пригибаясь, унеслись прочь.
– Т-трусы! Т-трусы! – орал им вслед Томми. – Жалкие т-трусы!
Когда топот ног стих, он подошел ко мне и тихо спросил:
– К-кара, т-ты к-как?
В его огромных блестящих глазах было столько волнения и сочувствия, что я молча обхватила его за шею руками и разревелась.
– К-кара…
Я не плакала с того дня, как лишилась голоса. Ни когда голодала, ни когда падала на землю от боли, усталости, истощения, ни когда меня прилюдно пороли, но сейчас что-то во мне лопнуло. Внутренний барьер слетел, давая волю слезам.
Томми меня бережно обнимал, ласково гладил по спине и чуть слышно шептал:
– Я т-тебя в-вытащу, К-кара. С-сначала я, п-потом т-ты…
Шахтеры, что на меня напали, пожаловались на Томми господину Штейну, но он, к моему удивлению, приказал выпороть их, а не нас. Я этому радовалась. Даже пришла посмотреть.
Но был еще один скользкий момент: в тоннеле мне пришлось закричать, чтобы позвать на помощь. Это стало поводом обратиться к доктору. Под предлогом осмотра я направилась в медпункт и предложила господину Нейману создать для него шатер. Он согласился.
Страдания закаляют характер. Может, именно поэтому во второй раз материализация мне далась подозрительно легко.
Я неспроста явилась к доктору. Мне в голову пришла идея создать копию ключа от ошейника. С ним я бы такое смогла устроить на руднике… Даже без техники. Всем бы досталось! А если бы у Томми ничего не вышло с прототипом, мы бы перешли к моему плану Б – побегу. Даже вооруженная охрана не смогла бы нас остановить. Спрятались бы где-нибудь в горах, а потом попытались бы выбраться из ФФЗ. А может, мне бы удалось создать портал обратно в свой мир. Прямо отсюда! С рудников! Попытаться пробить барьер… Здесь созидать даже проще, чем в наших сферах. Тогда с жестоким Эдемом было бы покончено навсегда!
Фантазии фантазиями, однако материализовать дубликат ключа мне не удалось. В дверь медкомнаты постучал один из надзирателей и сообщил, что доктора вызывает к себе господин Штейн. Это случилось как раз в тот момент, когда я сидела в наполовину воссозданном шатре и вплетала в свою формулу фразочку про копию ключа от ошейника, который бы крутился на карусели вместе с лазурным кабриолетом, гитарой, знаком волны и сакурой. Оставалось бы только незаметно его стащить… Но господин Нейман приказал развеять фантазию.
– В другой раз. Мне надо срочно идти, – с досадой вздохнул он.
Возможность избавиться от ошейника исчезла вместе с шатром. Но я не отчаивалась. «В другой раз получится», – сказала про себя и вышла из медкомнаты.
Спустя пару дней мне это все-таки удалось. Довольная, я выскочила от господина Неймана и осторожно прошлась под окнами кабинета господина Штейна. Там тренировался Томми, и его ожившая фантазия была прекрасна. Но ей не хватало детализации. К сожалению. Другу недоставало ресурса. Но только пока, а вот через недельку-другую у него бы точно все вышло.
– Н-нет, К-кара, в-времени н-нет. Они с-сказали, что или п-послезавтра или через п-полгода – г-год. Г-господину Ш-штольцбергу некогда мной з-заниматься. У н-него есть много д-других п-писателей.
Я обеспокоенно на него посмотрела.
– И ты хочешь рискнуть?
Он кивнул.
– Д-да. Б-больше н-не могу з-здесь.
– Томми, ты уверен, что сможешь вытянуть так быстро проект? Он очень сложный. Я видела в окошко, как ты тренировался в кабинете господина Штейна.
Томми заерзал, его пальцы задергались.
– П-пойду на м-максимум. М-мари. С-скучаю. Х-хочу в-видеть с-снова… С-сказать, ч-что л-люблю.
– Но как же формула материализации? – продолжала расспрашивать я. – Ты уверен, что сможешь ее запомнить?
– Д-да. Я з-записал. Надо п-постараться в-выучить, не с-спутать с-слова. Г-голова. С г-головой что-то не так. Я с-смогу. Я очень х-хочу уйти.
Я закусила губу. План Б. У меня есть план Б. Если у Томми ничего не получится, устрою побег. Мы вместе отсюда сбежим. Ключ у меня есть. Ресурса тоже должно хватить.
– У тебя все получится, милый, – ласково прошептала я и заглянула в его глаза. – Обязательно получится. Только высыпайся получше и ешь. А если не сможешь вспомнить слова, то читай с бумажки. Только вложи в них все свои чувства. Всю душу. Я так один сложный проект вытянула.
– С-спасибо, К-кара. Б-буду ч-читать. Х-хорошая идея.
Мы посидели еще недолго, поучили его формулу материализации, но я хотела, чтобы друг хорошо отдохнул перед важным делом и мы разошлись по баракам. Чтобы завтра встретиться вновь.
Было уже поздно. Мы спрятались в дальнем конце тоннеля, там, где был тупик. Я сняла с нас ошейники, наложила иллюзию невидимости, звукоизоляцию и мы принялись опять тренироваться. Многократно прогоняли формулу материализации. Я советовала Томми, на каких фразах нужно сделать акцент, где добавить эмоций, а где, наоборот, их уменьшить, приглушить. Иллюзию так долго удерживать было сложно, но я старалась изо всех сил. Слишком много было поставлено на карту.
С тревогой на сердце и с улыбкой на губах я следила за его успехами. К моему удивлению и безграничной радости, Томми удалось создать полноценный прототип. Я не поняла, что это было, а протестировать его мы не могли. Но выглядело все отлично. Томми был счастлив.
– С-спасибо, К-Кара. З-завтра я отправлюсь д-домой.
– Да, милый, отправишься. У тебя все так хорошо получилось. Господин Штольцберг тебя точно похвалит. А Мари как обрадуется!
– М-мари… С-скоро я с-снова увижу ее!
– Да, увидишь. Только постарайся завтра изо всех сил, чтобы все получилось, как сегодня. А сейчас пойдем спать. Тебе надо хорошенько отдохнуть.
– Н-нет. Н-не хочу с-спать. С-слишком в-волнуюсь.
Томми и вправду был перевозбужден. Ерзал, то и дело крутил головой по сторонам, а пальцы на правой руке дергались почти непрерывно.
– Иди ко мне, – прошептала я и села с ним рядом.
Томми положил голову мне на колени, свернулся калачиком. Я стала ласково гладить его, как ребенка, по спутанным, грязным засаленным волосам, которые когда-то, в другой, лучшей жизни были рыжими. Томми дрожал.
– К-кара, н-не м-могу успокоиться. С-спой мне.
– Томми, это будет ужасно. У меня сейчас голос сипит…
– Н-не важно. П-просто с-спой. К-колыбельную.
Колыбельных я не знала. Но Томми просил меня не о музыке, а об иллюзии близости, душевного тепла и любви. И я, как смогла, стала напевать свою песенку чемпионов. Это больше походило на протяжный шепот, а голос то и дело срывался, но я не останавливалась. Заботливо гладила его по голове и ласково бормотала то, что он так хотел слышать.
…Не удача, не везенье,
Только труд, упорный труд,
Вот что делает сильнее
И несет победу, друг…
Вскоре Томми успокоился, перестал дрожать и нервно шевелить пальцами. Я нежно поцеловала его в макушку и смолкла. Минут тридцать мы просто сидели в тишине, наслаждаясь близостью и даря друг другу силы. А потом я прошептала:
– Томми, тебе рано вставать. Пойдем спать.
И мы неспешно разошлись по баракам. На прощанье поцеловала его в щеку и в который раз пожелала удачи.
Я не знала, когда мы с ним снова встретимся. Через день, через месяц или два. Поэтому расставаться и не хотелось. Я не представляла, как буду жить без Томми, своего лучика солнца, если его опять заберут в Пантеон, но мысль о том, что хотя бы у него все наладится, дарила бы силы и мне.
Господин Штейн с двумя охранниками увез Томми приблизительно в десять утра. Я видела, как они забирались в повозку, когда Мик отправил меня на поверхность с поручением к коллеге-шахтеру. Я улыбнулась и помахала ему рукой. Томми ответил тем же.
С вымытыми подстриженными волосами, в хлопковых белых штанах и такой же белой тенниске он выглядел очень красиво. Одежда отличалась от той, что обычно носили работники Пантеона. Она была проще, дешевле, но чистая и свежая. И в мгновение ока превращала нас из шевелящихся комков грязи в людей. Глядя на такого Томми, накормленного, ухоженного, лучащегося надеждой, я верила как никогда, что у него все получится.
Друг долго не возвращался. От него не было никаких вестей. Я волновалась. Прошел день, наступил вечер, но ни господин Штейн, ни те два охранника на территории рудника не появлялись. Неужели презентация настолько затянулась? А может, господина Штольцберга куда-то вызвали и их планы сорвались. Или…
