1 августа рухнули все надежды, которыми тешили себя турки. Возле расположенного к северо-востоку от Надьканижи Сент-Готтарда, в битве на реке Раба, они были разбиты австрийскими войсками под командованием Монтекукколи. В то время путешественник и писатель Эвлия Челеби находился в армии Фазиля Ахмеда-паши и описал ее трудный переход из Надьканижи к реке Раба и то, как с западного берега реки за передвижениями османской армии тайно следили подразделения австрийской армии. Запасы османской армии были крайне ограничены, а болотистая, раскисшая от грязи местность чрезвычайно замедляла продвижение войск — чтобы преодолеть расстояние, на которое в обычных условиях уходил час, теперь требовалось пять часов. Когда армия подошла к восточному берегу реки, напротив монастыря Сент-Готтард, солнце уже взошло, но врага нигде не было видно. Эвлия Челеби сообщает, что в том месте река была мелкой и вода доходила лишь до стремян, поэтому Фазыл Ахмед поручил отряду всадников переправиться через реку и опустошить деревни на ее западном берегу. Несмотря на нехватку припасов и то обстоятельство, что благоприятное для ведения военных действий время года уже заканчивалось, было принято решение взять Вену в осаду. Войска, состояние которых было достойно сожаления, не могли возразить своему командующему. Был отдан приказ спешно строить мост через реку, и армия готовилась через пару дней продолжить свое наступление. Эвлия Челеби был раздосадован этим идиотским решением, в принятии которого он винил двух военачальников Фазиля Ахмеда: губернатора Алеппо, Гюрджю («Грузина») Мехмеда-пашу (который в 1651–1652 годах несколько месяцев находился на посту великого визиря) и Исмаила-пашу (который получил печальную известность благодаря той жестокости, которую он проявил во время совершенной за несколько лет до этих событий инспекционной поездки по Анатолии). Состояние армии напоминало состояние водяной мельницы, лишенной воды, писал Эвлия Челеби, а сам тайно отправился в лагерь татар, чтобы там найти припасы для себя и для своих одиннадцати человек, а также корм для своих шести лошадей.
На следующий день, а это была пятница, войска отдыхали перед битвой. Несколько тысяч турок переправились через реку, чтобы произвести разведку, и от тех, кого им удалось захватить, они узнали, что в близлежащих лесах укрыто десятитысячное войско противника. Гюрджю Мехмед-паша и Исмаил-паша пытались убедить Фазиля Ахмед-пашу в том, что следует незамедлительно атаковать. Впрочем, более разумные советники указывали на то, что многим подразделениям османских войск нечем было кормить лошадей и на то, что присутствие столь малочисленных войск Габсбургов несомненно является хитростью, но этим военачальникам никогда не возражали, и основной части османской армии было приказано перейти реку вброд на день раньше, чем это планировалось, и до того, как появилась возможность воспользоваться мостом.
Поначалу сражение складывалось удачно. Из лесов появились всего несколько тысяч солдат противника, и османские силы сумели отойти, захватив с собой сотни пленников и трофеи, а также головы тех, кого они убили во время битвы. За это, согласно обычаю, они были вознаграждены. Согласно утверждениям Эвлия Челеби, он присутствовал на поле боя и указывал на то, что среди убитых было 9760 солдат армии Габсбургов и 760 солдат османской армии. Воодушевленные успехом солдаты Фазыл Ахмед-паши ринулись вглубь и вширь. Но потом, еще до того, как основные силы османской армии смогли переправиться по мосту, на виду появилась мощная армия Габсбургов, которая вскоре выстроилась вдоль реки, и на поле боя стали появляться свежие силы. Они продолжали подходить даже после шести часов рукопашного боя. По словам Эвлии Челеби, османские бойцы были «подобны капле воды в океане войск противника». И все же Фазыл Ахмед-паша не прибег к помощи татарских войск, поскольку он испытывал неприязнь к сыну хана, который командовал этими войсками. В самый разгар битвы под Эвлией Челеби пала сраженная пулей лошадь, и он перешел реку вброд, чтобы найти другую. Глядя из лагеря османской армии на реку и на поле битвы, он с тревогой обнаружил, что османские войска терпят поражение и что сражению все еще не видно конца. В этот момент Фазыл Ахмед приказал янычарам двигаться к траншеям, чтобы защитить плацдарм, но когда их товарищи увидели этот маневр, они предположили, что янычары бегут с поля боя. Вскоре османская армия оказалась в полном смятении, поскольку всякий, кто мог бежать, бежал, пытаясь переправиться через реку и вернуться в свой лагерь. Вот как Эвлия Челеби свидетельствует об этом эпизоде:
Поскольку мост был построен в спешке, некоторые его участки были скреплены веревками, которые использовались для установки пушек, и когда на нем скопилось такое количество солдат, похожих на муравьев, пытавшихся перебраться на другую сторону, он не выдержал и рухнул. Все янычары ушли под воду, но некоторые из них сумели ухватиться за деревья или веревки, которые использовались для того, чтобы скрепить этот мост… Оба берега реки были крутыми и изобиловали расселинами, поэтому оттуда не могли уйти ни пешие, ни конные. Тысячи людей спешились, но лошади и мулы оказались в воде, а их уздечки и стремена спутывались, и в них попадались находившиеся в воде солдаты.
Однако некоторым посчастливилось выбраться из этой рукопашной схватки. Кто-то добрался до берега, шагая по телам своих павших товарищей, и переправился через реку вдалеке от моста, другим удалось найти места, где было мелко, но это было сопряжено с риском, поскольку именно в этих местах, как правило, концентрировались войска противника. По словам Эвлии Челеби, это «было похоже на судный день».
Подобно перемене ветра, которая на море могла обратить победу в поражение, труднопроходимая местность и суровые погодные условия в еще большей степени, чем затруднения, связанные с удаленностью османской армии от своих баз в Стамбуле и Эдирне, могли решить, будет ли эта военная операция успешной, или она закончится провалом. Дунай и его многочисленные притоки можно было использовать для перевозки людей и снабжения, но в этой части Венгрии они были подвержены разливам, а окружающие равнины заболачиванию, что было распространенным явлением во время ливневых дождей в конце лета, о которых неоднократно упоминалось в летописях тех лет. Замедляя строительство и прохождение мостов, подобные условия были неблагоприятными для передвижения тысяч и тысяч пеших войск и кавалерии, а в особенности, неповоротливых обозов и артиллерии, без которых не обходилась ни одна армия.
Это поражение на Рабе заставило османские силы перейти к оборонительной тактике, и уже через несколько дней был заключен двадцатилетний мирный договор с Габсбургами, которые не располагали силами, достаточными для того, чтобы извлечь из этой победы еще большие выгоды. Трансильвания должна была сохранить независимость, но оставаться под влиянием Османской империи, а австрийский император (или «римский» император, как он упоминался в османской версии Васварского договора) вновь соглашался вносить в казну султана свое ежегодное «подношение». Недавно завоеванный город Нове Замки оставался в руках Османской империи. Впоследствии Фазыл Ахмед-паша пристально следил за соблюдением условий этого договора. Туркам надо было на некоторое время обеспечить мир на своих рубежах, чтобы ничто не мешало им разобраться с венецианцами, поскольку к тому времени война за Крит шла уже девятнадцатый год.
Когда являвшийся губернатором Румелии османский посланник Кара («Черный») Мехмед-паша отбыл ко двору Габсбургов, чтобы ратифицировать этот договор, в его свите был Эвлия Челеби, который оставил нам самые ранние из сохранившихся сведений о посольстве в иноземное государство. Похоже, Фазыл Ахмед неодобрительно относился к скромному наряду и малочисленной свите Кара Мехмеда, втолковывая ему, что как посланник султана тот должен не уступать императору по блеску и расточительности. Эвлия Челеби красочно описывает все то, что он увидел в Вене, и показывает особую привлекательность Леопольда I, который в 1658 году в возрасте всего восемнадцати лет унаследовал трон своего отца, императора Священной Римской империи:
…он среднего роста с тонкой талией, не тучный, не плотный и не тощий, столь же бескорыстный, сколько и безволосый молодой храбрец. Всевышний придал его черепу форму головного убора дервиша Мевлеви, или тыквы, или сосуда с водой. Его лоб такой же плоский, как доска. У него густые и черные брови, которые почти срослись. Глаза круглые, как у совы, и красноватые. У него длинные и черные ресницы, а лицо вытянутое, каку лиса. Его уши такие же большие, как детские тапочки. Его нос похож на усохшую виноградину… и такой же большой и красный, как пелопоннесский баклажан; в каждую его ноздрю можно было бы просунуть три пальца, и из этих громадных ноздрей выступают черные волосы, похожие на неухоженные волосы с бороды какого-нибудь тридцатилетнего молодца, у которого не поймешь, где заканчиваются усы и начинается борода. У него густые черные усы, которые доходят до ушей, а губы похожи на губы верблюда (в его рот вошел бы целый каравай хлеба), и зубы у него такие же большие и белые, как у верблюда. Всякий раз, когда он говорит, слюна стекает с его верблюжьих губ, и множество окружающих его [слуг] утирают ее кусками красной материи, похожими на полотенца, а сам он непрерывно расчесывает бороду и усы. Его пальцы похожи на огурцы с Ланга [т. е. с одного из огородов Стамбула]… Все представители его династии такие же уродливые, как он сам, а его отвратительный образ можно увидеть во всех храмах, домах и на монетах…
