— Нет, заряжай вот это! — я протянул старшему артиллеристу одну из своих гранат, — Весит примерно на треть тяжелее ваших снарядов.
— Я могу промахнуться, — предупредил грек, — Не жалко будет, если утоплю без пользы? — он, конечно, сходу заценил примерную стоимость ребристого бронзового кругляша, хотя и понятия не имел, насколько дороже для нас его содержимое.
— Промахнёшься — так промахнёшься, приходится рисковать. Не бойся, у нас ещё есть. Поджигай вот это, — я указал ему на торчащий из корпуса гранаты фитиль.
Артиллерист как в воду глядел — конечно, первая граната ушла в чистые потери на пристрелку. Причём, самое-то обидное, что она бы легла на палубу пиратов, если бы не попала в натянутый канат такелажа униремы, который и отклонил её в сторону. Но пристрелка есть пристрелка, и на полный эффект от первой же гранаты никто всерьёз и не рассчитывал. В тот момент, когда она булькнулась в воду, Володя уже протянул греку другую. Снова просвистели над головами стрелы, снова выругался новый подраненый, снова досталось кому-то и у противника. Потом артиллеристы подправили наводку своего орудия, и вторая граната упала на палубу униремы, подскочила, упала снова ближе к корме и закатилась под скамьи гребцов левого борта. Им бы ноги поднять, и могли бы вообще лёгким испугом отделаться — ну, разве только по правому борту кого-нибудь случайно зацепило бы. Мы уже как раз на такой вариант и настраивались — Васькин достал ещё одну гранату, готовясь подать артиллеристу, и Серега тянулся уже к кармашку со своей, но тут один из пиратских гребцов то ли любознательность проявить решил, в данном случае неуместную, то ли на металл корпуса гранаты польстился в надежде себе его прихомячить, а для начала разглядеть получше, чего это такое блестящее ему боги послали. Оловянистая бронза — она ж такая, долго не тускнеет, а ведь маленький простой человечек в массе своей любит всё блестящее, а оно ж не всё золото, что блестит, гы-гы! В общем, подобрал этот олух царя небесного наш гостинец-сюрприз, да ещё и на уровень пояса его примерно приподнял, то бишь выше скамей, и вот тут-то граната и рванула — грохот, дым, вопли. Наш артиллерист — и тот прифонарел, а уж в какой осадок там выпали — ага, те, кто осколок не схлопотал!
— Нет, теперь ваш зажигательный! — подсказал я греку.
— А что это было? — ошарашенно спросил тот, указывая глазами на дым.
— Это — «Гром Амона», — ответил я ему с таким видом, будто означенный гром означенного египетского бога должен быть хорошо известен если и не всей античной Ойкумене, то хотя бы уж доброй её половине, — Влепи им теперь ваш огонёк, пока они сбиты с толку.
Артиллерист тут же оценил всю уникальность ситуёвины и ждать себя не заставил. А следом по моему кивку ему подал гранату Хренио, которая угодила на корму аж под рулевой помост, но ударилась там обо что-то и отскочила обратно на палубу, по которой и покатилась. Снова грохот, дым и вопли, снова замешательство, а затем — одна за другой две «зажигалки». Прежняя к тому моменту как раз раскочегарилась, и от неё что-то загорелось, наши лучники, оправившись от собственного ступора, возобновили свою стрельбу с удвоенным рвением, так что скучать пиратам уж точно не пришлось.
— Вон того! — указал я нашему лучшему стрелку, разглядев наконец, кто там на той униреме командует, — В шлеме с бляшками и изукрашенном панцире который!
Здоровенный франтоватый громила рухнул на палубу, получив стрелу в горло, и пираты, как это и характерно для обезьян, оказались вдруг предоставленными самим себе. Нет, замещать-то выбывшего из строя доминанта новым стадо приматов учить не надо, умеют на уровне инстинктов, но у двуногих и безволосых — не прямо сей же секунд. Для этого заранее заместитель должен быть намечен и всеми в качестве такового заранее же и признан, но какой же обезьяний доминант потерпит в своём стаде столь явного претендента на своё же собственное место? Вот и не оказалось у них такого сей секунд. Со временем — за день или за два — разобрались бы, конечно, это они умеют, но кто собирался давать им эти день или два? Их корабль загорелся уже в трёх местах, а пытающихся тушить огонь укладывали наши лучники…
— Убрать парус! Вёсла на воду! — скомандовал вдруг наш капитан-навигатор, опередив меня буквально на считанные секунды — я как раз пришёл к выводу, что уйти от нас на вёслах эти горе-флибустьеры ещё могут, если захотят, а в наших ли интересах их болтовня в портовых кабаках?
— Выбиваем гребцов! — указал я нашим стрелкам.
Выбить их всех было, конечно, нереально — они пригибались и ныкались за бортом, но главное — не могли ни грести, ни организоваться, что нам и требовалось. Наше судно, описав дугу, теперь уже само зашло им наперерез, отсекая их от спасительного берега и прибрежного мелководья, на котором они могли бы отделаться от нас благодаря своей гораздо меньшей осадке. Там кто-то, вроде бы, даже и соображать это начал — видно было, что о чём-то яростно дискутируют, указывая в сторону берега, но тут мы их от него отрезали, разом исчерпав им разногласия и приведя их к единому мнению типа «звиздец нам теперь». Так оно, собственно, и было. Артиллеристы добавили ещё пару «зажигалок», лучники пресекли организацию пожарной команды, и унирема заполыхала весело и от души. Пираты, кто ещё уцелел, заметались и начали прыгать в воду, направляясь к нам.
— Уничтожить этих негодяев! — велел мореман.
— Тебе не нужны рабы? — спросил я его, поскольку ожидал ловли спасающихся с целью их дальнейшей продажи на Родосе, куда судно и должно было направиться после захода в Коринф.
— Только не эти! Пусть все отправляются на корм рыбам! — ответил капитан, — Я потом объясню тебе…
— Ну, как скажешь — тебе виднее, — кивнул я, давая отмашку нашим лучникам присоединиться к этому расстрелу.
Двигаясь на вёслах, наше судно методично перехватывало пловцов. Дальних выщёлкивали лучники, ближних матросня либо топила ударом весла, либо гарпунила трезубцем на верёвке. К вечерним сумеркам всё было кончено. Вся пиратская унирема была уже охвачена бушующим пламенем, в треске которого потонули и вопли последних сгорающих заживо. Убедившись, что вечерний бриз относит горящее судно пиратов в открытое море, и столкновение с ним нам не грозит, наш навигатор приказал встать на якорь.
— Эти разбойники из Кротона, и я не хочу заходить туда, — объяснил он мне, когда я не понял его намерения ночевать прямо в море, — Приберёмся, уничтожим все следы — меньше будет проблем…
— Непростые пираты? Я думал, на таких кораблях плавает только морская стража…
— А это и есть морская стража Кротона — в том-то всё и дело. Настоящих пиратов в этих водах давно уже не осталось, и несколько лет всё было спокойно, пока в позапрошлом году не начали бесследно исчезать корабли. В спокойном море, безо всякого шторма. С караванами из нескольких судов ничего не случалось, а вот одиночные — начали пропадать. Я знавал одного из их навигаторов — это был опытнейший и хорошо знающий своё дело моряк, и когда вдруг исчезло и его судно — многие у нас в Локрах заподозрили неладное. В прошлом году я стал плавать только в составе караванов, но на всякий случай заказал себе в Сиракузах и вот эту катапульту — сто двадцать полновесных денариев за неё отдал, представляешь? И ещё две сотни потом отдал за оружие для моих людей. Для меня это совсем не пустяковая трата, но я решил, что безопасность дороже. И как видишь, не ошибся…
— Ты с самого начала подозревал кротонских морских стражников?
— Нет, в позапрошлом году мы ещё думали на каких-нибудь повадившихся заглядывать в наши воды пиратов. Но пираты не топят кораблей и не убивают всех людей на них — ведь это же добыча, которую можно с выгодой продать. Только в прошлом году, когда снова пропали несколько одиночных судов, у нас заговорили об этом Прокле, сыне Аристида. Вот этот их главный в шлеме и панцире, которого подстрелил твой человек — это как раз он и был… Он всегда имел дурную репутацию, с ним никто не хотел иметь никаких дел, и дела его были особенно плохи. Но три года назад, когда Рим вывел в Кротон колонию граждан, дела пошли не лучшим образом у всех кротонских старожилов, а этого негодяя, которому порядочный человек и медного асса не доверил бы, вдруг приняли на службу в морскую стражу города, а на следующий год уже поставили командовать вот этой монерой. Говорили, что он останавливал купцов и обвинял их в контрабанде запрещённых товаров, вымогая щедрое подношение, и был немалый скандал по этому поводу, но за Прокла вступилась римская администрация колонии, и дело замяли. Заслуги у него какие-то никому не известные перед римлянами оказались, и доказать расследовавшему это дело римскому префекту ничего не удалось А потом начали пропадать без следа одиночные корабли. А мыслимое ли дело найти законную управу на пирата, пользующегося такой поддержкой? Так что как оно вышло сегодня, так оно и к лучшему — исчезла эта монера без следа в море, исчез вместе с ней неуязвимый для правосудия пират — и хвала за это справедливым и милостивым богам…
