– Не надо… Я убью себя потом… а он тебя. Я ведь ненавидела тебя тогда. Ты же меня попросту тогда обобрал…
Искривленное страхом и… желанием личико девочки. Достаточно ее притянуть – и все будет, как всегда… Сколько я видел этих жалко дрожащих плеч, точнее, тел, содрогавшихся под моими умелыми пальцами…
Но пожалел.
– Права, уходи…
Нет, нет, она не бросилась к двери. Она стояла, тяжело дыша, лицо в красных пятнах.
– Чек!
Я дал.
Она сказала хрипло:
– Тебя больше не тронут. Я за тебя поклялась… Но если он прав… я тогда руки на себя наложу. И прокляну тебя перед смертью… милый!
И бросилась прочь – через дверь.
Я сидел и просчитывал варианты. Итак, они, видно, вправду уверены в успехе… Деньги просят большие… Значит, по-прежнему покупают динамит. Скорее всего будут действовать проверенным способом. Адскую машину заложат на каком-то постоянном пути царя. Вряд ли они что-то посложнее выдумали… И тут я вспомнил, как Баранников повернул на Малую Садовую! Боже мой, ну конечно, через Малую Садовую царь возвращается из Михайловского Манежа. Он ездит туда каждое воскресенье! И я не раз сопровождал туда Цесаревича. В Манеже – обязательный воскресный развод караулов… Громадное помещение Манежа заполняют тысячи гвардейцев. Присутствуют царь, послы, Великие князья, Цесаревич. Император обычно едет в Михайловский Манеж по Екатерининскому каналу, но возвращается во дворец, как правило, другим путем – через Малую Садовую…
Значит, они должны заминировать мостовую… Тогда им обязательно нужен полуподвальный этаж на Малой Садовой. Оттуда они привычно пророют галерею, как прорыли когда-то под рельсы царского поезда…
Я позвал своего управляющего.
– Мне нужно узнать у дворников на Малой Садовой, не взял ли кто в этом году в аренду подвал на их улице…
Он испугался:
– Да кто же скажет, ваше благородие! Сейчас все подозрительные – спросишь такое, и в полицию тебя сдадут…
– Да, ты не орел. Это что же, учить тебя, как спрашивать? С деньгами спрашивают. Вначале скажешь дворнику: «Хочу снять подвал под магазин». Ответит: «Свободных нету». А ты: «Эх, милок, может, недавно кому сдали? Скажи – и я перекуплю». И денежку ему – для вдохновения. Не думал, что тебя учить придется народным обычаям… Все дома по Садовой обойди! Пошел вон, болван. Исполняй!
Как я ждал его возвращения! Вернулся только под вечер.
– В доме графини Мегден сдали в прошлом месяце в аренду помещение с подвалом… Снял какой-то воронежский купчина – под лавку для продажи сыров…
– Ну и как насчет перекупить?
– Вряд ли выйдет, там вовсю уже идет ремонт.
– С ним самим поговорил?
– Его самого в городе нет… В подвале только рабочие.
– Работают?
– Работают вовсю!
На следующий день я прошел мимо этого дома. Рассмотрел подворотню – она вела во двор. Туда же выходили полуподвальные окна снятого купцом помещения.
Напротив находился приличный ресторан французской кухни.
Теперь днем я подъезжал туда пообедать. Заказывал столик у окна – оттуда были видны подворотня, вход во двор. Пришлось подождать. Только через пять дней я увидел господина Баранникова…
По улице текла обычная для этого часа человеческая толпа. Но его великолепная голова в бобровой шапке плыла над толпою.
Прежде чем нырнуть в подворотню, величественная голова как-то суетливо оглянулась – не идет ли за ним слежка. И если бы эту напряженную, суетливую оглядку увидел полицейский, слежка тотчас началась бы.
Итак, всё стало ясно: Михайловский Манеж, на обратном пути! Взрыв будет на Малой Садовой.
Тотчас написал Светлейшей княгине Юрьевской…
Я сообщил ей, что в Петербурге возникла некая тайная организация защитников монархии, решившая бороться с тайными организациями революционеров. Организация именует себя «Тайная Антисоциалистическая Лига» (ТАСЛ). И я ее вождь…
На листке с придуманным гербом и литерами ТАСЛ я писал: «Я хочу вас молить, чтобы вы серьезно отнеслись к моей главной нижайшей просьбе: уговорите Его Величество прекратить ездить в воскресенье на развод караулов в Михайловский Манеж. Ибо, как донесли наши агенты, в ближайшие недели либо будет брошена бомба на пути царя, либо его карета будет взорвана из минной галереи, проложенной под мостовой».
Подумав, я поставил дату: май 1880-го. И сделал приписку: «Не удивляйтесь этой дате. Именно в мае было принято в Исполнительном комитете террористов злодейское решение. Как видите, Ваше Высочество, нам известно очень многое, неизвестное полиции…»
На следующий день меня вызвал Лорис-Меликов. Привезли меня в ту хлебосольную квартиру.
– Оказывается, чужой профессией занялись? Только не учли: дворник, у которого спрашивал ваш человек, тут же отправился в полицию. Но, к счастью, мы его перехватили по дороге. Так что Кириллов о ваших подвигах пока не знает. И о том, что вы за квартиркой следите, тоже. И не должен знать… Договоримся: вы в это дело больше не вмешиваетесь, потому что мы всё контролируем. Вы поняли?
– Вы их арестуете?
– Это наше дело. Ваше – более туда не приходить, чтоб не спугнуть. Впрочем, я позвал вас не за этим. «Обещанного три года ждут» – эта русская пословица меня не устраивает. Адрес? Обещанный вами адрес?..
Я смотрел на чернильницу с бронзовой дамой из галантного века и крохотной бронзовой собачонкой-левреткой и мучительно решал, кого выдать… Конечно, надо было выдать её убийцу. Но я не смог. Он был брат мой, дворянин, я с ним ходил в народ, спал в одном доме… И я выдал Фриденсона, которого не знал. Продиктовал адрес проклятого «кавказца», полученный мною от убитого Попова.
– Казанская улица, четырнадцать, квартира восемнадцать. Настоящая фамилия и имя – Григорий Фриденсон, проживает нынче под фамилией Агатескулов.
В конце концов он подсыпал мне снотворное, караулил меня…
Но все равно ощущение было премерзкое.
Если бы я знал, какую лавину в тот день сдвинул с места.
Все случилось в конце января… Помнится, был понедельник.
Аня прислала человека сообщить: «Федя плох». Я немедля отправился к ним в Кузнечный.
Когда выходил из кареты, увидел, как из подъезда дома огромный детина в черном пальто и котелке (конечно, переодетый филер) вывел молодого человека. К ним тотчас подошел еще один в таком же пальто и котелке. Быстро, молча, легкими шлепками он прошелся по карманам молодого человека – искали револьвер, но, видно, не нашли. Все так же молча начали заталкивать его в карету…
Он упирался, громко, скандально возмущался:
– Да что же это такое?! Я просто зашел в квартиру к знакомому. Вы ответите, господа! Никому не позволено арестовывать невинного человека. Я буду жаловаться! – И совсем нелепо жалко: – Я денег вам дам, господа… много… —
И вдруг с неожиданною силою оттолкнул детину и бросился наутек.
Но тотчас дорогу перегородили еще двое в котелках. Толкнули несчастного обратно – к детине. И тот, играючи, весело схватил его, и все они вместе ловко подсадили его, точнее, швырнули в экипаж. Вся сцена длилась несколько мгновений.
Будто почувствовав чей-то взгляд, я поднял голову… В окне я увидел Федора Михайловича. Он смотрел на улицу… И тотчас задернул занавеску.
Я поднялся по знакомой лестнице. Один из сопровождавших молодого человека – тот самый детина – вернулся в дом, обогнал меня. И заглянул в лицо.
Потом остановился, как бы приглашая меня обогнать себя… Я обогнал и подошел к знакомой двери, обитой обшарпанной клеенкой, позвонил. Дверь открыла Аня. Я вошел. И через мгновение услышал стук другой двери на лестничной площадке…
Я тотчас сообразил. Значит, в квартире напротив, где жил Баранников, забрали молодого человека! И теперь, видно, устроили новую засаду. Детина думал, что я тоже иду туда, и оттого так любезно меня пропустил. Но если засада в квартире Баранникова, значит, Баранникова тоже взяли!
Аня что-то говорила, но я, занятый своими мыслями, не сразу понял… Она повторила всю историю. Оказывается, Федор Михайлович, как всегда, работал ночью, и у него упала вставка с пером. Он, чтобы достать ее, поднял слишком тяжелый стул. У него порвалась артерия, пошла кровь горлом… Утром ему было нехорошо, но он встал, позавтракал, потом даже работал… А буквально несколько минут назад у него опять пошла кровь – весь подбородок был в крови…
– Аня! – послышался его голос.
Она убежала… Вернулась испуганная.
– Я виновата, что стронула вас из дома. Мы врача искали, хотела с вами посоветоваться, но, слава Богу, уже нашли. В другой раз приходите, миленький, – и прошептала: – Боюсь, припадок будет!
Я спустился по лестнице. Но прежде чем уехать, зашел к дворнику.
Тихон сидел в дворницкой и, как всегда, играл на гитаре.
– Никак к Федору Михайловичу ходили?
