Не спеша. С чувством. Она давила на мой рассудок, давила на него изнутри, нашла болевую точку и скользнула в пучину моего ужаса, в то время как я скрежетал зубами и цеплялся за Копье, только чтобы не упасть.
…Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук…
Я никак не мог выбросить из головы образ мертвого тельца Мэгги.
На изуродованном лице Этне появилась безобразная улыбка.
«Ну почему я пустил все на самотек, почему не защитил, почему просто оставил тебя с Мы…»
Щелк – и мозги встали на место.
Пару секунд я просто смотрел на титаншу.
А затем оскалился, как серый волк:
– Погоди-ка, свистелка. Ты забыла про пса.
– Что? – Ее улыбки как не бывало.
– Про пса, говорю, забыла, – сказал я. – С ними был пес. Может, твои приспешники сумели бы его убить, но это заняло бы какое-то время. А до моей дочери они добрались бы только через его труп. Но его трупа я там не видел. Внимание, вопрос: где мой пес? И правильный ответ: он с моей дочерью. Может ли он находиться где-то еще? Нет, это исключено. Следовательно, моей дочери там не было. Вот именно. Вообще-то, там не было ни души, и отсутствие пса – это однозначный сигнал от человека, который всех спас. От одной моей знакомой, которая много где побывала этой ночью. Она, черт возьми, точно не сидела сложа руки.
Этне обескураженно смотрела на меня.
Я отдышался и продолжил:
– Ты, милочка, затеяла драку с фэйри. И они сделали так, чтобы ты осталась довольна. Не удивлюсь, если в доме лежат не мертвые тела, а вязанки хвороста.
– Листен предал меня! – прошипела Этне, брызжа слюной и выпучив здоровый глаз.
Глядя на нее, я почувствовал что-то вроде жалости. А затем вздохнул:
– Ну да, конечно. Это единственно верный вывод. Приятно было познакомиться. – Я решительно выпятил подбородок, призвал на помощь всю свою волю и крикнул так, что мой крик отразился от сводов апокалиптического неба: – ДА БУДЕТ СВЯЗАНА ЭТНЕ, ДОЧЬ БАЛОРА!
В сознании разыгралась форменная буря. Даже после чудовищных затрат энергии в схватке со множеством врагов – а Этне, напомню, уложила полный спортзал сверхъестественных тяжеловесов – грубая сила ее воли оставалась, прямо скажем, сногсшибательной, и она впилась в мои органы восприятия, наполняя их случайными образами, запахами и ощущениями. Казалось, я стою в эпицентре самума, и вместо физической боли каждая песчинка несет с собой эпизодическое воспоминание, яркое, но настолько мимолетное, что сознанию не на чем сосредоточиться и не за что зацепиться. Согретая летним солнцем трава под босыми ногами. Прохладный бассейн в предрассветный час. Пасторальный образ фермеров, обрабатывающих землю бронзовыми орудиями труда. И тут же новая картина, где я душу кого-то голыми руками. Все эти эпизоды удвоились, учетверились, раздробились на тысячи отдельных впечатлений, одновременно наполнивших мой разум.
То были воспоминания Этне, бесчисленные фрагменты ее сущности, и они градом посыпались на мою волю. Пока я пытался завершить ритуал, Этне наполняла мой рассудок неостановимым ошеломляющим потоком впечатлений, намереваясь разнести мою личность в клочья. Чтобы этого не случилось, необходимо было зацепиться за собственное воспоминание, яркий образ, принадлежавший мне, а не титанше и способный уберечь мою психику от распада.
И я нащупал такой образ.
Мэгги у меня на руках, прижимается ко мне, ее сердечко стучит вплотную к моей груди, а Мыш прильнул к ноге воплощением любви и верности.
Этого оказалось достаточно.
Даже если титанша уничтожит все остальное, этого фундамента – друзья, семья, любовь – хватит, чтобы отстроить жизнь заново. И я сосредоточился на воспоминании о мохнатом друге и крепких объятиях дочери, понимающей, что она в надежных отцовских руках.
Воля Этне бушевала, словно ураган, но я стоял в эпицентре этой бури с самой спокойной улыбкой из всех, что когда-либо появлялись у меня на лице.
Ко мне вернулось чувство реальности. Я снова ощутил древко Копья в руках и дробленый камень под ногами.
В центре круга костровых искр корчилась и извивалась Этне. Она даже приподнялась над поверхностью земли, будто гравитация дала сбой.
– Да будет связана, связана, связана! – выкрикнул я. – Трижды сказано и сделано! Изыди!
Титанша негодующе завизжала.
Моя левая барабанная перепонка взорвалась. Вернее, лопнула от звукового давления. Так или иначе, она перестала существовать. Мир закружился со скоростью аттракциона, на котором тебя вдавливают в стену, вот только стены за мной не было.
Зато у меня было гребаное Копье Судьбы.
ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК-ТУК.
Такое чувство, что во мне затарахтел громадный мотор.
– Альфред! – пронзительно завопил я и ударом ноги отправил связующий кристалл в озеро.
Едва тот коснулся воды, как земля задрожала от глубокого урчания в нескольких милях у меня под ногами. Поверхность озера Мичиган внезапно застыла, а затем принялась вибрировать и подскакивать, будто световой индикатор на самой мощной стереосистеме самого Господа Бога.
В воде зажегся свет – не фонарик, не яркая аура, а огромное пятно диаметром в сотни ярдов, – и этот свет устремился к берегу с такой головокружительной скоростью, что я даже не мог ее оценить.
А перед этим светом шла гигантская волна.
– Ох ч-черт… – выпалил я.
Марконе развернулся лицом к волне и невозмутимо пробурчал какие-то слова, после чего пронесся к берегу с такой скоростью, будто его прокатил веселый дельфин.
– Дрезден!
– Бегите! – отозвался я. – Мне надо ее удержать!
– Ну конечно, – покосился на меня Марконе, смерил оценивающим взглядом золотисто-зеленую волну, набегавшую по всей линии горизонта, прошептал что-то на языке, которого я не знал, ответил себе на том же языке, но другим голосом и добавил уже по-человечески: – Древесина дерева гофер?[35] Нет у меня такой древесины. Да и ни у кого нет. Вряд ли эти деревья сохранились до наших дней.
Он покачал головой, уперся взглядом в землю, что-то забормотал и начал вбирать энергию.
Волна тем временем подросла до ужасающих размеров. Снова завизжала Этне, но я успел зажать правое ухо плечом, и оно не пострадало.
В воздухе повис омерзительный запах. Взглянув по сторонам, я увидел, как под монотонный и неблагозвучный бубнеж Марконе осколки бетона плавятся, превращаясь в раскаленную гидросмесь.
Волна тянулась к небу, и эти миллионы тонн воды мчались прямо на нас.
На последней сотне ярдов волна сузилась, сгустилась, выросла выше небоскреба и завернулась дугой размером с городской квартал.
На мгновение эта золотисто-зеленая башня замерла в апогее силы, прекрасная, изящная.
А затем на гребне волны раскрылись глаза. Зеленые, враждебные, непреклонные и безжалостные.
Вода обрушилась на берег.
И вместе с ней на берег обрушился сам Духоприют с распростертыми каменными руками размером с грузовик-пикап.
Громадная стена сияющей зеленой воды накрыла титаншу, и
