– С-с-сэй? Есть тут кто-нибудь? Ес…
– Подойди ближе. – Через открытую дверь до него долетел голос. – Встань так, чтобы я могла видеть тебя, идиот.
Сдерживая крик-стон, Шими подчинился. Он уже точно знал, что с холма ему не спуститься. Капризный, возможно, спустится, но не он. Бедному Шими одна дорога: в котел. Отбивная – на сегодняшний обед, бульон – на завтра, копченое мясо – до Нового года. Вот какая его ждала судьба.
На ватных ногах он подошел к крыльцу Риа… если бы его колени соприкасались, они стучали бы, как кастаньеты. Даже голос у Риа изменился.
– С-сэй? Я б-боюсь. Я т-так б-боюсь.
– Так и должно, – заверил его голос, выплывающий на солнечный свет, словно клуб вонючего дыма. – Не важно все это… делай, что я тебе говорю. Подойди ближе, Шими, сын Стенли.
Шими подошел, едва живой от ужаса. Мул, опустив голову, следовал за ним. Капи, поднимаясь на холм, постоянно ржал, ржал без перерыва… а тут замолчал.
– А теперь остановись, – приказал голос. – Замри, где стоишь.
Она вышла на крыльцо, щурясь от солнечного света. С пустым бочонком из-под грэфа в руках. На шее, как ожерелье, свернулся Эрмот.
Шими видел змею раньше, и всякий раз задавался вопросом, через какие страдания придется ему пройти перед тем как умереть, если она укусит его. Сегодня таких мыслей у него не возникло. В сравнении с Риа Эрмот казался безобидным домашним зверьком. Щеки старухи провалились, кожа обтянула кости, превратив голову в череп. Коричневые пятна проглядывали сквозь поредевшие волосы, заполонили подбородок, словно армия насекомых. Под левым глазом пламенела открытая язва, при усмешке губы обнажали несколько оставшихся зубов.
– Не нравится, как я выгляжу, да? – спросила она. – Холодеет сердце, не так ли?
– Н-нет, – ответил Шими, но тут же понял, что ответ нехорош. – Д-да! – Но, боги, получилось еще хуже. – Вы прекрасны, сэй! – выпалил он.
Риа зашлась беззвучным смехом, сунула Шими в руки пустой бочонок с такой силой, что тот едва не плюхнулся на задницу. От прикосновения ее пальцев, пусть и короткого, Шими покрылся гусиной кожей.
– Повеселил ты меня! Нашел, значит, красавицу? Ладно, мне это подходит. А теперь к делу. Принеси мне грэф, идиот.
– Да, сэй! Как скажете, сэй! – Он отнес пустой бочонок к мулу, поставил на землю, затем взялся за ремень, затянутый на маленьком бочонке с грэфом. Шими знал, что она наблюдает за ним, отчего руки отказывались его слушаться, но в конце концов он сумел распустить ремень и освободить бочонок. Он едва не выпал из рук Шими, который уже представил себе, как бочонок падает на каменистый двор и разбивается, но в последнюю секунду юноша сумел его удержать. Понес бочонок к старухе и внезапно осознал, что змеи-ожерелья уже нет. А секунду спустя почувствовал, как что-то ползет у него по сапогам. Эрмот смотрел на него снизу вверх и шипел, обнажив две пары ядовитых зубов.
– Обходись без резких движений, мой мальчик. И дергаться не советую – Эрмот сегодня не в духах. Поставь бочонок за порогом, вот сюда. Для меня он слишком тяжел. В последнее время я иной раз забывала про еду.
Шими перегнулся пополам, наклоняясь вперед (пониже поклонись ей, сказала сэй Торин, именно это он и делал), скорчил гримасу, терпя боль в пояснице и не решаясь двинуть ногами, потому что змея все еще сидела на них. Когда он выпрямился, Риа держала в руке старый грязный конверт, запечатанный красным воском. Шими боялся подумать о том, какой компонент придал воску такой цвет.
– Возьми этот конверт и передай его Корделии Дельгадо. Ты ее знаешь?
– Д-да, – сумел выдавить из себя Шими. – Т-тетя сэй Сюзан.
– Совершенно верно. – Шими потянулся за конвертом, но Риа отдернула руку. – Ты ведь не умеешь читать, не так ли, идиот?
– Нет, написанные буквы и слова не держатся у меня в голове.
– Хорошо. И не вздумай показать письмо тому, кто умеет, иначе однажды ночью ты найдешь Эрмота у себя под подушкой. Я вижу далеко, учти это, Шими. Очень далеко.
Она дала ему всего лишь конверт, но Шими он показался очень тяжелым, словно лежала в нем не бумага, а металлическая пластина. И что за письмо могла посылать Риа Корделии Дельгадо? Шими вспомнил тот день, когда увидел лицо сэй Дельгадо, покрытое паутиной, и задрожал всем телом. Ужасная тварь, что ползала по его ногам у порога ведьминой хижины, могла сплести ту самую паутину.
– Потеряешь письмо – я об этом узнаю, – прошептала Риа. – Покажешь кому – тоже узнаю. Запомни, сын Стенли, я вижу далеко.
– Я буду осторожен, сэй. – Шими чувствовал, что лучше потерять письмо, чем доставить адресату, но знал, что не решится пойти против воли Риа. С умом у него, конечно, было не очень, все об этом говорили, но он тем не менее понял, зачем его позвали на холм: не для того, чтобы привезти бочонок грэфа, но взять письмо и передать его кому следует.
– Не желаешь зайти на минуточку? – прошептала Риа, затем указала на его промежность. – Если я дам тебе съесть маленький кусочек одного гриба… известного только мне… я действительно превращусь для тебя в красавицу.
– О, я не могу. – Он прикрыл руками свое хозяйство, улыбаясь во весь рот идиотской улыбкой. – Эта штучка отвалилась у меня на прошлой неделе, отвалилась, и все.
Какое-то мгновение Риа таращилась на него, искренне изумившись, что случалось с ней считанные разы, а потом расхохоталась. Схватилась руками за живот, качаясь из стороны в сторону. Эрмот, удивленный столь странным поведением хозяйки, уполз в дом. Из темноты донеслось шипение кота.
– Иди. – Риа все смеялась. Потом наклонилась вперед и бросила три или четыре пенни в нагрудный карман рубашки Шими. – Убирайся отсюда, живо. И по пути не заглядывайся на цветы!
– Нет, сэй…
Больше он ничего сказать не успел, потому как дверь захлопнулась с такой силой, что из щелей между досками полетела пыль.
7
Роланд удивил Катберта, предложив в два часа дня вернуться на «Полосу К». На вопрос Катберта почему, Роланд только пожал плечами, обойдясь без слов. Берт посмотрел на Алена, но не нашел ответа на его задумчивом лице.
Когда они подъезжали к ранчо, предчувствие беды захлестнуло Катберта. А уж когда поднялись на холм, стало ясно, что возникло оно не на пустом месте: бункер встречал их распахнутой дверью.
– Роланд! – закричал Ален, указывая на рощицу тополей над родником. Их выстиранная одежда, которую они аккуратно развесили для сушки, кучей валялась на земле.
Катберт спешился и подбежал к роднику. Поднял рубашку, понюхал, бросил на землю.
– Обоссано! – негодующе крикнул он.
– Пошли. – Роланд тронул коня. – Подсчитаем урон.
8
Урон им нанесли значительный. Как ты и ожидал, подумал Катберт, злобно глянув на Роланда. А переведя взгляд на Алена, мрачного, но не особо удивленного увиденным, мысленно поправился. Как вы оба ожидали.
Роланд наклонился над одним из мертвых голубей, что-то поднял, Катберт поначалу не разобрал, что именно. Затем Роланд выпрямился и показал находку своим друзьям. Волос. Очень длинный, очень белый. Он развел большой и указательный пальцы, и волос упал на пол. И остался лежать между клочками фотографии отца и матери Катберта Оллгуда.
– Если ты знал, что этот старый козел здесь, почему мы не вернулись и не оборвали его дыхание? – услышал Катберт свой голос.
– Потому что время еще не пришло, – ровным голосом ответил Роланд.
– А он бы это сделал, если б один из нас проник в его жилище, уничтожая его вещи.
– Мы не такие, как он, – ровным голосом ответил Роланд.
– Я собираюсь его найти и вышибить ему все зубы.
– Ни в коем случае, – ровным голосом ответил Роланд.
Катберт понял: еще одно слово, произнесенное этим бесстрастным тоном, как бы подчеркивающим, что ничего особенного не произошло, и он сойдет с ума. Все мысли о дружбе и ка-тете ушли в глубины подсознания, вытесненные слепой, раскаленной добела яростью. Джонас побывал здесь. Джонас мочился на их одежду, назвал мать Алена шлюхой, порвал дорогие их сердцам фотографии, разрисовал гадостями стены, убил их голубей. Роланд это знал… но ничего не сделал… намеревался и дальше ничего не делать. Кроме как трахать эту девку-наложницу. И трахать в свое удовольствие, потому что больше ему просто ничего не нужно.
Но ей не понравится твоя физиономия, когда она увидит тебя в следующий раз, подумал Катберт. Я об этом позабочусь.
И он поднял кулак. Ален перехватил его руку. Роланд отвернулся и начал собирать разбросанные по полу одеяла, словно перекошенное от ярости лицо Катберта и его вскинутый кулак не имели к нему ни малейшего отношения.
Катберт сжал в кулак вторую руку, чтобы отделаться от Алена, но одного взгляда на круглое и открытое лицо друга, теперь такое встревоженное, даже испуганное, хватило, чтобы поумерить его ярость. Ален все-таки ни при чем. Катберт не сомневался, что Ален знал о том, что творится в бункере, но понимал он и другое: Роланд настоял, чтобы Ален ничего не предпринимал до отъезда Джонаса.
