– Помоги мне, Господи!
Гугол не расслышал, крикнул:
– Иду-иду!
Сигизмунд скользнул по нему холодным взглядом.
– Вообще-то я призывал Господа.
– А-а-а… ну тогда я пошел обратно.
– Нет, раз уж пришел, то посмотри копыта моего коня. А то у меня одна рука пока еще… плоховата.
– И так скажу, что хромает… Наши кони не горные козлы. Ты видел горных козлов?
– Не видел, – ответил Сигизмунд сердито.
– И я не видел, – вздохнул Гугол. – Вот тебя уже видел, а горных козлов все еще нет. Грустно… Словом, наши кони не для таких дорог. Только у сэра Ричарда этот рогатый зверь даже не вспотел…
Конь не вспотел, это я уже мокрый как мышь, уже хриплю и задыхаюсь, ибо подниматься вверх по склону да еще тащить за собой в поводу коня… Хотя Гугол прав, мой конь идет спокойно. Не вспотел, морда не в мыле, в то время как кони Гугола и Сигизмунда уже никакие. Но сам Гугол держится, а он слабее меня, впереди Сигизмунд вообще в тяжелой кольчуге из толстых колец да еще и в кожаном доспехе с металлическими полосками толщиной в палец. Единственное, что сделал молодой рыцарь, это снял шлем и повесил на луку седла, но и тогда шлем постоянно остается на расстоянии протянутой руки.
Я измученно зыркнул исподлобья на Сигизмунда.
– Да сбрось и панцирь… В нем пуд железа, не меньше?
– Не знаю, что такое пуд, – ответил он с гордостью, посрамившей бы дьявола, – но я теперь зоррец, а не какой-нибудь срединник! Никто не заставал еще зоррца без доспехов и верного меча в крепкой руке!
Измученные кони шатались. Бока и животы лоснились от мыла, похожие на мокрых тюленей, с удил слетали крупные клочья пены. Я бы тащил их наверх и дальше, но Сигизмунд, несмотря на юность, более опытный, чем мы с Гуголом, сказал коротко:
– Ваша милость… коней лучше оставить.
– Давно пора… – прохрипел Гугол. – Гораздо быстрее пешком.
Поблизости журчал мелкий ручей. Он так старательно прятался между камнями, что воды никто не увидел, зато трава поднималась там крупная и сочная. Мы расседлали коней, двое стояли, едва удерживаясь на копытах, слишком усталые, чтобы даже напиться или сорвать зеленый листок, а мой с самым задумчивым видом подобрал камешек и начал хрустеть им, как будто отыскал кусок сахара.
Сигизмунд поцеловал своего в теплые бархатные ноздри. Солнце перешло на западную половину, медленно двигалось к горизонту. Подъем становился все круче, мы двигались, как скалолазы, иногда вообще приходилось, как по карнизу двадцатиэтажного дома, когда внизу только асфальт.
Гугол, совсем выдохшись, запросился перевести дух. Ветер стал пронизывающим. Звезды из огромных мерцающих глаз незаметно перетекли в крохотные холодные искорки, словно небосвод превратился в гигантскую глыбу льда. Сигизмунд цокал зубами. Все расщелины забиты снегом, а под ногами то и дело хрустят льдинки.
Я посмотрел на солнце – не греет, сказал трезво:
– Похоже, до вершины не добраться засветло. А ночевать на снегу… Сиг, высеки огонь, иначе врежем дуба.
Он оглянулся. Беспомощно взмахнул дланями.
– Все в седельных сумках…
Гугол вытянул шею, наши кони далеко внизу выглядят игрушечными. Поежился от ветра, взмахнул руками, едва не сорвавшись с выпуклой наледи. Пальцы его машинально сняли с пояса флягу с водой, но, поднеся ко рту, раздумал. Зато я, поколебавшись, взял у него флягу, потом снял с Сигизмунда шлем, налил немного воды. Оба смотрели на меня с опаской.
Минут через пять я вытряхнул из шлема слиток льда – идеальную одностороннюю линзу. Две пары глаз смотрели с непониманием. Когда по собранному мху побежала яркая точка, Сигизмунд забормотал молитву. Пошел дымок, и молитва стала громче. Вырвался язычок огня, Гугол завопил в восторге, а Сигизмунд осенял себя, нас и адское пламя крестными знамениями, читал все молитвы, которые знал, а знал великое множество, хотя и не полностью, а только первые два-три слова, как мы запоминаем песни.
Я отложил линзу с подтаявшим краем, где огорельефнились мои пальцы, а сам сунул их под мышку. Костер наконец разгорелся, Гугол суетливо подкладывал щепочки, ломал и выдирал все древесное, что торчало из трещин, а Сигизмунд посмотрел на меня печальными, как у коровы, глазами и произнес с великой мукой в голосе:
– Вы чародей, сэр Ричард.
Гугол смотрел на меня с тем же выражением в глазах, но восторг на его лице разгорался с новой силой.
Я отмахнулся:
– Да это же элементарно. Любой из вас может.
Сигизмунд отшатнулся, снова осенил себя размашистым крестным знамением.
– Ваша милость!
– Можете, можете, – подтвердил я.
Гугол спросил нерешительно:
– Да?.. А если у меня нет дара к магии?
– Да какой на фиг дар! – сказал я сердито. – Вот бери эту линзу и своди лучи в фокус. Ну, приближай и отдаляй от щепочки, чтобы стало вот такой яркой точкой. Чем меньше, тем лучше…
Сигизмунд таскал камни, загораживал костер от ветра, а Гугол с сильнейшим страхом и волнением на лице взял в руки линзу. Он держал ее, как гремучую змею, не замечал, как от холода белеют пальцы, зато когда от сведенных в кучку лучей пошел дымок, завопил и выронил линзу. Сигизмунд снова перекрестился, вытащил из-за пазухи серебряный крестик и поцеловал.
С третьей попытки дымок превратился в крохотный язычок огня. Гугол орал и плясал вокруг рукотворного костра, величал себя волшебником. Я привалился спиной к камню, съежился.
– Ерунда, – сообщил я. Зубы потихоньку лязгали, дрожь проникла в тело. – Железные мечи кажутся волшебными знающим только медные. Просто вы теперь знаете больше, вот и все. Любое прозрачное тело вот такой формы способно зажигать огонь. Сиг, вот увидишь, церковь это одобрит и освятит! Это чистый огонь, огонь с небес, понял?..
Сигизмунд посмотрел на меня с надеждой.
– Значит, это белая магия? От Господа?
– Это вообще не магия, – повторил я терпеливо. – Как не магия то, что ты лупишь кресалом по огниву, а от ударов искры. Это было… или казалось магией тем, кто увидел впервые. И считалось, что колдуны прячут огонь в камнях… или боги запрятали от людей!.. а смельчаки воруют. Прометеи, значит. Потом привыкли. И когда огонь вот так начал добывать какой-нибудь сопливый никчемный, ну, тогда какой из него Прометей? Девальвация великих имен… Так и эта линза. Найти горный хрусталь, отшлифовать, чтобы форма вот такая… понял?.. Правда, так огонь можно добывать только в солнечную погоду, а вот для кремня и кресала нет плохой погоды.
Я лег, скукожился, мышцы ноют от перегрузки. Рядом Гугол и Сигизмунд углубились в теологический спор. Здесь все споры упираются в теологию. И все непонятное – от Бога или дьявола. В душе чувствовался неприятный тоскливый привкус. Этим людям кажутся сверхъестественными такие простые вещи, как обыкновенная лупа, но ведь точно так же и мне может показаться магией высокая технология… Хотя нет, я настолько отравлен наукой, то бишь уверовал в нее, что даже если встречу доподлинную магию, то объясню все неведомыми мне технологиями.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
