— Вряд ли, если он был тоже раздет.
— А в этом районе на улицу выходят как следует одевшись, — добавил Могильщик.
— Целиком и полностью, — заключил Эд.
— В ванной было открыто окно, выходящее к пожарной лестнице, — сказал Андерсон, — но никто не видел, как он спускался. — Он взглянул на отчеты перед ним и продолжал: — Женщина с четвертого этажа сказала: кто-то открывал ее входную дверь, а когда она вышла посмотреть, цепочка была снята. Из квартиры ничего не пропало. Окно на пожарную лестницу было открыто, но хозяйка сказала, что сама открывала его. Отпечатки, которые могли остаться на дверной ручке, были стерты: приходил и уходил ее сын, а подоконник она сама протерла тряпкой.
— В этом районе обожают чистоту, — сказал Могильщик.
— Благодаря чему Дик и смылся вчистую, — сострил Гробовщик.
— Это неизвестно, — сказал Могильщик. — Потолкуем с ней.
Ее доставили из камеры, где она сидела в ожидании понедельника и решения суда о своей дальнейшей судьбе, в комнату для допросов, известную в преступном мире под названием «Стукачиное гнездо».
Это была звуконепроницаемая камера без окон, в центре которой стояла прибитая к полу табуретка. Со всех сторон на нее были направлены лампы, в свете которых даже черный-пречерный негр делался прозрачным.
Но сейчас, когда охранник доставил Айрис, в комнате горел только верхний свет. Дверь снова закрылась, и щелкнул замок. У табуретки поджидал ее Могильщик. Затем она увидела силуэт Гробовщика, смутно вырисовывавшийся в сумрачном углу. Его обожженное кислотой лицо походило на карнавальную маску, которую надевают, чтобы напугать детей. Ее охватила дрожь.
— Садись, детка, и рассказывай, — сказал Могильщик.
— В этой дыре я не скажу ни слова. Тут все в микрофонах, — фыркнула она, продолжая стоять.
— Зачем нам микрофоны? Мы с Эдом и так запомним все, что ты скажешь.
Гробовщик шагнул вперед с видом убийцы, восставшего из мертвых.
— Садись, тебе говорят, — прохрипел он.
Айрис села. Гробовщик подошел к ней, а Могильщик включил лампы. Она заморгала. Гробовщик уже собирался дать ей пощечину, но увидел ее лицо, и рука его застыла в воздухе.
— А ты красавица! — сказал он.
Ее кожа, еще недавно гладкая, желтая, надушенная, теперь переливалась всеми цветами — от черного до оранжевого. Шея распухла, одна грудь казалась раза в два больше другой, лицо, шея, плечи были испещрены красными полосами, скрывавшимися под платьем, а волосы ее были словно вымыты в реке Стикс.
— Бывает и хуже! — буркнул Могильщик.
— Что значит хуже? — осведомилась Айрис, щурясь от яркого света. Казалось, синяки и царапины были нарисованы на ее прозрачной коже.
— Ты и вовсе могла сыграть в ящик.
— Это, по-вашему, хуже? — слабо передернула она плечами.
— Ладно, ты еще жива, — подал голос Гробовщик, — и можешь заработать восемь тысяч семьсот наградных, если нам поможешь.
— А как насчет этого долбаного обвинения? — решила поторговаться Айрис.
— Это твой ребенок, — сказал Могильщик.
При слове «ребенок» Айрис поморщилась. С этого-то все и началось.
— Оно не долбаное, — возразил Гробовщик.
— Но все равно обвинение, — сказала Айрис.
— А как Дик? — спросил Гробовщик.
— Если бы я знала, где этот гад, то сказала бы, уж не сомневайтесь.
— Но ты же приехала к нему на свиданку.
Она подумала, потом, похоже, приняла решение.
— Он там был. В одних трусах. Иначе с чего бы мне распсиховаться и пристрелить эту стерву вдову? Но я не помню, как он сбежал. Он стукнул меня, и я упала без сознания. — И, помолчав, добавила: — Ума не приложу, почему он меня не убил.
— Как ты сбежала из-под надзора?
Она внезапно рассмеялась, и ее синяки и царапины приобрели несколько иные очертания. Так бывает с картинками, которые под одним углом выглядят невинными, а под другим оказываются непристойными.
— Такое может выкинуть только белый, — сказала она.
— Если это не имеет отношения к налету, можно об этом и забыть, — хмыкнул Гробовщик.
— Это наша личная размолвка.
— Мы хотим знать другое, детка: в чем состоял фокус в этой афере с движением «Назад в Африку»?
— Вы что, только сегодня родились, что спрашиваете?
— Мы все знаем. Но хотим, чтобы ты это подтвердила.
К Айрис снова вернулась прежняя самоуверенность.
— А мне что за это будет? — осведомилась Айрис.
Гробовщик подошел к ней ближе и проскрежетал:
— А ты подумай, может, догадаешься.
Она взглянула туда, откуда раздавался его голос, но свет мешал ей его разглядеть, и это особенно пугало.
— Дик хотел взять деньги и дать деру, — начала она. — Но сперва поработать и в других городах. Он заказал бронемашину. Охранники были его люди. А агенты-вербовщики и секретарши ничего не знали. Детективы должны были задержать его и конфисковать деньги — якобы до разбирательства. Поскольку все остолопы не сомневались в его честности, бояться было некого. Его навели на эту идею успехи Маркуса Гарви…
— Это мы знаем, — перебил ее Могильщик. — Нас интересуют имена, описания внешности и так далее.
Она дала им адрес Барри Уотерфилда, он же Детка Джек Джонсон, он же Папа Трах. Охранников бронемашины звали Четыре-Четыре и Фредди, а настоящих имен и фамилий она не знала, как не знала их адресов. Это были люди Дика, возможно, еще по тюрьме, и он не выставлял их на всеобщее обозрение. Покойника, сыгравшего роль второго детектива, звали Элмер Сандерс. Он был, как и все остальные, из Чикаго.
Сыщики услышали, что хотели, и Гробовщик помягчел, но Могильщик спросил:
— А он часом не решил надуть своих ребят, подстроив налет?
Немного поразмыслив, она ответила:
— Нет, судя по тому, как он это воспринял, вряд ли.
— Кто они, по-твоему?
— Вроде бы из синдиката. Больше некому.
— Синдикат тут ни при чем, — отрезал Могильщик.
— Тогда не знаю. Больше он никого не боялся. Правда, всего он мне не рассказывал…
На это Могильщик криво улыбнулся.
— Что у тебя есть на Дика? — спросил Гробовщик.
Она посмотрела туда, откуда за лампами раздавался этот голос, и снова почувствовала озноб. Наконец она односложно сказала:
— Доказательства.
Сыщики окаменели, словно надеясь услышать эхо, но напрасно.
— Хочешь, чтобы мы его взяли? — спросил Могильщик.
— Хочу.
— Ну, готовься.
— Я готова.
Сыщики заглянули к лейтенанту Андерсону, попросив его приставить хвост к Барри Уотерфилду. Затем Могильщик сказал:
— Мы напустим наших голубков на Дика. Если они что-то разнюхают, то перезвонят вам, а вы дайте знать нам.
— Ладно, — сказал лейтенант. — А я велю держать наготове две машины с ребятами на всякий пожарный случай.
— Пожарного случая не будет, — сказал Гробовщик, и они ушли.
Они стали опрашивать всех своих голубков. Они получили массу сведений о неразгаданных преступлениях и разыскиваемых преступниках, но ровным счетом ничего о Дике О’Харе. Информацию они решили приберечь на потом, но всем своим стукачам дали одно-единственное задание: разыскать О’Хару, а потом позвонить лейтенанту Андерсону, передать информацию, повесить трубку и исчезнуть.
Работа шла медленно, мучительно, но иного выхода не было. В Гарлеме живет полмиллиона цветных и так много разных норок и дырок, что в них терялись и трущобные крысы.
Барри позвонил Дику в квартиру Мейбл Хилл из бара на углу Сент-Николас-сквер и 155-й улицы ровно в десять вечера. Он дал три звонка, потом вдруг встревожился. Шестое чувство подсказало: в доме полиция и они выслеживают, откуда звонок. Он бросил трубку, словно это была змея, и поспешил к выходу. Официантка, подняв брови, удивленно посмотрела ему вслед. Он кинул пятьдесят центов на стойку за тридцатипятицентовое пиво и быстро вышел на улицу, озираясь в поисках такси. Он поймал одно, шедшее в сторону центра, и сказал:
— Высадите меня на 145-й у Бродвея.
Когда они свернули на 145-ю, он услышал вой полицейской сирены и увидел машину, мчавшуюся в сторону бара Боумана. Над его верхней губой выступили капельки пота.
Бродвей — улица пограничная. Чернокожие прочно заселили район к востоку от нее, но западная часть еще заселена пуэрториканцами и остатками белых. Барри вылез на северо-западной стороне перекрестка, быстро дошел до 149-й и свернул к Гудзону. Он зашел в опрятный небольшой жилой дом и поднялся на третий этаж. Ему открыла та светло-коричневая, почти белая девица, которая валялась в кровати, когда пожаловала Айрис. Не успев закрыть дверь, она выпалила:
— Айрис убила Мейбл Хилл сразу после того, как от нас ушла. Здорово, да? Ее сцапали. Только что сказали по радио! — Голос ее звенел от волнения.
— А Дик? — напряженно спросил он.
