядов и недавние воспоминания накатили и захватили ее полностью. Мастер напоминал самого короля Ардууса – Пуруса Арундо. А ведь слышала же она, слышала, что племянник короля служит обычным стражником! Как же его звали? Кажется, как Лауса. Или похоже? Лаусус? Лаурус!
Она вспомнила, засмеялась, но тут же опять повторила имя Лауса и снова заплакала. А потом посторонилась, пропуская отряд воинов, и замерла, скрипом зубов заглушила рвущийся из глотки хрип – во главе отряда ехал великан-воин, убивший ее мать, – Стор Стормур.
Глава 26
Море
Невыносимая боль скрутила Игниса уже на большой пристани. Но он продолжал ковылять, сначала по камням, потом по доскам, затем по гальке и, наконец, по песку, оставляя за спиной и прибрежные дворцы, и сараи, и рыбацкие лачуги, и мытарский пирс, и док, и вторую пристань, пока не вышел на пустой берег, на который накатывалась зеленая, еще холодная в это время года волна. И принц, который еще тем же утром мечтал о смерти, опустился на песок и не смог сдержать слез. Син сел рядом.
– Только о море и думал, – прошептал Игнис и, скривившись, положил на колени руки, на которых сквозь ткань выступили пятна крови. – Когда было совсем плохо, не вспоминал родных, не молил о пощаде, не кричал или почти не кричал, ничего, только думал о море. Хотел хотя бы посмотреть еще раз. Я уж не говорю – искупаться. Ну, да какое уж теперь купание, – поежился Игнис. – Холодно еще.
– Бывало и похолоднее, – пробормотал Син.
– Сколько я там… провисел? – спросил Игнис.
– Думаю, около недели, – ответил Син. – Я… почувствовал тебя на орденском корабле еще у Кирума. Но отыскать место на большой лодке оказалось нелегко. А на маленькой опасно. Даже на реках стало опасно.
– Алиуса отдали свеям, – прошептал Игнис. – Но он был едва жив. Может быть даже, мертв.
Син поднялся, сбросил сапоги, вошел по щиколотку в воду, обернулся:
– Когда после падения Бледной Звезды пришел большой лед, он задержался здесь на тысячу лет. Тут, где мы сидим, лед был толщиной в сотни локтей. Если бы ты знал, парень, скольких людей, кого я числил родными, я уже потерял…
Игнис, которого боль в руках и ногах снова начинала сводить с ума, стиснул зубы, попытался скрыть муку под усмешкой:
– Ты так говоришь, как будто все помнишь. Я о льде, не о людях.
Син покосился на Игниса, потом вздохнул:
– Тебе снились сны, в которых ты видел то, что видеть не мог? О чем только слышал?
– Да, – кивнул Игнис. – Много снов. Некоторые были так страшны, что я боялся забыться. Даже будучи распятым на том столе.
– Даже видя то, что ты видел? – спросил Син.
– Я не видел, – сглотнул Игнис. – Знал, но не видел. Смотрел, но не видел. Отплывал куда-то. С открытыми глазами отплывал. Во мрак. И даже снов не видел тогда. К счастью.
– Держи. – Син протянул принцу желтоватый корешок. – Пожуй.
– Зачем? – не понял Игнис.
Протянутая рука расплывалась, дрожала в глазах, словно хмель кружил голову. А не найдется ли у этого угодника нескольких глотков квача?
– Нельзя сейчас пить, – строго покачал головой Син. – Ни вина, ничего, что может испортить тебе кровь. Пожуй этот корешок, крайнее средство, но ты сейчас, парень, на краю. Нужно снять боль, отодвинуть ее. Если она не лишила тебя разума, она уже не совладала с тобой. Но она может лишить тебя жизни. Ты на краю, поверь мне.
