– Плей-стейшн! – воскликнул Себастьян. – Спасибо, папочка, наконец-то ты начинаешь обращаться со мной как с нормальным ребенком!
– Ну… это же… действительно классная вещь, – скромно пробурчал Джон.
Дети с восторгом объявляли о каждом новом подарке, освобожденном от обертки, а по ответным репликам родителей можно было догадаться, кто его купил и какое у него сейчас выражение лица.
Не остались обиженными Сантой и родители. Пенни достался «прелестный» браслет, а Джону «обалденная» сувенирная шахматная доска. Однако о Пучке по-прежнему не было ни слуху, ни духу.
– Ну вот, – сказал Джон, – а теперь я схожу через дорогу и принесу наш главный подарок.
Уши мои встали торчком. Вот, оказывается, где он был все это время. «Через дорогу»! Знал бы я это с самого начала!
В отсутствие Джона Пенни внушала ребятам, чтобы они не разбрасывали подарки по полу:
– С чем не играете, то на диван!
Тут я вспомнил, что уже скоро сутки как не принимаю таблеток. Я вспомнил об этом потому, что издалека услышал голос Пучка:
– Запер в темной кладовке на всю ночь, как в камере-одиночке, хоть бы пожевать чего оставил, а теперь тащит на холод, ого, интересный запах! Кто-то уронил пирог с миндалем. Да не тяни ты! Я хочу домой.
– Боже мой! – воскликнула Пенни, у которой, очевидно, перехватило дыхание. Она-то не слышала его речи, для нее это было злобное ворчание недовольного пса.
– Дети, оставайтесь здесь и никуда не выходите, – решительно произнесла она, после чего вышла, закрыв за собой дверь. Видимо, супруга не теряла надежды даже сейчас, в последний момент, повлиять на мужа.
– Джон, ты уверен, что с этой собакой все в порядке? – спросила Пенни, стараясь перекричать лай.
– Лучше не бывает, – заявил Джон. – Пенни, знакомься, это Архимед.
– Я не Архимед! Я Пучок! – воскликнул пес. – И вообще терпеть не могу ванны.
Я мог подтвердить это со всей ответственностью. Они еще не знали, с чем столкнулись, а у меня уже кое-какой опыт имелся.
Последовала возня в коридоре, и сквозь шум и грохот, который Пучок производил в новом доме, донеслись слова Пенни:
– Джон, думаю, нам нужно поговорить.
– Ерунда! – отозвался этот профессиональный оптимист.
Из-под дивана я увидел, как приоткрылась дверь и в комнату просунулась голова Джона.
– Дети, – сказал он. – Сейчас я познакомлю вас с новым другом, который долгое время обходился без общества, так что отвык от нормального поведения.
– Я бы предпочел и дальше обходиться без вашего общества! – рявкнул Пучок.
– С ним надо обращаться с особой осторожностью, если мы хотим его при… да что за черт!
Тут я понял, отчего мне так хорошо видно Джона. Предчувствуя приближение Пучка, сам того не сознавая, я выполз из-под дивана.
– Кто это?
– Это Санта! – завопил Себастьян. – Я же говорил. Видите, у него мой щеночек!
– Дело в том, что произошло недоразумение, – начал я. Это вступление я разучивал с вечера.
– Санта, можно мне взять щеночка? – вмешался Себастьян.
– Кто там? – рявкнул Пучок, просовывая морду в дверь.
– Я из приюта, у нас случилась накладка, – торопливо продолжал я. – Вот эта собачка ваша, она немножко воняет, но ее можно помыть. А та собака, за дверью, она очень опасная, и ее надо срочно забрать.
С этими словами я перелез через спинку дивана, наступив на подарочную шахматную доску.
– Вот вам! – вручил я щенка Джону. Торжественная передача подарка состоялась не лучшим образом, но, к счастью, ему удалось поймать Кляксу в воздухе. Клякса посмотрел на Джона и сказал:
– Папа.
Мы выбежали на улицу.
– О, сэр, – поучительно заговорил Пучок, который бежал рядом, свесив язык. – Я знал, что стоит подождать, и вы обретете благоразумие.
Покинув крыльцо, мы припустили по занесенной снегом дороге.
– Ты простил меня? – спросил я у Пучка.
– Конечно, – со скромным достоинством ответил он. – Я же собака.
34
БРОДЯГИ
– А знаешь, теперь мы с тобой бездомные, – сказал я, когда мы сворачивали с Дроув-роуд, сбегая вниз по склону холма за ипподромом.
– Великолепно! – воскликнул Пучок. – Значит, теперь нам предстоит бесконечно долгая прогулка. Я самый счастливый пес в мире.
Я успел подзабыть, что он во всем видит исключительно положительную сторону. Язык его весело болтался на ходу.
– Значит, Линдси не согласилась принять меня в дом?
Я замедлил шаг.
– Ты или Линдси, – сказал я. – Таков был выбор. Она предоставила его мне, и я сперва сделал ошибку. Просто понадобилось время, чтобы в этом убедиться.
– Обещай, что больше никогда меня не бросишь.
Снег садился на плечи, и я вдруг понял, что выбежал из «приемной» доктора без пиджака. Он остался на месте ночлега, под диваном, и гостеприимное семейство Робинсонов я покинул в одной рубашке.
– Не могу обещать этого, Пучок, – признался я. – Похоже, впереди меня ждут новые проблемы.
– В чем дело? – взглянул на меня пес.
– Я совершил плохой поступок, – вздохнул я, – продавая дом миссис Кэдуоллер-Бофорт. Теперь нашелся человек, который узнал об этом и хочет… как бы это тебе сказать… сдать меня в приют.
Объяснение того, что такое тюрьма, заняло бы у меня месяц.
– Так и я тогда с тобой! – радостно воскликнул Пучок. – Если нас опять посадят в Пэтчем, то не так уж плохо. Там водят на прогулки и еда сносная.
– Хотел бы я сидеть вместе с тобой…
Мы пробирались по узким улочкам вниз с пологого холма Саусхувера, постепенно спускаясь и направляясь к центру города. В домах, где жили семьи с детьми, люди уже встали. В окнах горел свет – все встречали Рождество.
Меня снова сковал холод, на этот раз он набросился на меня не на шутку, увидев, что я в одной сорочке с галстуком. Галстук никак не может заменить шарфа, а рубашка – из какой бы прочной ткани она ни была – пиджак или пальто, которое сейчас было бы весьма кстати. Мобильник остался в пиджаке, так что Люси было не позвонить.
Там же застряли и все деньги, кроме 12 пенсов, которые погоды не делали.
Можно было, конечно, добраться до дома Люси пешком, но до Ворсинга добрых десять миль, за которые я успею окочуриться. И никакой таксист не остановится, учитывая мой внешний вид. Клякса вполне оправдал свое прозвище, успев отметиться не только на пиджаке, но и на рубашке.
– Объясни, что случилось, – доверительно спросил пес, пока мы пробирались по задворкам какого-то старого рынка.
Я изложил ему душераздирающую историю о любви и предательстве, о честности и трусости, о страхе и отчаянии, о жадности и бессеребреничестве; о том, как я обманул доверие миссис Кэдуоллер-Бофорт, о том, как проигрался Тиббсу, как меня запугивали, – короче говоря, обо всем вплоть до появления на сцене Майлса. И к этому присоединялось незаконное вторжение в дом Робинсонов, за которое они меня могут привлечь к ответственности, опознав по пиджаку.
