обличие невозможно. Он и не смог: сгорел заживо.
Нейд говорил и говорил, а Рик сидел, затаив дыхание, и не знал, куда деть глаза. Столько в голосе принца было вины, злобы и горечи, что ею в пору было захлебнуться. И Рик захлебывался.
Так обретали смысл и плоть его собственные кошмары – все то, чего он совершенно не помнил, но так долго видел во сне. Стало быть, и кошмар у них с Нейдом один на двоих: багровые сполохи и свист арбалетных стрел.
Альвира колотил озноб, измазанную сажей скулу наискось чертила мокрая полоса.
– Перестань! Хорош себя грызть, ну что ты мог?.. – Жаворонок накрыл ладонью его пальцы, судорожно сжатые на деревянном подлокотнике.
Как он ненавидел себя за этот страшный разговор, за фальшивое свое сочувствие! А впрочем… впрочем, не таким уж оно было фальшивым, и от этого становилось по-настоящему жутко.
Собеседник его не слышал, он продолжал сорванным, глухим голосом, который почти невозможно было узнать:
– А потом последний – Эйверик – начал обращаться. Я думал, он сейчас тоже… как Галлор… А он – в феникса, понимаешь?! Это же невозможно, это из всех Аритенов единицы могли! А он взял и… – Задохнулся и умолк, потом с видимым усилием заговорил снова. – Сперва ничего видно не было – только огонь. Представляешь, со всех сторон только пламя… Я думал, что тоже умру, а, может, уже умер, но все вдруг закончилось. Солдат было несколько десятков… от них даже пепла не осталось, он их всех – в один взмах! Все выгорело: мебель, тела… Стены оплавились! А меня – не тронул. Мы стояли друг напротив друга, смотрели. Эйверик в обличии, никогда его глаз не забуду – огромные, с вертикальными зрачками… До сих пор снятся. Знаешь, я уже тогда понял: не было раньше никакого проклятия континента! Оно появилось той ночью, мы сами его создали! Вот теперь Эйверик был чудовищем. Да любой бы стал после такого, любой свихнулся бы!
– А потом? – Рик спросил и запоздало поймал себя на том, что знать ответ ему откровенно страшно.
– У меня меч был. Ну, как меч – так, игрушка, скорее, зубочистка, – я стойку принял. Ну, как умел. Думал, дурак, сейчас подохну, как настоящий герой: в бою с монстром, с демоном… А хрен там! Он вдруг скинул обличье, стоит, смотрит… – Лиар с отчаянием махнул рукой, отбросил со лба слипшиеся от пота пряди. – Пацан совсем, ему же пяти лет не было. Я тоже стою… Я же мог тогда закончить всю эту дрянь, должен был закончить, понимаешь?! А я… не смог. С Фениксом бы стал биться, – сдох бы, но хоть попробовал! – а с этим… С этим не смог, смотрел, как он уходит. Не знаю, как мимо наших просочился, – ими же весь замок уже кишел! – но Эйверик выбрался, его больше не видели. Проклятье, Рик! Я до сих пор понять не могу, кто из нас кого пощадил?! Он мог меня прикончить, я его мог… И оба живы! Почему?!
Жаворонок не ответил, да он и сам не знал. Он не знал и не помнил мальчишку, сумевшего испепелить к бесам несколько десятков лучших бойцов Эверранского Волка, не помнил женщину, закрывавшую его собой. Но ему тоже вдруг очень захотелось узнать… В самом деле: почему?
Зато ясно стало другое. Вот отчего магическая сила вернулась к Жаворонку именно там, на пути к Пограничным горам. Лицо случайно увиденного им дворянина в черно-серебряном одеянии зацепило что-то в памяти, и запутанный, размочаленный клубок ниток начал разматываться. Потому что Лиар Нейд – последнее, что он видел прежде, чем потерять и память и магию двенадцать лет назад.
А Нейд продолжал.
После штурма, выслушав его, Сэйгран Ивьен приказал принцу молчать. Сказал, что ему померещилось, что будь он в тронном зале – сгорел бы вместе с солдатами, что выжить там было невозможно.
Что возможно, а что нет, в Новом Эверране решает регент, а потому Эйверик Аритен официально был признан мертвым. Лиар, правда, поначалу не успокоился. Думал, что люди должны знать правду… На следующей тренировке ему сломали челюсть – случайно, конечно, – при таком раскладе особо не потрещишь. Ивьен уже тогда не склонен был к долгим церемониям.
– Он правильно сделал, только поздно: разнеслось уже, раскатилось. А я только потом понял… Да кому она нужна, такая правда, если из-за нее целые города в крови топят! Это же из-за меня все, понимаешь?! Я дал почву слухам о выжившем Фениксе! И сколько потом уродов, прикрываясь его именем, поднимали восстания?.. Каждая амбициозная тварь…
Лиар замолк, уронив подбородок на сплетенные пальцы, уставился исподлобья с непонятным каким-то ожиданием. Так, словно Жаворонок мог вынести ему приговор – хоть смертный, хоть оправдательный.
– Многовато ты на себя взял, не находишь? – не выдержал волшебник. – Думаешь, ты б молчал, так и слухов бы не было? Разбежался! Эльверго вспомни: там все куда тише прошло, королева вроде как своей смертью умерла. Адо сих пор то там видели детей молнии, то тут… Паршивая история, не спорю, но ты в ней никакой роли не сыграл.
Альвир опустил глаза.
– Успокаиваешь? Ну и кому из нас неймется кого-нибудь пожалеть?.. – Он растянул почерневшие от вина губы в кривой усмешке. – Ладно, извини. Я не должен был все это рассказывать, тебя это не касается. А меня что-то развезло…
Не касается, значит? А хотел бы Рик, чтоб и в самом деле не касалось!
– Переживу, – хмуро откликнулся он.
Принц, похоже, выдохся окончательно, оплыл свечным воском. Нелегко ему далась сегодняшняя ночь. Впрочем, чего удивляться: если двенадцать лет таскать на плечах подобную дрянь, еще не так прижмет. Как это все его вообще не раздавило?.. Жаворонку все-таки проще, он хоть не помнит.
– Рик? – голос принца разительно поменялся, проскользнуло в нем что-то новое, чего волшебник прежде от Нейда не слышал. – Если ты кому-то передашь наш разговор… Намекнешь хотя бы… – он говорил совсем спокойно, не сводил широкие свои брови, не повышал голоса. Только впервые за время их знакомства угроза в тоне черно-серебряного была настоящей.
– Не переживай, мне голова на плечах еще не наскучила. Ни с кем я про Феникса говорить не стану! – буркнул Рик. Потом осторожно спросил: – А ты, выходит, считаешь, что посла он прикончил?
– Он, – равнодушно кивнул Альвир. – Я разную магию видел. В Асавель специально ездил: в долине скалы есть, так на них тоже следы остались после того, как Сольгре Сигвальд положил там бесову тьму народу. Это совсем по-другому – не спутаешь, хотя он тоже
