— Я страшно устал, Элис. Уверен, ты понимаешь.
«Просто уйди. Пожалуйста».
Ему хотелось внимательнее рассмотреть лицо, но только не у нее на глазах.
— Я знаю, что ты устал. Прости. Что ж, я уже поговорила обо всем, кроме того, что меня сюда привело. И я не знаю, как лучше к этому подобраться, если не прямо. Седрик. Перед тем, как мы покинули Удачный, когда мы еще только готовились к поездке… Гест не передавал для меня никакого подарка? Что-нибудь на память? Может быть, что-то, что ты должен был отдать мне во время пути?
Седрик уставился на Элис, искренне сбитый с толку. Подарок ей на память от Геста? Да что ей взбрело в голову? Гест не из тех, кто дарит кому-то сувениры, а тем более — людям, которые так недавно и всерьез его рассердили. Седрик не произнес этого вслух. Он лишь покачал головой, сначала легонько, а затем, когда она сощурилась, с подозрением глядя на него, уже решительней.
— Нет, Элис, — добавил он. — Он ничего через меня не передавал. Клянусь.
— Седрик, — настаивала она, тоном умоляя его отбросить притворство. — Может быть, он велел тебе не говорить мне или не отдавать это до тех пор, пока я, даже не знаю… пока я не оправдаю каких-то его надежд или… не знаю. Седрик, будь со мной откровенен. Я знаю о медальоне. Я нашла его, когда заправляла постель. Медальон с портретом Геста внутри. Медальон, на котором написано: «Навсегда».
При первом же упоминании о медальоне сердце Седрика запнулось, а затем бешено заколотилось. У него закружилась голова, перед глазами замелькали черные пятна. Медальон. Как он мог так сглупить, оставив его там, где его мог увидеть кто угодно? Заказав портрет, Седрик пообещал себе всегда носить его на себе, чтобы тот каждый миг напоминал ему о человеке, который так сильно изменил его жизнь. Навсегда. Это слово он выгравировал на крышке медальона. Маленького золотого медальона, за который заплатил из собственного кармана. Подарок ко дню рождения, который он сделал себе сам. Какой глупый, бессмысленный, до смешного уместный поступок!
Теперь же его молчание слишком уж затянулось. Элис смотрела на него, и в ее глазах горело болезненное и неохотное торжество.
— Седрик, — снова окликнула его она.
— А, этот медальон.
Ложь, ему срочно нужна ложь. Какое-то оправдание, какая-то причина владеть подобной безделушкой.
— На самом деле он мой. Это мой медальон.
Слова вырвались так легко. И повисли в тишине комнаты, несомненные и необратимые. Все вокруг замерло. Седрик не смотрел на Элис. Если она и продолжала дышать, он этого не слышал. Но сам он дышит? Медленно, неглубоко. Можно ли отменить мгновение? Седрик желал, чтобы его не было, старался вернуть все обратно своей неподвижностью.
Но Элис заговорила, обращая в реальность то, что он произнес секунду назад, самыми ненавистными словами на свете.
— Седрик, — пролепетала она, — я не понимаю…
— Разумеется, — ответил он легко, даже бойко, как будто это признание ничего не значило для него. — Мало кто понимает. И в последнее время, должен признаться, я и сам едва понимаю. Гест? Гест и «Навсегда» в одном медальоне? Какое нелепое сочетание.
Он засмеялся, но смех рассыпался острыми осколками. Движимый непонятно чем, Седрик сунул руку в сверток, служивший ему подушкой, и вытащил медальон.
— Вот. Можешь взять себе, если хочешь. Подарок скорее от меня, чем от Геста.
— Так ты… я не понимаю, Седрик. Ты его заказал? Заказал, чтобы отдать мне? Но Гест не мог об этом не знать. Он же позировал для портрета. Должен был, раз портрет настолько похож!
Юноша решительно щелкнул замком и открыл медальон. Гест уставился на них обоих, язвительно радуясь той путанице, в которую превратил их жизни, и многолетней дружбе, пошедшей прахом от одного его прикосновения.
— О, да, он позировал, — признал Седрик, глядя Гесту в глаза. — Я заказал этот портрет Роллею. Это обошлось весьма дорого, а Роллея вполне оправданно оскорбило то, с каким презрением Гест отнесся к сеансам и к законченному портрету. Договаривались, что он придет шесть раз, по вечерам, после заката, во вполне укромное место. Но явился он лишь дважды. Роллей хотел показать ему миниатюру, прежде чем вставлять в медальон. Гест даже не пожелал взглянуть и поблагодарить художника за прекрасную работу. Все делал я. И если Роллей не был любезен, что ж, я не могу его винить. Гест держался с ним так высокомерно и желчно. И еще заявил художнику, что тому лучше не распространяться ни о позировании, ни о портрете, если он не желает неприятностей.
По ходу своей речи Седрик время от времени поглядывал на Элис. Она сидела рядом, веснушчатая и некрасивая, буйные рыжие волосы оставлены на их собственное усмотрение. Пряди выбились из-под вколотых шпилек и завились кольцами вокруг обветренных щек и лба. Одежда чистая, но поношенная. Блузка начала обтрепываться по швам. Она выглядела примерно так же, как прежде, когда Гест женился на ней: дочь старинной, но обедневшей удачнинской семьи среднего класса. А в глазах Элис читалось только недоумение, без малейшей искры подозрения, о чем он ей толкует.
— Я не понимаю, зачем бы тебе платить за его портрет, Седрик, не говоря уже о миниатюре для медальона. Если ты хотел подарить…
— Элис, как ты можешь оставаться такой наивной в твои-то годы? Позволь, я скажу прямо. Я люблю твоего мужа. Я любил его долгие годы, еще до того, как он решил жениться, чтобы выглядеть благопристойно. Теперь тебе ясно?
Элис начала понимать. Алая краска постепенно заливала ее лицо, а глаза округлялись от потрясения и ужаса. Седрик не стал дожидаться неизбежных расспросов.
— Да. Мы любовники. Когда мы ездили за море, когда бывали в других странах, даже у вас дома после того, как ты засыпала, мы делили с ним постель. Для меня никогда не существовало никого другого. Только Гест. Навсегда, думал я, когда, как дурак, заказывал для себя этот проклятый медальон. Вот. Возьми, если хочешь. «Навсегда» и все такое. Жаль, что не могу отдать тебе вместе с ним и Геста. Но я почему-то сомневаюсь, что он когда-либо мне принадлежал, чтобы я мог оставить его себе или отдать.
Элис смотрела на медальон так, словно Седрик держал на руке свернувшуюся змею, а не драгоценную безделушку. Он наклонил ладонь, и украшение соскользнуло на постель между ними. Юноша слегка дрожал. Много раз за эти годы он представлял себе миг подобного признания, но даже не подозревал, что это случится вот так. Что они будут сидеть бок о бок на одной постели в сумрачной каморке, окаменев от горя. Он думал, что при этом будет присутствовать Гест, что они вместе обо всем расскажут Элис, прежде чем он похитит мужа из ее жизни. Седрик ждал криков, гневных угроз и летающих по комнате предметов, пощечин и рыданий. Но Элис сидела, потрясенная предательством и многолетним обманом, пересматривая всю свою жизнь и отношение к нему, и молчала. Она чуть покачнулась, словно дерево под ураганным ветром, и Седрик на миг испугался, что она сейчас потеряет сознание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
