Олег тронул меня за плечо. Я вздрогнула.
— Что ты делаешь? Зачем это? Кто это?
Я не колеблюсь:
— Хуан Феррара. Испанец. Родился в Толедо в тысяча триста девяносто втором, бежал в Италию, отомстив сеньору захват и разорение родовой земли, и…
— Прекрати! Перестань! Ты не можешь этого знать! — с тревогой говорит Олег.
— Ты прав. Но знаешь, если Артуро не пригласит нас, я сниму ленту полностью…
— И нужно тебе? — равнодушно бросает Олег. — Тема была задана, нужно ограничиться семью минутами. Конец я смазал, ты поддержала. Нормально, хватит.
Отворачиваюсь. Отворачиваюсь от записи, от Олега, я сделала все, что могла, теперь полное безразличие. Смотрю в окно и мысленно вижу снимок из альбома Артуро. Спрашивать Олега о девочке мне не хочется, да я и уверена, что он тоже не знает. Артуро вообще крайне замкнут, и у него не было причин для разговора с Олегом. Я понимаю, что не сделала ничего для Артуро, но Олег уже компонует оба фрагмента, так что поздно менять что-либо.
— Прости, — говорю, — Олег. Один крупный план. Лицо Феррары.
— Делай, будет интересно.
Всего только интересно, бедный Олег. Интересно: черное от усталости и боли, со слипшимися от крови волосами, распухшими, разбитыми губами, полузакрытыми глазами, которые он медленно открывает, очнувшись. Он не отводит глаз под взглядом сеньора. Сначала в них страх, потом безразличие, а потом ненависть, лицо меняется, на мгновение исчезает боль, и проступает свет, чувство, долгий взгляд, как твой.
Импульс.
случайно или намеренно лицо Феррары стало лицом Олега глаза которого я хочу видеть так же близко
Олег импульса сейчас понять не сможет, и к лучшему, что не сможет. Могло ведь и не получиться.
— Не слишком? — спрашивает Олег. — Два импульса за семь минут?
— Не знаю, ты же не чувствуешь, — отвечаю я. — Ты же не понимаешь, не хочешь понять, боишься понять…
— Что такое?
— Достоверность невозможна без возникновения чувств. У тебя пойдут живые картины и декорации. А ты мастер делать декорации, — говорю я машинально. Не знаю, почему я так упорно хотела ему это высказать. Бессмыслица. При чем здесь декорации?
Олег окажется прав в том случае, если целью отрывка был показ. Я буду права, если целью было понимание. Что, если Артуро проверял именно эту способность? Тогда — средневековая планета, так? Но не для Олега…
— Превосходно, — говорит Олег. — Закончим этим импульсом и крупным планом. Спасибо.
— Ты знаешь что-нибудь об Артуро? Вернее, о том, для чего ему этот фрагмент?
— Ничего, — улыбается Олег. — А неплохо, верно?
Я не отвечаю.
Артуро приходит в студию, когда все поклонники «известного граммера Олега Дуплева» уже в сборе. Или почти все.
— Извините, Артуро, — обращаюсь я к нему. — Можно попросить импульсатор, там должно было получиться…
— Конечно же, можно. Что-то вы опять придумали? — шутливо говорит он. — Настройте кто-нибудь пульсатор.
Мне уже жаль, что я попросила. Но Артуро хотел видеть всю пленку. Я не смогу скрыть, да и не хочу скрывать того, что получилось. Но ведь это и признание, открытое признание. Интересно. Как Олег сказал: интересно, будет интересно.
Пока идет просмотр, все молчат. Артуро, Олег. Ребята. Я не могу поднять глаз. Мои импульсы воспринимаются как чужие. Так и должно быть, успокаиваю я себя.
Конец пленки. Но экран не гаснет, а подергивается рябью, сквозь которую угадывается движение.
— Сработал кто-то из вас, — говорит Артуро и смотрит на меня. — Дал такой импульс, что действие логически продолжается. Теоретически это возможно, но я впервые вижу.
«Возможно, логически, теоретически…» И вдруг я кричу:
— Олег! Феррара, они тебя убьют! Олег, помоги же!
— Это же запись! — тоже кричит Олег.
— Дуплев, — спокойно говорит Артуро, — делайте, что просят.
Олег бросается к экрану. Впервые Артуро назвал его по фамилии.
Тонкая муть рвется, пропуская Олега, и сквозь рябь совсем уже ничего не видно.
Артуро подходит ко мне.
— Ах ты, кошечка… — беззлобно говорит он.
— Я не могла, я не могла по-другому… — шепчу я. — Иначе не искусство.
— Жизнь, — говорит Артуро. — Жизнь, а не искусство.
Феррара жив. Вот он спрыгивает со сцены, приближается. Глаза, какие я хочу видеть.
— Олег, — плачу я, — Олег…
— Ты… ты действительно видела меня таким?.. — волнуясь, спрашивает Олег.
— Да нет, да нет же… я не могу объяснить… ты был не прав, я хотела показать, что они живые… — бессвязно говорю я. — Но ты что-нибудь понял?
Олег неожиданно обнимает меня. На нем домотканая одежда, под рыжей рваной курткой — металл. Кольчуга. Ребята толпятся вокруг разинув рты.
— Олег…
Глаза, какие я хочу видеть. Глаза Феррары.
Артуро подходит к нам. Со стаканом воды.
— Вы будете работать со мной. Вы прекрасно работаете.
Олег благодарит.
Я беру стакан из влажных пальцев Артуро. Они чуть дрожат. Мне хочется спросить, крикнуть: «Что? Что случилось с вашей дочерью, Артуро? Что с ней?»
И я понимаю, что спрашивать нельзя.
Герман Дробиз
ЗАДАЧА
Рассказ
1
Ровно без пяти шесть солнце поднялось над дальними горами и осветило аккуратные квадраты города А. Лучи легли поперек широкого прямого шоссе, ведущего в город Б и обсаженного с обеих сторон тополями. Тени от тополей делили шоссе на равномерные отрезки, делая его похожим на школьную линейку. У начала шоссе, обозначая городскую черту, стояла высокая прямоугольная башня с циферблатами на всех ее сторонах. Вскоре шесть торжественных ударов проплыли над городом, и он ожил: на улицах появились участники задач, и среди них пешеход.
Он с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух, к которому примешивалась тончайшая водяная пыль. Бассейн уже действовал. Тротуар возле него вибрировал от работавших под землей насосов. Из двух широкогорлых труб обрушивались водопады, над ними в столбах водяной пыли блуждала радуга. В середине бассейна вода закручивалась воронкой, уходя в третью трубу. Пожалуй, это была самая красивая задача в городе. Где-то кому-то предстояло решать ее с помощью довольно хитрых вычислений, пешеход же мог воочию убедиться, что уровень воды неподвижен.
Бассейн, окруженный просторным газоном высокой травы, лежал у подножия холма, а вершину занимала центральная площадь, и с нее был виден весь город и окружавшие его равнины. По заведенной привычке пешеход затратил некоторое время на круговой обзор. Он уговаривал себя по-прежнему любить город А, хоть и давно убедился в его полной схожести с городом Б. И тут и там кварталы были нарезаны безупречными прямоугольниками. И тут и там вокруг центральной площади располагались жилые районы, а за ними теснились фабрики, заводы, электростанции, ремонтные мастерские, склады, гаражи; за городской чертой простирались поля, огороды и пастбища. В полях, в золоте спелого хлеба, равномерно продвигались комбайны, выкрашенные в алые и кремовые тона; над темной зеленью огородов сверкали струи дождевальных установок; и только неровные в очертаниях и пестрые по цвету стада на пастбищах нарушали строгую геометрию всего видимого; однако и они, пешеход знал это, неукоснительно выполняли свою задачу, поедая траву на отведенных им участках в заданном раз и навсегда темпе. Беспрерывная, слаженная работа шла всюду, никто не медлил и не торопился, никто не опаздывал, не делал более того, что полагалось, и менее того. Все было подчинено условиям задач, задачи же были заданы, и не стоило спрашивать, отчего именно такие, а не другие и зачем они существуют вообще. Никто и не спрашивал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
