Поднялся интеллигент в пенсне (это и был Кибальчич). Заговорил очень спокойно:
– Если будем работать до утра, сможем успеть сделать всего одну мину для галереи под Малой Садовой. На нее уйдет весь наш динамит. Для засады на Екатерининском канале ни бомб, ни динамита нет!
– Главное – есть галерея под Малой Садовой! – почти кричала Сонечка. – Мы успеем, установим там мину… Что же касается бомбометателей, они встанут в начале Малой Садовой с кинжалами вместо бомб. И если царь останется жив после взрыва, бросятся к карете и зарежут тирана.
– А если царь не поедет через Малую Садовую, но повернет на Екатерининский канал? – спросил я.
– Тогда покушение провалилось, – зло ответила Сонечка. – Но мы следили – все последнее время он едет в Манеж по Екатерининскому каналу, а возвращается всегда по Малой Садовой… Итак, все наши силы – на Малую Садовую, – сказала Сонечка. – Мину начнем делать сейчас же! Вы, – она обратилась к Кибальчичу и гвардейцу, – оба остаетесь с нами в квартире.
В ответ хор голосов – с предложением помогать.
– Помогать останется только Верочка, – приняла решение Соня. И приказала Кибальчичу: – Объясни!
Сонечка вела себя как власть имеющая. Она незаметно стала руководителем.
Кибальчич объяснил:
– К сожалению, мы не можем допустить ничьей помощи. Ибо одно неверное движение – и мы все взлетим на воздух. Потому останутся Верочка и Сонечка. Сонечка уже делала бомбы, Верочку используем на других очень важных работах – разогреть чаю… и прочее, – (наконец-то все рассмеялись). – Но не будем терять времени…
Мне показалось, этот Кибальчич был влюблен в Веру. По-моему, они все были влюблены друг в друга! Они, когда-то дававшие зарок – не влюбляться, пока не победит Революция! Настоящая Корба, как я узнал потом, была влюблена в Михайлова. И когда его арестовали, долгое время пребывала в прострации… После ареста Колодкевича ей поручили предупредить Клеточникова, чтобы он не шел на квартиру Колодкевича, где была явка. Но выполнила она это формально… Ей было не до ангела-хранителя организации – она находилась в расстроенных чувствах… Зато в других случаях любовь себя оправдывала. Например, в тот вечер. Тогда любовь управляла Сонечкой! Любовь родила её бешеную энергию, которой она заразила остальных.
Обсуждение закончилось. Все поднялись. В тусклом колеблющемся свете свечей лица терялись.
Я думал, они меня теперь не выпустят, пока не свершится покушение. Но ничего подобного – со мной простились.
Выйдя в коридор в сопровождении гвардейца и Сонечки, я увидел в коридоре двух молодых людей. Один был совсем мальчик, другой – рабочего вида человек, почему-то с портфелем. Оба чего-то напряженно ждали. И это страшное их напряжение я физически почувствовал.
У входной двери гвардеец заботливо перевязал мне глаза. Я услышал голос Сонечки:
– Тебя отвезут домой. Встретимся после всего. Я буду ждать тебя после в кондитерской Беранже, – (знаменитая кондитерская на углу Невского и Мойки).
Гвардеец помог спуститься во двор, посадил в карету, и карета повезла меня домой.
Это прощание, как и приглашение на тайное сборище, к сожалению, не показалось мне странным и подозрительным.
Я вспоминал ее исступление, поцелуи… Навязывалась мысль о том, что «старая любовь не ржавеет». А то, что Сонечка продолжала при этом безумно любить Желябова… Что ж, подобное часто случается у наших женщин: «Любила одного, спала с другим» – почти народная наша пословица.
Вернулся я домой в первом часу.
Хроника последнего дня
1 марта. 1.15 ночи. Час я точно помню…
Надо было немедля предупредить графа. Но если они следят за домом?
Я растолкал Фирса. Вместе с ним по очереди мы сначала перелезли через ограду в соседний сад. В соседском особняке свет в окнах уже погасили – спали. Сторожила собака – огромный дог. Яростно, с лаем он бросился на меня. Но Фирс схватил его за морду своими лапищами и каким-то первобытным страшным рывком сломал псу шею. Пес успел заскулить и умолк.
Перелезши через ограду, мы вышли в параллельный переулок. Фирс отправился за каретой, а я следил за улицей. Никого…
Разыскать экипаж в Петербурге можно было тогда в любой час дня и ночи…
Я подъехал к дому графа Лорис-Меликова.
У дверей особняка и вокруг – полиция и казаки. Я нашелся, вызвал старшего:
– Немедленно разбудите графа и передайте письмо.
В письме я просил о безотлагательной встрече.
В маленькой гостиной меня встретил заспанный граф с дико торчащими усами.
– Я только что от них! Теперь, возможно, они следят за моим домом. Но я шел через соседский сад…
– Рассказывайте по порядку.
– Они чек попросили на очень большую сумму. Убийство Государя назначено на завтра. После этого поднимут восстание! Она решила убить меня доверием. Она теперь главная у них…
– Речь идет, конечно же, о госпоже Перовской? – мрачно уточнил Лорис. – Любовника решила спасти. Потомок царедворцев участвует в цареубийстве. Что ж, и это в наших славных традициях, – задумался, потом сказал: – А они вас не дурачат?
– Она спала со мной… сегодня!
– Ну что ж, может быть, не дурачат… Может быть, нет. Но, может быть, да. Рассказывайте подробно.
– Мину взорвут днем на Малой Садовой. Там прорыта галерея.
– Это нам известно, галерею они закончили вчера. Вечером возьмем всех.
– Бомбы для Екатерининского канала сделать не успевают… И надо, чтобы царь возвращался через канал.
– Что ж, у меня те же сведения. Это я их приучил, что царь непременно возвращается через Малую Садовую. Вы, видимо, чек им уже подписали?
– Да.
– И почему же они вас не убили? Или, на худой конец, не задержали, как прежде?
– Главного ненавистника с ними нет. К тому же я снова ее любовник…
– Причина, но для нормальных дам. Не для этих…
К тому же их бабы теперь вожди. У них – бабье царство. Все мужики арестованы… Ладно, спасибо за службу. У меня завтра утром доклад Государю. Думаю, послезавтра и у вас случится аудиенция, готовьтесь. – Засмеялся. – После чего я арестую мерзавца Кириллова… – Помолчал, потом добавил: – Однако потребуем от мерзавца поставить побольше полицейских и на канале. На всякий случай!
Дневникъ императора Александра II
Захотелось написать. Ничего печального не случилось… Проснувшись, долго думал: какой был прошлый век – полный крови… и нашей семейной крови тоже. Путь от тюрьмы до тронной залы был так мал. Мои несчастные убиенные предки – императоры, удалые изверги-заговорщики, фавориты, которых из дворцов отправляли прямо в Сибирь, чтоб при следующем царствовании вернуть во дворец… Порой один фаворит (Бирон) возвращался из ссылки, в то время как другой, отправивший его в эту ссылку (Миних), мчался на его место… Говорят, они встретились в дороге… Вынутый из могилы прадед-император, поставленный рядом с умершей прабабушкой, свергнувшей его с трона… В гробах, стоявших рядом в одной зале, воссоединилась Семья… Безумный дед, заставлявший гасить свет во всей столице в десять часов, когда ложился спать сам… Дед и прадед, загримированные в гробах, – чтобы скрыть следы зверских насилий пьяных гвардейцев… И все это под звуки маршей, гвардейских парадов, под грохот балов и пушек, извещавших о наших рождениях, о наводнениях…
И наши могилы в соборе, видном из окон нашего дворца! Чтоб мы не забывали…
Вчера я обедал у сына (Владимира), и из окон его дворца – тюрьма и кладбище, как на ладони… Ничего – аппетит не уменьшился.
И тайна, тайна! И дядя Александр Первый, будто бы не умерший, но решивший замолить всю кровь и безумства предков, убийство собственного отца – и отправившийся нищим в Сибирь… Помню, когда появились слухи о старце, объявившемся в Сибири, так на него похожем, матушка спросила папа´ об этих слухах. И отец, всегда – рыцарь, впервые яростно накричал на нее… Меня уверяют, что гроб победителя Наполеона в Петропавловском соборе пустой. Я хотел открыть гроб, чтобы хоть в этом мы перестали быть тайной для самих себя. Но испугался – а вдруг и вправду пустой? И высеченный плетью за бродяжничество старец был император Всероссийский!..
И нынешний сон… Я горько плакал. Я видел иссеченную спину старца, точнее, кровавое месиво, как у того солдатика, которого секли при мне в юности… Потом старец приблизил свое лицо… Я хотел крикнуть от ужаса и проснулся. И не мог понять, где я. Понял только, услышав её ровное детское дыхание рядом.
Этот сон пугает… Он непонятен. Ибо вчерашний день доставил только радость.
Лорис сообщил: взяли крестьянского сына Желябова (хоть этот не дворянин) – главу извергов. Теперь вся верхушка дожидается участи в крепости.
Но какая злоба в этих молодых людях! Желябов сказал что-то вроде: «Убьют нас – другие придут. Народу нынче рождается много…»
