в бесконечно уходящей вдаль перспективе. За этой тишиной как будто таился неслышный хохот, злобный и презрительный. Тильяри не смог бы сказать, как долго длилось его ожидание, ибо сияющий, леденящий ужас этого зала существовал вне пределов времени.
Затем в ярко освещенном пространстве раздался голос – невыразительный, размеренный и бесплотный. Он звучал чуть презрительно, немного утомленно и неуловимо жестоко. Понять, откуда он идет, было совершенно невозможно: Тильяри слышал его, как слышат биение собственного сердца, и все же голос доносился будто из каких-то невообразимых далей.
– Что ты ищешь, Тильяри? – спросил голос. – Ты рассчитывал безнаказанно проникнуть во дворец Маал-Двеба? Другие – о, их было немало, и все с такими же намерениями – уже являлись сюда до тебя. И все они дорого заплатили за свою опрометчивость.
– Я ищу девушку, Атле, – отвечал Тильяри. – Что ты с ней сделал?
Слова показались ему странно чужими, далекими, как будто их произносил кто-то другой.
– Атле прекрасна, – отозвался голос. – Маал-Двеб желает найти ее красоте достойное применение. Применение, которое не должно заботить ловца диких зверей. Ты неблагоразумен, Тильяри.
– Где Атле? – упорствовал тот.
– Она ушла за своей судьбой в лабиринт Маал-Двеба. Не так давно воин Мокейр, последовавший за ней в мой чертог, по моему предложению отправился искать ее в нескончаемых закоулках лабиринта. Ступай же, Тильяри, и тоже попытайся отыскать ее. В моем лабиринте множество загадок, и среди них, быть может, найдется и та, которую тебе суждено разгадать.
Охотник увидел, что в отделанной зеркалами стене открылась дверь. В глубине зеркал возникли двое железных слуг Маал-Двеба. Выше любого живущего человека, с головы до ног сияющие невыносимым блеском, словно полированные мечи, они ринулись к Тильяри. Правая рука у каждого заканчивалась великанской серповидной ладонью. Охотник опрометью кинулся в распахнутую дверь. Створки с лязгом сомкнулись за ним.
Короткая ночь планеты Циккарф еще не закончилась, но все луны уже скрылись. Тильяри увидел перед собой вход в легендарный лабиринт, подсвеченный пылающими сферическими плодами, что свисали, подобно фонарям, с прихотливо изогнутых ветвей. Ведомый их зловещим мертвенным сиянием, он вступил в лабиринт.
Поначалу охотнику показалось, что он очутился в маленьком мирке эльфийских фантазий и чудес. Там были извилистые тропки, окаймленные тонкими, причудливо искривленными деревьями и увитые насмешливо скалящимися орхидеями; тропки эти вели в удивительные тайные жилища гоблинов. Складывалось впечатление, что все эти хитросплетения были сооружены исключительно с целью заманить путника, заморочить его и зачаровать.
Однако очень скоро стало казаться, что настроение создателя лабиринта с каждым шагом постепенно портилось, становилось все мрачнее и злобнее. Корявые переплетающиеся стволы деревьев, окаймлявших дорожку, походили на изваяния Лаокоона, олицетворяющие борьбу и мучения, и освещали их великанские грибы, которые словно держали дьявольские свечи. Тропинка то спускалась, то взбегала вверх по опасно наклоненным выступам сквозь пещеры, образованные густой листвой, сверкавшей подобно медной чешуе дракона. На каждом повороте дорожка раздваивалась, ветвление становилось все сложнее, и Тильяри, который никогда не плутал в джунглях, был бы бессилен вернуться по закоулкам этого лабиринта обратно. Он шел вперед, поддерживаемый надеждой, что какая-нибудь счастливая случайность выведет его к Атле, и много раз выкрикивал он ее имя, но ответом ему было лишь далекое насмешливое эхо или заунывный вой какого-то невидимого зверя, безнадежно заблудившегося в лабиринте Маал-Двеба.
Вскоре охотник подошел к зловещим озерам, озаренным зыбкими, верткими ведьмиными огнями, что дрожали в темной глубине потаенных гротов меж древесных корней. Раздутые зеленоватые руки утопленников потянулись к нему сквозь переливчатую фосфоресцирующую пленку на поверхности, а один раз ему померещилось, что он видит уходящее на дно лицо Атле. Он нырнул в неглубокое озеро, но не нашел ничего, кроме зловонной слизи да какой-то мерзкой распухшей твари, которая медленно корчилась от его прикосновения.
Теперь он пробирался сквозь гроздья щупалец смертоносных гидр, которые то хаотично свивались в кольца, то вновь разворачивались. Темнота понемногу отступала, светившиеся в ночи цветы и плоды тускнели и бледнели, точно угасающие свечи на шабаше ведьм. Взошло первое из трех солнц; янтарно-желтые лучи его просачивались сквозь причудливый ужас бахромчатых ядовитых лоз.
Вдалеке, будто обрушившись на лабиринт с незримой вершины, зазвучал хор медных голосов, похожих на вещие колокольчики или гонги. Охотник не мог разобрать слов, но интонации походили на мрачное и торжественное объявление. В них звучала мистическая окончательность и предначертанная свыше обреченность. Затем голоса смолкли, и больше ни один звук не нарушал тишину, кроме шипения и шелеста колышущихся растений.
Тильяри шел дальше. Извилистый лабиринт становился все безумней и извращенней. Из земли выпячивались многоярусные выросты, похожие на непристойные скульптуры или архитектурные формы не то из камня, не то из металла. Другие напоминали чудовищные мясистые отростки, которые с плотоядным чавканьем вспухали, пожирали друг друга и совокуплялись в отвратительной зловонной жиже. Уродливые твари с омерзительными шанкроподобными цветками бесстыдно демонстрировали себя на инфернальных обелисках. Живые мхи-паразиты малинового цвета ползали по чудищам растительного происхождения, которые надувались и разбухали за колоннами проклятых павильонов.
Каждый шаг Тильяри теперь был словно бы неумолимо предопределен заранее. Охотник больше не волен был выбирать свой путь, ибо многие тропинки заросли кошмарными растениями, с которыми он не отваживался иметь дело, другие же преграждали ужасающие сплетения кактусов или водоемы, кишевшие пиявками с тунца размером. Взошли второе и третье солнца, озарив своими изумрудными и алыми лучами ужасы кошмарной паутины, неумолимо стягивающей свои сети вокруг Тильяри.
Он взбирался вверх по ступенькам, увитым шипящими ползучими цветами, и по уступам, заросшим хищными воинственными столетниками. Редко-редко удавалось ему видеть хитросплетения лабиринта где-нибудь внизу или уровни, к которым он шел. В каком-то тупике ему встретилась одна из обезьяноподобных тварей Маал-Двеба – угрюмое свирепое создание, чья шерсть лоснилась и блестела, как у мокрой выдры, будто оно только что окунулось в один из водоемов. Животное пробежало мимо Тильяри с хриплым рыком, шарахнувшись, как и другие, от его тела, умащенного дурно пахнущим снадобьем… Но нигде не видел он ни Атле, ни Мокейра, который вошел в лабиринт прежде него.
Охотник добрался до причудливой маленькой площадки из оникса, продолговатой и со всех сторон, кроме той, откуда он пришел, окруженной огромными цветами с бронзовыми стеблями и склоненными великанскими чашечками-колокольчиками, напоминавшими пасти зевающих химер, разверстые настолько, что видны были малиновые глотки. Протиснувшись сквозь узкий просвет в этой своеобразной изгороди, он ступил на площадку и остановился в нерешительности перед сомкнутым рядом цветов, ибо тропка здесь, похоже, заканчивалась.
Оникс под ногами у Тильяри был влажным и липким. Голова у него шла кругом от изумления, странности и чудовищного замысловатого ужаса всего
