– Но зачем отцу красть драгоценности?
– Полагаю, не для того, чтобы дарить их мисс Лизе. Конечно нет. Камни, особенно рубины, необходимы в некоем эксперименте, который проводил принц Александр, и ему не хотелось, чтобы этот эксперимент проводили другие, – вспомните разговор во время ужина. А камни – не его собственность, кстати, – требовались не кому-нибудь, а императрице!
Мне ничего не оставалось, как дожидаться утра, когда принц Александр, закончив опыт, вернул бы камни.
Не так думал убийца. Ночью он проникает в лабораторию. Наверху ход эксперимента контролирует мисс Лиза – часовой механизм нужно страховать, вероятно, были и другие обязанности. Убийца безжалостно выбрасывает бедную девушку из окна и вмешивается в работу оптической системы. Извлекает первый рубин. Затем спускается в нижнюю лабораторию и довершает дело.
– Убивает принца Александра?
– Ватсон, вы совершенно точно подметили, что этот случай – зеркальное отражение дела в Баскервиль-Холле. Помните? Там убийство маскировалось вмешательством неких потусторонних сил, инфернального монстра. Здесь же – поверьте, друг мой, мне нелегко было прийти к подобному заключению, – здесь же убийства совершались во имя того, чтобы отвлечь нас от проявления сил потустороннего мира.
– Холмс!
– Ватсон, если вас смущает сочетание «потусторонний мир», я придумаю какой-нибудь наукообразный термин, например, «параллельный мир». Суть от этого не изменится.
Мы находим трупы – Лизы, Константина, и само собой подразумевается, что принц Александр тоже мертв, убит. Все развивалось настолько стремительно, что никому и в голову не приходило узнать достоверно, чем же действительно занимался в ту ночь принц-отец.
– Фотографированием затмения?
– Может быть, он начинал именно с этого. Знаете, Ватсон, когда я путешествовал по Тибету, тамошние жители не хотели фотографироваться: по их понятиям, при этом терялась часть души.
Но! Не успевают остыть трупы, как мы узнаем разгадку. Я имею в виду письмо-признание Константина.
– Вот видите, Холмс.
– К счастью, Ватсон, я не считаю признание подозреваемого царицей доказательств. Да и было ли признание? Вы в который раз сделали удивительный по верности вывод: письмо написано – напечатано! – по-английски, потому что адресовано мне. Или, как предположил, развивая вашу мысль, я, письмо адресовано мне потому, что напечатано по-английски. Человек, писавший его, не владел русским, во всяком случае, не владел, как родным.
– Но Константин…
– Константин был убит. Убит человеком, знакомым ему, человеком, которого он не опасался. Убийца сначала оглушил его, а затем повесил.
– Но с какой целью?
– Поскорее закрыть дело, предлагая нам виновного, признание и мотив. Он умен, убийца!
– Кто же он?
– Это человек, знакомый Лизе и Константину, желающий завладеть камнями и не русский по национальности. Кроме меня и вас, Ватсон, – уж позвольте исключить нас из списка подозреваемых, – остается один человек.
– Полковник Гаусгоффер!
– Совершенно верно. Тут мы с вами, Ватсон, используем его же трюк – мнимое признание Константина. Только на этот раз – о камнях. Если считать правдивым первое признание, то правдиво и второе. И мы находим рубины в багаже полковника.
– Но почему вы отпустили его? Не арестовали, не предали суду?
– Ватсон, я всего лишь частный сыщик. Иностранный эксперт. Система моих доказательств не убедит присяжных, не убедит следственные органы. Более того, она с трудом убеждает меня самого.
– Но почему?
– Эксперимент, Ватсон, эксперимент принца Александра! Он – главное звено в дедуктивной цепи. Мы никогда не сможем оставить эксперимент в стороне. Принц говорил о «ключиках к двери». Ключики – рубины. Дверь – сложная оптическая система. Но куда ведет эта дверь? Я думаю, в пресловутый параллельный мир. И когда принц Александр открыл эту дверь и шагнул за порог, полковник Гаусгоффер захлопнул ее и вытащил ключ из замочной скважины.
– Но мы видели следы! У реки! Волокли тело!
– Прекрасные следы. Как в учебнике – помните замечание русского следователя? Полковник Гаусгоффер умело сотворил их, хотя и слишком педантично. Он же угнал лодку, чтобы объяснить отсутствие тела.
– А на самом деле….
– А на самом деле принц Александр остался там. И вы это знаете не хуже меня, просто не хотите – или не можете – признаться в этом.
Я ничего не ответил.
– Помните, на следущую ночь сын повторил опыт отца. Накануне было полнолуние, Ватсон, истинное, то есть лунное затмение. Луна, Земля и Солнце выстраиваются на одной прямой, и помимо света, вероятно, играют роль силы тяготения. На следущую ночь взаиморасположение планет изменилось, и опыт удался лишь частично. Вы видели, Ватсон… А что вы видели?
– Мне… Я до сих пор считаю, что это была иллюзия, кошмарное видение усталого мозга.
– Говорите, Ватсон.
– Ну… В том клубящемся малиновом тумане мне привиделся принц Александр и… Я даже не знаю… Казалось, его опутывают лианы… или гигантские гусеницы… щупальца…
– Я видел то же самое, Ватсон, и, уверен, принц Петр – также. Вы знаете мою методу: если все объяснения, кроме одного, исключаются, оставшееся, каким бы невероятным оно ни казалось, и есть истина. Принц Александр нашел дверь в параллельный мир, прошел в нее и остался там. Кажется, это не слишком уютное место. Но сейчас меня тревожит другое.
– Другое?
Холмс высказал то, в чем я боялся признаться самому себе.
– Боюсь, что нечто из того мира проникло в наш. Дай Бог, чтобы пожар, спаливший селение, был следствием обычной молнии, и дай Бог, чтобы за селением не занялось что-нибудь еще.
– Вы считаете?..
– Не знаю, Ватсон, не знаю.
Я перебирал листки.
– А бриллиант? Зачем принцу понадобилось похищать бриллиантовое кольцо?
– Остается только гадать. Возможно, бриллианту отводилась своя роль в оптической системе. Или принц это сделал для того, чтобы придать краже вид банального воровства. Или он действительно нуждался в деньгах, личных деньгах? Для догадок простора достаточно.
*
По возвращении в Лондон Холмс оставил практику детектива. Небольшое наследство после смерти бедного Майкрофта позволило моему другу купить усадебку в захолустье Сассекса, и он живет там довольно уединенно. Впрочем, изредка он выбирается в Лондон, где встречается с людьми науки – этнографами, физиками, археологами; несколько раз он посещал сеансы самых известных медиумов. Война помешала ему организовать экспедицию в Египет, но терпения Холмсу не занимать. Избегая публичности, он уговорил весьма известного лорда предоставить будущей экспедиции свое имя.
Я отошел от детективной темы, пишу романы – авантюрные, бытовые, фантастические – и жду, когда Холмс позовет меня закончить дело, начавшееся в лето тринадцатого года, в лето сухих гроз.
Мой дорожный саквояж всегда наготове.
Ярослав Веров, Игорь Минаков
Ключ к свободе
Сенатор Джузеппе обнаруживает подходящее «полено»
Эта удивительная история приключилась давно, еще в те времена, когда многие люди жили в огромных подземных городах, многие – среди мертвой природы, но и те и другие – все они были совсем не такими, как нынешние.
Началась она в морге одного такого Города, который назывался Детройт-2, – на уровне зеро, у самого дна зарывшегося на тысячу футов под землю исполинского стакана. В морг этот попадали как тела тех, кто умер окончательно, так и других, прошедших все стадии ген-инжиниринга, безвозвратно погрузившихся в метаболическую кому, не мертвых, но уже и не живых. В нейронных сетях таких организмов еще блуждали электрические токи, мембраны клеток еще держали на химическом уровне электрический потенциал. Но сознание, душа, разум – называйте, как хотите, – покинули их навсегда. Эти «полена», они же – генетические макроматрицы Детройта-2, безучастные и холодные, ждали здесь своей неизменной участи – отправки на морфинг.
Джузеппе Сизый Нос, которого прозвали так за пристрастие к особо крепким напиткам, запрещенным к продаже в Городе, сенатор-республиканец третьего срока избрания, остановился у приемной секции морга. Сделал пару внушительных и гулких глотков коньяка из плоской фляги. «Вшитая» автономная биопрограмма моментально повысила концентрацию алкоголь-дегидрогеназы, стимулировала выброс в кровь гликокортикоидов. И блокировала разрушительное действие алкоголя на другие биопрограммы организма.
Джузеппе икнул, отер со лба пот и приложил имплантированный в запястье персональный «правительственный» чип к дверному замку. В тот же миг холодный женский голос сообщил дежурному дроиду: «Господин сенатор Джузеппе Гольдони».
Дроид, существо, во всем похожее на человека, по стандарту-21 – на сорокалетнюю женщину, уставился шалым взглядом на Сизого Носа. У дроидов никогда не менялось настроение. Главная эмоция, активизированная из макроматрицы, владела ими безраздельно весь срок их функционирования.
