Потом значительно потер ладони и, как художник, завершающий натюрморт, добавил плоскую бутылочку дагестанского коньяка и блестящие мельхиоровые стопки.
— Приступим!
Колпаков пить отказался, чем поверг спутника в изумление. Пришлось дать пояснения.
— Ну, раз так!
Илья Сергеевич быстро пил и энергично закусывал, при этом шевелились все лицевые мышцы, а морщины то разглаживались, то еще более углублялись.
— У меня был сосед — тренер по каратэ, — сообщил он, обгладывая грудную кость. — Слямин его фамилия, может, слышал?
Колпаков кивнул.
— Хороший навар имел...
Илья Сергеевич снова наполнил стопку.
— Но дуролом! За здоровье непьющих! Так вот... Имеешь свое дело и сиди тихо, веди себя прилично, а он драку затеял и сел не по своей статье...
— А какая у него «своя» статья? — насторожился Колпаков.
— Сто пятьдесят третья, часть первая, — пробурчал Илья Сергеевич с набитым ртом. И, заметив недоумение слушателя, пояснил: — Частнопредпринимательская деятельность. До пяти лет с конфискацией.
— За тренерство не сажают! Хочу, даю уроки математики, хочу — каратэ! — повторил Колпаков Гришкины слова.
— Молодец, разбираешься! — засмеялся Илья Сергеевич, показав смахивающие на искусственные зубы. — Но поверхностно! Математике можно учить у себя дома. А тут нужен зал! Чей он есть? Собственных залов не бывает. Значит — использование государственных, кооперативных или иных общественных форм...
«Разносторонний дядечка. Может, адвокат?» — подумал Колпаков и похвалил себя за предусмотрительность: аренду залов он всегда оплачивал.
— А вообще мое мнение такое, — не переставая жевать, продолжал Илья Сергеевич. — Каратэ — сплошное хулиганство. Орут, прыгают, ногами дерутся. Его по ошибке к нам пустили и скоро прикроют, попомнишь мое слово. Ни к чему хулиганов плодить!
Несколько лет назад Колпаков вступил бы с ним в спор, но сейчас только вяло возразил:
— Вы судите обо всех по одному хулигану. Слямин получил то, что заслужил, зачем обобщать... И вообще он не был тренером. Если хотите знать, на всю область нас всего двое. Это о чем-то говорит?
Он поймал себя на том, что вновь заговорил словами Габаева.
Собеседник усмехнулся.
— Двое на область... Редкие звери! Как зубры в Беловежской Пуще. Небось приятно чувствовать свою исключительность?
«Да он еще и психолог!»
— У вас широкий круг интересов. И рисование, и лесозаготовки, и статьи закона, и полярные коэффициенты... Какой род занятий позволяет иметь такой кругозор?
Илья Сергеевич отставил стопку.
— Повидал много. И по натуре любознателен.
— А сейчас чем занимаетесь? — напрямую спросил Колпаков, удивляясь собственной бесцеремонности.
— Сейчас? Да вроде как на пенсии. Изобретаю понемногу...
— Изобретаете? — удивился Колпаков. — Что же?
Попутчик сконфузился.
— Да вот... Игрушку придумал... Кому расскажешь — смеются... А чего? В магазинах хорошую тяжело отыскать. Решил сам отвезти в министерство, оно верней...
— А посмотреть можно? — спросил Колпаков, заинтригованный необычным поворотом дела.
— Посмотреть...
Илья Сергеевич старчески закряхтел, отодвинул наполовину опустошенную бутылочку и закуски, а на освободившееся место поставил извлеченный из сумки квадратный сверток размером с коробку из-под торта.
— Покажем, если интерес есть, — бормотал он, снимая бумагу и поролоновые прокладки. — Вот моя машинка!
Аккуратно сделанный приборчик чем-то напоминал арифмометр, от него еще исходил запах свежей краски.
С видом фокусника Илья Сергеевич передвинул рычажок и нажал большую синюю кнопку.
— Опля!
Машинка обещающе заурчала, на панели замигали разноцветные лампочки, что-то щелкнуло раз и другой, раздался звонок, и из щели в боковой стенке вылез бумажный прямоугольник с нарисованной уточкой и надписью «один рубль».
— Ну как?
Смущение прошло, глаза Ильи Сергеевича лучились торжеством.
— Повторяем, опля! Без осечки, как часы!
Колпаков вертел одинаковые бумажки. Замысловатые узоры, завитушки, уточки — это понятно.
— А почему «рубль»?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не обязательно, — добродушно пояснил изобретатель, — можно выдавать трояки, пятерки... Клише поменять пара пустяков.
Он снова загорелся энтузиазмом.
— Это пробный образец, дальше я думаю усложнить конструкцию: на поворотном барабане несколько штампов, нажал кнопку — и печатай что тебе надо!
— Но почему именно купюры?
— Если делать монеты, то их надо закладывать заранее. А так интересней — вставляешь чистую бумагу, опля!
Он опять нажал кнопку, снова застрекотала машинка, замигала огоньками, звякнула и выплюнула «детский рубль».
— Я не понимаю, почему ребенок должен изготавливать именно деньги? Ну, картинки, портреты зверей, буквы, слова...
— А детские игры? В магазин, дочки-матери! Без денег не обойтись! Так что пусть приучаются!
— К чему? Печатать денежные знаки?
Илья Сергеевич помрачнел.
— А ведь верно, тут могут нехороший смысл отыскать! Как же я не подумал... — Он встряхнул головой. — Впрочем, недоброжелатели всегда найдут к чему прицепиться, не одно, так другое. Интересная игрушка, зачем о плохом говорить...
Приборчик снова был тщательно упакован и упрятан в сумку. Илья Сергеевич задумчиво потягивал коньяк, машинально набрасывая что-то остро заточенным карандашом.
— Можно, конечно, оставить одних уточек, зайчиков всяких, картинки веселые, — вслух рассуждал он. — Но интерес пропадает, верно ведь?
Колпаков сделал неопределенный жест.
— А как у вас появилась идея такой игрушки?
Илья Сергеевич поскреб затылок, как бы раздумывая — говорить или нет. В конце концов природная общительность победила.
— Была одна история...
Он отставил раскрытый блокнот. На глянцевом листе рельефно выделялись прорисованные в деталях два государственных герба. Совершенно одинаковые, будто оттиснутые искусно изготовленной матрицей.
— В деревеньке под Киевом жил одинокий старик... — Илья Сергеевич допил светло-коричневую жидкость, аккуратно убрал пустую бутылку под столик. — Справный хозяин — куры, индюки, корова, сад... Прижимистый — зимой снега не выпросишь... Как-то пустил на постой двух приезжих, молодые ребята, симпатичные, студенты... Те три дня прожили, сдружились с хозяином — в саду помогали, водку покупали, за жизнь разговаривали. Собрались уезжать, дед от полноты чувств отвальную устроил: кур порезал, из подпола горилку выставил, сало копченое, отродясь за ним такого не водилось, сам себя не узнает!
Выпили, расчувствовались, студенты переглянулись, пошептались и говорят: «Ты нам, дедусь, как родной, а потому сообщим тебе большой секрет, только сначала закрой ставни, занавесь окна да двери запри покрепче!»
Достают машинку навроде моей, раз — червонец выскочил, раз — другой, третий... «Это, дедусь, — говорят, — мы в институте наук много изучили и изобрели самопечатный станок. Хотели сами пользоваться, но раз ты такой хороший человек, то продадим тебе недорого — тысяч за десять. А себе новый сробим...»
У деда аж ум за разум зашел, но проверку все же сделал: взял те червонцы — и в сельпо, на почту, в сберкассу... Везде меняют без звука, никаких подозрении, дед и сам видел, что деньги от настоящих не отличаются, а теперь окончательно убедился...
Колпаков скрывал улыбку: он несколько раз слышал эту байку. Рассказывали ее по-разному — чаще с иронией в адрес темноты и глупости жадного старика, иногда — с плохо скрытым огорчением от того, что чудесная машинка оказалась обычной мошеннической залепухой. Уж не является ли игрушка Ильи Сергеевича попыткой компенсировать его собственное разочарование?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— ...Раскопал он свои кубышки, корову продал, птицу — и ударили по рукам. Студенты, когда прощались, говорят: «Не спеши, дедусь, пусть стоит станок в захоронке, как понадобятся деньги — отпечатай, сколько нужно, а впрок не запасай от греха. Тебе и так на всю жизнь хватит!» — Илья Сергеевич невесело улыбнулся. — И точно б хватило — дед только на хлеб, соль, сахар да спички тратился... Но уж натура человеческая такова... Короче, решил он вначале свое вернуть, кубышки опять наполнить, чтоб спокойней было.
