— Карась! — крикнул Батыев громовым голосом. — На выход!
И они втроем побежали по улице к растущим небоскребам.
А там пришелец уже показывал Удалову и другим гуслярцам, как можно самому построить за пять минут комфортабельный дом.
— Товарищ пришелец! — закричал Батыев. — Остановитесь!
— Чем могу служить?
— Это правда, что вы компьютер установите?
— Разумеется, но после обеда, — сказал пришелец.
Общественность, что сгрудилась вокруг, захлопала в ладоши.
— А как же бухгалтерия? — спросил Батыев. Он еще не до конца поверил пессимисту Слабенко. Но уже сильно боялся.
— Не нужна больше бухгалтерия, — сказал пришелец.
— И заводы автоматические построите?
— И заводы. И даже автоматические свинофермы. Зачем цивилизованному человеку заниматься таким отсталым трудом?
— Но чем же мы будем управлять? — спросил Батыев.
— А ничем, — сказал пришелец. — Все будет само делаться.
— А мы? А я? А они?
— Вы все займетесь творческим трудом, — сказал пришелец. — У нас на планете все занимаются творческим трудом и никто ничем не управляет.
Ужас охватил Батыева. Нет, он не сдастся!
— Товарищ пришелец, — сказал Батыев, — как я понимаю, скоро корреспонденты приедут, надо бы нам с вами обсудить некоторые организационные вопросы.
— Пожалуйста, — сказал пришелец. — Сейчас я кончу небоскреб, гостиницу и освобожусь.
— Я займу тебя только минут на пять, — сказал Батыев твердо. — Проблемы есть.
— Хорошо, — согласился пришелец. — Корнелий Иванович, вы сможете кончить небоскреб без меня?
— Почему нет? — ответил Удалов. — Дело простое.
Он взял стакан с раствором и занялся строительством.
Батыев подхватил пришельца под одну ручку, Слабенко под вторую, и они быстро поволокли его к реке.
У космического корабля остановились.
Слабенко уже понял, чего хочет Батыев. Он подтолкнул пришельца к открытому люку корабля и сказал:
— Давай вали отсюда! Чтобы твоего духу не было!
— Я вас не понял, — промямлил пришелец. — Разве я нарушил какой-то ваш обычай?
Батыев испугался, что пришелец начнет звать на помощь общественность — тогда неприятностей не оберешься.
— Слушай, — сказал он как можно сердечнее. — Мы тебя очень просим: немедленно улетай и больше не прилетай.
— Но почему?
— Из гуманизма, — сказал Батыев. — Из любви к людям.
— Я не понимаю. Я все делаю из гуманизма. У меня нет других намерений, кроме космического сотрудничества.
— Мы, люди, — сказал Батыев, — привыкли жить в борьбе. Все, что сделано вокруг, — Батыев обвел рукой окрестности: недостроенное здание общежития, мусорную свалку, трубу, из которой лилась в реку вонючая жидкость, замусоренный пляж, — все добыто в труде и бою. Мы боремся с природой, мы выигрываем и проигрываем битвы за урожай, мы боремся даже за товарищеское отношение к женщинам. Что же ты, пришелец, нам предлагаешь? Разоружиться? Опустить руки? Нет! Мы не сдадимся на милость прогресса, мы сами придем к высотам. И в этом есть великий гуманизм.
— Это странно, — сказал пришелец.
— Вы видели, сколько людей сидит в доме, где я работаю? — спросил Батыев. — Триста с лишним человек. И это только кажется, что они курят и пишут бумаги. Они борются и помогают бороться другим. Не лишайте нас права на бой!
— Давай, давай! — сказал Слабенко и как следует подтолкнул пришельца.
Тот влетел в люк.
— Все же удивительно, — донесся голос из корабля. — Я хотел как лучше.
Батыев собственноручно захлопнул крышку люка. Пришелец выглянул в иллюминатор, что-то говорил, но его уже не было слышно. Батыев властно показал пришельцу пальцем вверх. Тот кивнул, и корабль взмыл к небу.
— Значит, так, — сказал Батыев Слабенко. — Беги к Удалову, отними у него стакан, но не выбрасывай. Нам с тобой еще бы по даче построить.
— Понял, — лукаво улыбнулся Слабенко.
— И подготовь документы себе на премию за площадь и небоскреб. А я пойду звонить Чингисову. Пускай приезжает, покатает горошину.
Настой забвения
Этот настой профессор Минц не изобретал. Руслан Хабаев, народный медик из Нижнеселенгинска, прислал ему пучок травы кут на анализ. Лев Христофорович исследовал траву и подтвердил действие ее сока на живые организмы — принявший настой этой травы забывал то, что с ним происходило ранее. В зависимости от дозы время провала памяти изменялось. От одного дня до одного месяца.
Определив химическим путем состав сока и выделив активный агент, Минц сделал для себя некоторый запас этого средства, но применения ему не придумал. В один прекрасный день Минц повстречал во дворе Ксению Удалову. Соседка вела сына в школу и была удручена.
— Что случилось, Ксюша? — спросил добрый Минц. — По глазам вижу, что беда.
— И не говорите, Лев Христофорович, — откликнулась Ксения. — Третий день жизни нет. Увидела я во сне страшный кошмар. Будто возвратилась домой, а мой Корнелий с актрисой Акуловой в одном неглиже распивают водку.
— Но ведь это неправда! Ваш супруг — примерный семьянин. А актрисе Акуловой в нашем городе нечего делать.
— Мама сервиз разбила, — сообщил Максимка. — О папину голову.
— Не может быть! — воскликнул Минц. — А зачем?
— Они же из него водку пили, — ответила Ксения.
— Но только во сне! Не на самом деле.
— Конечно не на самом деле! Но ведь пили! Сама видела.
— Давайте зайдем ко мне на минутку, — сказал Минц. — Может быть, я смогу быть вам полезен.
У себя в комнате Лев Христофорович отыскал на полке маленькую бутылочку с настоем забвения, накапал Ксении в стакан, разбавил водой и предложил выпить. Притом, чтобы не было недомолвок, разъяснил Ксении, что она забудет происходившее с ней в течение последних четырех дней.
Поблагодарив, Ксения отвела Максимку в школу. Как назло, именно в тот день Алла Степановна, учительница по русскому, по прозвищу Марфута, женщина добрая, но уставшая от постоянных неуспехов Удалова-младшего, вызвала Максима к доске и осталась его ответом недовольна.
И тогда она предупредила, что на следующем уроке обязательно будет гонять мальчика по всем правилам грамматики, а в случае очередного прогула будет вынуждена вызвать в школу родителей.
Максим вышел из школы как в воду опущенный. Не потому, что раскаивался, а потому, что ему грозила катастрофа: через два дня день рождения — и обещанный велосипед. Завтрашний провал перечеркивает велосипед и грозит телесными наказаниями.
Максим брел, волоча по пыли портфель, и даже начал подумывать, не взяться ли за учебники, но тут увидел во дворе профессора Минца, который сидел под кустом сирени и читал иностранный журнал. В тот миг утренние события проснулись в памяти Максимки. Он понял — надежда есть! Если Марфута забудет о своем злодейском намерении, велосипед можно спасти.
Максимка знал, что, когда Лев Христофорович читает, его и пушками не отвлечешь. И еще он знал, что дверь к Минцу никогда не запирается.
Через пять минут Максимка пошел домой. В портфеле лежал заветный пузырек.
За обедом, чтобы проверить профессора, Максим спросил маму:
— Как твой сон, не беспокоит?
— Какой сон? — не поняла Ксения.
— Об актрисе Акуловой.
Корнелий в ужасе прижал к губам палец.
Но Ксения не заметила этого отчаянного жеста.
— Ешь, сынок, а то остынет, — сказала она.
И Максимка поверил профессору Минцу.
После обеда Максим пошел к дому Марфуты, решив, что не вернется домой, пока не накапает ей в чай или в суп настоя.
Он хотел разыграть кающегося грешника, попросить о дополнительных занятиях. Все равно она забудет.
Дверь открыла Марфутина мать, она сказала, что Алла Степановна уехала в Тотьму на совещание и вернется только к ночи.
Это была трагедия. Не приходить же к учительнице ночью в виде кающегося грешника.
Расстроенный Максимка уселся на берегу речки и стал думать.
В реке текла вода, много воды, но в кран Марфуты эта вода не попадет. А какая попадет?
И тут Максим сообразил: вода попадает в дома из водопровода. Если найти, где водопровод начинается, влить туда пузырек, то хоть капля доберется до учительского дома.
Сообразительный мальчуган пробрался на городскую водопроводную станцию и, пользуясь доверием тамошнего дежурного, которому Максим рассказал, что готовит доклад о работе водопровода, был допущен к водозабору и вылил в городскую сеть пузырек с настоем.
Это случилось в восьмом часу вечера. В десять Максим уже спал сном праведника. Ему снился велосипед, на котором каталась актриса Акулова.
Великий Гусляр просыпается рано. Идут на работу люди, тянутся к базару подводы и жигулята, спешат пассажиры к первым автобусам, с реки доносятся голоса матросов и рыболовов.
