— Да. Они отнимают гораздо больше времени и обычно не настолько радикальны. Но не менее опасны, если дракон окажется неосторожен.
— Это она была неосторожна, а не я. Когда она вытаскивала из меня наждачную змею, немного моей крови брызнуло ей на лицо. Возможно, в рот или глаза.
Меркор немного помолчал.
— Значит, она меняется, причем посредством крови. Если ты не направишь перерождение, это может быть для нее опасно.
Синтара снова отвернулась от него.
— Мне кажется довольно странным, что дракона должны заботить опасности, грозящие человеку.
— Да, это странно, — признал он. — Но все обстоит именно так, как я сказал вам всем и как показывают новые способности Релпды. Нельзя изменить человека так, чтобы тебя не изменил он. Или она.
Меркор подождал немного, но, когда Синтара не ответила и даже не взглянула на него, тихо ушел прочь.
Простые радости. Простые человеческие радости. Горячая еда и питье. Теплая вода для мытья. Смягчающее масло для измученной кожи. Чистая одежда. Ему даже не пришлось много говорить. Карсон сам ответил на все вопросы и рассказал невзыскательной публике их историю в изрядно сокращенном, хотя и несколько приукрашенном виде. А Седрик полностью сосредоточился на миске дымящегося рагу и кружке горячего чая, поставленных перед ним. Даже твердокаменные корабельные галеты, если размочить их в подливке, казались почти изысканными на вкус.
Рядом маячил Лефтрин — и Элис тоже, с виноватым и раскаивающимся видом. Сев за стол рядом с Седриком, она почти не заговаривала с ним после первых объятий при встрече, но внимательно наблюдала за ним, пока он ел. Это Элис отмерила ему воды, нагрела и даже принесла исходящее паром ведро к порогу его каюты. Когда она постучала, он открыл дверь и позволил ей внести воду.
— Извини, воды для мытья совсем мало. Когда река еще сильнее обмелеет, мы снова сможем рыть колодцы в песке. Но пока что вода такая мутная, что набирается только какая-то похлебка из грязи.
— Все хорошо, Элис. Этого более чем достаточно. Я хотел бы просто обтереться губкой и смазать ожоги мазью. Рад видеть, что ты уцелела. Но я сейчас так устал.
Его слова намеренно скользили по поверхности их отношений, не затрагивая глубин, как если бы он разговаривал с Дэвви. Не сейчас. Ему нужно некоторое время побыть подальше от всех — и в особенности от нее.
Элис, конечно, заметила, что Седрик от нее отгораживается. Она держалась безукоризненно вежливо, но все-таки попыталась достучаться до него.
— Конечно, конечно. Я не стану беспокоить тебя сейчас. Сперва позаботься о себе. Но потом… я знаю, что ты устал, Седрик, но мне необходимо с тобой поговорить. Всего пара слов перед тем, как ты будешь отдыхать.
— Если надо, — проговорил он самым усталым голосом. — Позже.
— Хорошо, как скажешь. Я так рада, что ты жив и снова с нами.
А затем Элис ушла. Седрик сел на койку, позволяя себе расслабиться. Удивительно, какой уютной показалась ему эта затхлая, тесная каюта после того, что он недавно пережил. Даже сбившийся матрас выглядит привлекательно.
Седрик разделся, роняя грязную и рваную одежду на пол. Неспешно вымылся. Кожа была слишком нежной, чтобы спешить. Хоть он и мечтал о ванне, полной горячей, пенной воды, он был признателен и за эту маленькую милость. Вода остыла и к тому времени, когда он закончил, приобрела мерзкий коричневый оттенок. Седрик нашел чистую ночную рубаху и натянул на себя. Каким невероятным наслаждением показалось ему прикосновение мягкой ткани к раздраженной коже. За время мытья выяснилось, что большой ушиб на лице — всего лишь самый заметный след, оставленный на нем Джессом. Спина и ноги тоже пестрели синяками, а он даже не помнил, как их получил.
Отмывшись, насколько это было возможно в отмеренной ему воде, Седрик смазал худшие ожоги ароматическим маслом, отметив, что оно уже на исходе, и нахмурившись. Кто-то выстирал часть его гардероба. Седрик оделся, посмотрел на сброшенный костюм и решил, что эти лохмотья ни на что не годны. Ногой он подтолкнул кучу тряпок к двери.
Вот когда до него с пола донеслось слабое металлическое звяканье. Он поднял свечку и присмотрелся, гадая, что же мог уронить. На полу лежал его медальон. Седрик по привычке раскрыл его. И оттуда в тусклом свете свечи на него посмотрел Гест.
Седрик заказал портрет одному из лучших художников Удачного. Меньшего он позволить себе не мог — ведь Гест позировал всего дважды. Оба раза он, не стесняясь, высказывал свое негодование и уступил лишь потому, что Седрик выпросил у него такой подарок на день рождения. Гест нашел эту идею чрезмерно слащавой и опасной.
— Предупреждаю, если кто-нибудь заметит у тебя этот медальон, я заявлю, что понятия о нем не имею. Пусть над тобой потешаются.
— Как я и ожидал, — ответил Седрик.
Очевидно, уже тогда он начал сознавать, что его чувства к Гесту гораздо глубже, чем ответные. И вот теперь он всматривался в эту надменную усмешку и узнавал легкий изгиб губ, который так точно передал художник. Даже ради портрета Гест не мог подумать о нем с уважением, не говоря уже о любви.
— Я тебя выдумал? — спросил Седрик у крошечного изображения. — Был ли ты хоть когда-нибудь тем человеком, которым я мечтал тебя видеть?
Он защелкнул медальон, сжал в ладони вместе с цепочкой и присел на край жесткой постели, прижимая кулаки к вискам. Седрик закрыл глаза и попытался вспомнить. Хотя бы один поцелуй, в который Гест втянул его нежно, а не принуждением. Хотя бы одно искреннее прикосновение, где не читалось бы ничего, кроме приязни. Единственное слово одобрения или любви, не приправленное сарказмом. Седрик не сомневался, что подобные мгновения были, но сейчас ни одно из них не шло на ум.
Он невольно вспомнил, как Карсон ощупывал его разбитое лицо. Как странно, что мозолистая рука охотника оказалась нежнее, чем любое из прикосновений изысканного Геста.
Седрик никогда еще не встречал людей, похожих на Карсона. Он не просил охотника умолчать о его роли в гибели Джесса, но, рассказывая об их встрече, тот ни словом не обмолвился о своем покойном товарище. Он не упомянул о лодке, предоставив остальным строить догадки. Прежде чем они отчалили от плавучего островка, Карсон настоял на том, чтобы вымыть лодку, отскрести кровавые пятна и вычерпать со дна вонючую воду. Он почистил топорик и убрал в чехол. И ни разу за все это время не упомянул, что уничтожает следы убийства.
Карсон просто все это сделал и уберег его от расспросов. Седрик понимал, что правда всплывет рано или поздно. Релпда слишком гордилась убийством охотника, чтобы не проболтаться. Но юноша был признателен, что все вскроется еще не сейчас. Его собственная тайна была слишком тесно связана с гибелью Джесса. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь потянул за ниточку и обнаружил, куда она ведет. Ведь, хоть Карсон и сомневался, что Лефтрин мог сговориться с Джессом, у Седрика оставались кое-какие подозрения. Это многое бы объяснило: почему капитан согласился на эту нелепую, не сулящую прибыли работу, зачем сблизился с Элис, и как Джесс с такой легкостью примкнул к отряду. Да. Седрик был уверен, что у Лефтрина есть тайны, которыми он ни с кем не делится. И боялся, что тот начнет действовать, если ему вдруг померещится для них угроза. Капитан наверняка способен на все. И, раскрыв его секрет, Седрик лишь укрепился во мнении, которое составил о нем с самого начала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
