хочу. Ну, попробуй, шевельни мозгой!
Я шевельнул. В голове словно бы искра проскочила, и я вспомнил тот разговор. Каждое слово. Каждый жест Чикина. Каждый свой аргумент.
Мы говорили о "машинке для воспоминаний".
– Толик, это же чудо! – восклицаю я. – Подойди сюда, я тебя расцелую.
– Не надо, – улыбается Чикин. – Идея всё-таки твоя, и я чувствую, что толк от неё будет. Но признайся, Володь, ты ведь не так прост. По-моему, ты заранее знал, что с тобой случится.
– Да ну тебя, – смеюсь я. – Просто я везучий. Покажи машинку-то!
– А вот она, у кровати, на тумбочке.
Я поворачиваю голову и вижу небольшой раскрытый чемоданчик. Четыре провода из него тянутся к моей голове.
– Я хотел тебе сюрприз сделать, – рассказывает Чикин. – Последние ночи совсем не спал, мы тут со специалистами сидели, думали, доводили применительно к твоему случаю. А ты тут – бабах! – и отчебучил. Твой мозг врачи уже собирались на свалку выбросить, но мы кой-чего исправили и подключили тебя к чемодану.
– Толик, ты не представляешь, что эта штука для меня значит. Постой… Так она за меня и думает?
– Она выполняет все недостающие функции твоего мозга. Только лучше, быстрее и надёжней. Я думаю, ты теперь не будешь страдать склерозом до ста лет включительно. Ладно. Вставай, одевайся, бери чемодан. Поедем к тебе домой, и я покажу, как всё это устроено.
* * *
– С помощью этой ручки ты устанавливаешь примерное время желаемого воспоминания. Точность – плюс-минус месяц, иногда чуть хуже. Если тебя интересует конкретный предмет, то есть все воспоминания, связанные с ним, ты нажимаешь эту кнопку и направляешь на него вот эту трубочку. Понял?
– Вроде да. А если я об этом предмете ничего раньше не знал?
– Ничего и не получишь.
– А что это за деления на ручке времени?
– Это всё условно. Где-то вот до этой чёрточки можешь вертеть, а дальше бесполезно – это момент рождения, а до него ты ничего не вспомнишь, хоть тебе по голове стучи.
– Ты уверен, Толик?
– А что?
– Да так…
* * *
Едва он ушёл, я закрыл глаза и начал вращать ручку времени от момента рождения до сегодняшних дней. Я, словно фильм, просматривал прожитую жизнь и пытался её беспристрастно оценить.
По-моему, я кое-что понял.
Теперь я знаю, почему мне не удалось тогда, во время игры, взлететь с вершины спиралевидной башни. Я расплатился со всеми. Даже с Исааком Ньютоном, который был виноват только тем, что заблуждался. Единственный человек, которого я не наказал – это я сам.
К чему винить всех, кто сделал меня таким, какой я есть? Ведь в этом мире всё зависит от меня, а значит, я сам тоже повинен в собственных страданиях. Более того, и в чужих страданиях тоже.
Слишком часто я не мог держать в узде собственное настроение и, напитавшись злобой, заполонял небо тучами.
Если я осознаю это до конца, если я по-настоящему раскаюсь и всегда буду помнить о результатах моих мыслей и действий, препятствий на моем пути уже не будет. Надо любить людей, Киж. По крайней мере, любить их больше, чем ты прежде это делал.
Я вращаю ручку в противоположную сторону. Она проползает отметку рождения, и я вижу россыпь хлебных крошек на мраморном полу дворца.
Это потому, что объектив машинки смотрит в раскрытое окно.
Все вы! Простите меня за то, что я забыл о своей природе. За то, что иногда я судил несправедливо. За то, что я ошибался.
Да, меня здорово изменил этот мир, и он свою вину осознал полностью. Но никто не безгрешен. Даже принц Киж. И поэтому он должен взять часть вины – пусть небольшую – на себя.
Я гляжу в зеркало и вижу там озорного, лет двенадцати, пацана с хитро поблёскивающими глазами и взлохмаченной шевелюрой.
Здравствуй, Киж!
Я направляю в зеркало объектив. Игра окончена.
29. Лолигд
Он шёл на меня, сжимая в руке ремень с огромной пряжкой. Чёрно-белые мраморные квадраты, составляющие пол, были скользкими, и я никак не мог остановиться и побежать в другую сторону. Лолигд, одетый в черную АХЕЗУ до пола, с глазами, горящими огнём, с всклокоченной бородой, цепко схватил меня за руку.
– Я поймал тебя, негодный мальчишка! Я ищу тебя весь день. Где ты был, отвечай!
– Я играл.
– Играл?! Но мои слуги обшарили дворец и не нашли тебя. Сейчас я тебе ещё и за враньё всыплю.
– Но я – принц Киж.
– А я пока что король. И меня не волнует, что принцев наказывать не положено. Ложись на диван и снимай штаны, паршивец!
Он сказал это точно так же громоподобно, как и в цепи моих повторяющихся снов. И я вдруг понимаю, что этот мир за время моего отсутствия стал мне совсем чужим. Ведь прошёл не день, нет – тридцать три с лишним года!
– Вы неправы, Лолигд, – говорю я. – Конечно, в этом мире вы главнее. Но кем бы я ни был – принцем или вашим рабом – вы должны меня беречь и уважать. Потому что я – человек. Я живу, я чувствую боль. А боль никуда не уходит. Она остаётся в моих снах, в памяти. В моём мозге. И потом, когда-нибудь, она выйдет на поверхность…
Лолигд стискивает мою руку и начинает выкручивать её, а потом толкает меня лицом на диван.
Но я не хочу, чтобы пряжка впивалась в мою кожу, с каждым ударом делая меня всё хуже и хуже. Я не хочу вновь наполняться жестокостью или равнодушием, обидой или ненавистью.
И поэтому я перехватываю ремень в воздухе и вырываю его из рук Лолигда.
– Да как ты смеешь, Киж?! – кричит он. – Ты мой сын!
– Если бы я был вашим сыном, – отвечаю я, отбрасывая от себя его волосатые руки, – я бы и правда не смог вам возразить. Но я – Владимир Сергеевич Соболев, которого кое-чему уже, к сожалению, научили.
Я отталкиваю его, и он растягивается на скользком жёстком полу.
Что дальше? Во всю стену – окно. На камине – подсвечник. Раздумывать нечего!
Я хватаю бронзовый подсвечник и со всех ног бросаюсь к стеклянной стене, за которой открывается панорама этого… как его…
(Не время сейчас вспоминать слова, Киж. Время действовать)
– КИЖ, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? – нет, это не моя мысль. Это кричит Лолигд. Я-то прекрасно знаю, что делаю. Я разбиваю подсвечником стекло. Какая разница – встать в жёлтый квадрат или просто прыгнуть в переливающуюся,
