До сих пор его целью было выполнение задачи, и это были однообразные действия, иногда приносящие радость и покой, иногда раздражающие своей повторяемостью, а сегодня они показались ему унизительными. Он способен на большее, он, к примеру, одолел мост, впрочем, и это не самое большое, на что он способен. Он чувствовал, что несет в себе предназначение к чему-то совсем иному. К чему? Выполнение задачи было скромной целью, а может, и ничтожной, — он понятия не имел о значении своей задачи, знал лишь, что важно соблюсти ее условия, а важна ли она сама, просто не представлял. Но, при всей ее скромности и ограниченности, задача была понятна как цель и наполнена небольшим, строго очерченным смыслом. Каков же был смысл в его теперешней свободе? Какова цель того, что с ним произошло и будет отныне происходить? Где и как он собирается употребить эту свою свободу, когда все вокруг продолжают выполнять свои задачи? Кем он станет в их глазах — примером или вечным укором? В этом маленьком мире, состоящем из двух городов, дороги между ними, полей, лугов и реки, нет ни одной щелочки, куда можно было бы протиснуться и попасть в иные обстоятельства. Этот маленький мир создан для выполнения задач, и даже солнце, дающее ему тепло и жизнь, служит задаче и существует для нее. Освободить себя от задачи оказалось не сложно и не страшно, но в этом мире нет ничего, что заполнило бы образовавшуюся пустоту. Вполне возможно, пешеход из задачи — не единственное его предназначение и не самое главное, но иное надо искать в другом мире, под другим солнцем. Для этого следовало поверить в существование других миров и отправиться на их поиски. Он попробовал вообразить иные миры… Они начинались, возможно, там, за стеной леса, или там, за горами, или там, за бездонной чашей неба… Но, даже если они и существуют, иные миры, в них происходит то же самое, в них служат своим задачам, на том стоит все сущее. Правда, он, пешеход, только что выполнил личную, никем не заданную задачу — победил мост. Может быть, разгадка кроется здесь — мир может перемениться, задачи могут стать своими, личными, внутренне необходимыми? Это будет прекрасно для каждого в отдельности, но каким образом тогда усилия, мечты и задачи каждого сольются в общую жизнь, которая сейчас так слитна и слаженна в этом тесном мире двух городов, дороги, лугов, полей и реки?
Эти новые для него и все более туманные и горькие мысли привели его наконец в полное отчаяние. Опомнившись, он увидел себя стоящим на коленях, с крепко зажатой в кулаке горстью травяных и цветочных стеблей. Не понимая зачем, он принялся выдирать их с корнями, словно в обнажавшейся земле скрывалась мучившая его разгадка, а потом ткнулся лбом в мягкую прохладную землю, в корни трав, в которых едва пульсировала — неужели тоже выполнявшая задачу? — жизнь. Тихое, ровное гудение пришло к нему. Сперва показалось, это гудят соки, выкачиваемые корнями из почвы, и он подивился тонкости своего слуха, но потом понял, и мгновенно взорвавшийся в нем страх подкинул его на ноги.
С моста скатывался еще один грузовик, обычно обгонявший его перед самой башней города Б, и это несоответствие лучше всяких часов показало ему, на сколько он опаздывает. Он метнулся на обочину, и гравий захрустел под ногами, он побежал, а когда пение грузовика приблизилось, обернулся и вскинул руки.
Ясно различимый за лобовым стеклом водитель бросил на него взгляд, полный изумления и сочувствия, но и не более того; пешеход тут же вспомнил, что этот водитель из задачи, где предписана постоянная скорость, и, разумеется, он не мог уменьшить ее ни на ничтожную долю; а главное, по лицу водителя было видно: ясно понимая беду пешехода, он никак не представляет себе возможности участвовать в чужой задаче. Неучастие в чужих задачах — на этом стоял здешний мир! Когда он, пешеход, взялся помогать велосипедисту, он уже тогда совершил нечто неслыханное, неподобающее, вот отчего велосипедист и не посмел заговорить с ним; а ведь тогда казалось, что он еще ничего не нарушает, главным его условием было время в пути, скорость предписывалась средняя — время же он не собирался нарушать, когда впервые уперся в седло велосипеда и зашагал к мосту; но теперь было ясно, что этого не следовало делать ни в коем случае, это уже было началом его бессмысленного бунта.
Борт грузовика пролетел рядом. Он прыгнул и вцепился в него, в следующее мгновение показалось, что руки оторвались и умчались, сомкнутые до судороги на жестком обрезе борта. Затем резкая боль сменилась тягучей, пронизала все тело; все же он удержался благодаря тому, что нащупал ногами скобу под кузовом. Несколько раз от толчков он терял эту ненадежную опору, болтал ногами в воздухе, извивался, как червяк, снова находил ее и снова срывался, а ладони вспотели и начали съезжать с борта. За мгновение до того, как он понял, что силы кончились и пальцы разожмутся, он разжал их сам и, как мог, оттолкнулся от борта. Как ни странно, он даже удержался на ногах.
Не более чем в пятидесяти шагах высилась башня, и стрелки на часах показывали ровно десять. Первый удар тяжело проплыл в горячем воздухе. С последним, десятым пешеход пересек тень башни и достиг города Б. Он прошел через его знакомую повседневную суету к центру, где, так же как в А, шумел бассейн. Он подошел к самому краю. Туча водяной пыли обдала его горящее лицо. Косые тени крыш лежали на газоне. Солнце стояло не так высоко, как казалось. День еще только начинался.
Дмитрий Надеждин
О ВКУСАХ НЕ СПОРЯТ
Рассказ
— Будь моей женой, прекрасная Микатарра!..
Нашатырный Джо с планеты Абувумба хлопнул клешней и замолчал. Чтобы сказать еще хоть слово, ему теперь требовалось опрокинуть в рот чарку-другую прохладного гидроксида аммония: жители туманной Абувумбы угрюмы и неразговорчивы.
Воспользовавшись паузой, вперед шагнул Малыш Парду.
— Несравненная Микатарра! Неужели я чем-то хуже этого увальня, который издает нечленораздельные звуки, подобные завываниям киквирка в плохую погоду? И мне, сыну радужных миров, не на что надеяться? Выбери меня — и мы вместе уедем на голубую Валгаллу!
— Микатарра! — проглотив свое пойло, проревел Нашатырный Джо. — Будь моей женой, будь! Не езди с Малышом Парду! Ничего хорошего нет на его Валгалле — один только репейник!
Микатарра оценивающе взглянула на соперников.
— Ступайте в путь и принесите что-нибудь диковинное и вкусное. А там я решу, кому из вас… Впрочем, отправляйтесь!
Малыш Парду поклонился и надел походные сапоги. Нашатырный Джо постоял еще немного, помигал единственным глазом, потом, топоча каменными башмаками, побежал к своему угловатому звездолету…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
