Когда мотоцикл домчался до переезда, были видны уже только убегавшие красные огоньки на последнем вагоне... Медленно, как колодезный журавль, поплыл кверху полосатый прут шлагбаума, и «Волга» первая нырнула под него; за «Волгой» неуклюже прогромыхали по деревянному настилу два самосвала с гравием, затем перевалилась легковушка и еще один МАЗ, — они подъехали сюда раньше. Только после них настала очередь Орлова... Но «Волга» снова была недалеко, всего лишь в сотне-другой метров.
— Федя, они в наших руках! — громко сказал Белозеров. — Еще немного, Федя! Это же волки... Я ему говорю: «Зачем ты Калошина?» Он оскалился: «Докажи, что это я».
Больше «Волга» не останавливалась. За железнодорожным полотном она свернула на проселок, — Бояров хорошо, должно быть, знал этот район. А следом за нею и мотоцикл снова пошел прыгать по лужам и промоинам.
В сторону отнесло три-четыре дачки с освещенными верандами, с людьми, сидевшими за столом — было как раз время ужина, — потом показалась группа домиков под шиферными крышами — пионерский лагерь. Во дворе там горел фонарь, и в его размытом свете шевелилось понизу что-то множественное, светлое, живое, как на птицеферме; донеслась и отлетела музыка.
— Федя, нажми! — крикнул Белозеров.
Но что — что он, Федя, при всем желании мог еще выжать из своего ветерана?! Было вообще удивительно, что в этой безнадежной гонке его ИЖ-49 не рассыпался. И надо было принимать новое решение, — пришел он к выводу: у ближайшего же милицейского поста надо было остановиться!..
А «Волга» и вовсе исчезла теперь в тени придорожной рощицы, подступившей к самой дороге. Мотоцикл мчался уже точно по инерции, в пустоту, по незримому следу, за растаявшим призраком. Все реже попадались встречные машины; протарахтела подвода с женщиной, укрывшейся рядном, и дорога, утопавшая в сумраке, тоже как будто должна была вот-вот оборваться...
— Коля! — не поворачиваясь, позвал Орлов. — Сам посуди: современная машина и мой экспонат. Надо до милицейского поста... Чем скорее заявим, тем вернее...
Белозеров не дослушал его.
— Чуешь, где мы? — закричал он новым, полным торжества голосом. — Мы на Варшавку выезжаем... Федя! Ты же должен помнить!..
Он привстал в коляске, держась одной рукой за переднюю скобу, другой за скобу, что позади седла водителя, ветер рвал и путал его волосы.
— Садись! — крикнул Орлов. — Вылетишь...
— Мы их возьмем, комбат! — будто в хмельном упоении, над самым его ухом прокричал Белозеров.
— Как ты их возьмешь? — в сердцах крикнул Орлов.
— Честное слово, мы были здесь! — кричал Белозеров, качаясь в трясущейся коляске. — И эту дорогу я помню... этот березнячок! Федя, друг! Мы же здесь с тобой...
Федор Григорьевич промолчал. «Сколько дорог мы с тобой видели, майор?» — подумал он.
— Вот и мостик! Гляди — мостик! — необыкновенно обрадовался Белозеров. — Вроде он самый... Или это новый? Вроде новый... Тот сгорел, я же помню.
И Орлов погнал свой ИЖ-49 вперед, — вразумить Белозерова было невозможно... Березовая рощица отступила от дороги, и открылась речка, завешенная туманом, клубы ивовых кустов в белой мгле, горбатый мостик с перильцами. И на мостике бегущая серая тень — это опять были они, недобитки, оборотни, убийцы, вынырнувшие, как из небытия!..
— Не ушли, мать вашу!.. — сорванным голосом сказал Белозеров. — Мы сейчас, сейчас, мать вашу!..
Он сел, и в его руке опять был пистолет.
За речкой в обе стороны расступилась черно-холодная пашня с серебряными бляшками воды, застоявшейся в канавках; справа, в километре, темнел, как упавшая туча, лес. Нигде не было ни огонька, ни души; «Волга» впереди превратилась в пятнышко, готовое вот-вот испариться. И в этом вечернем обезлюдевшем, затуманенном мире только его, Орлова, старенькая машина отчаянно трещала и куда-то неслась...
На горизонте вырисовалась ломаная линия крыш, башенка колокольни... И Федор Григорьевич твердо решил: в селе они разыщут милицию, а на худой конец — телефон и заявят о своем деле. Они и не имели права дольше молчать о нем, тем более что справиться с ним самостоятельно у них недостало сил... Надо было позвонить и домой, Тане, — она, наверно, не находила уже себе места.
После пашни потянулся картофельный участок, весь в мелких, сизоватых цветах. И будто серая мышь метнулась туда с дороги — «Волга» вновь изменила курс.
— Направо, Федя! — скомандовал тут же Белозеров.
Приметив ответвление от дороги, что вело через поле в лес, Орлов повернул за «Волгой» — он никак почему-то не смог ослушаться команды. На опушке вспыхнул свет и побежал между стволов — пассажиры «Волги» зажгли фары; Орлов тоже включил свой фонарь.
Картофельное поле кончилось у самого леса, мотоцикл круто подкинуло на выперших из почвы корнях, и он не въехал, а выпрыгнул в широкую просеку. На масляно заблестевшей в луче фонаря грязи были отчетливо отпечатаны свежие рубчатые следы от покрышек автомобиля.
Федор Григорьевич мысленно костил себя последними словами — он был крайне недоволен... Мотоцикл опять заскакал, не слушаясь управления, и то будто упирался, увязая в раскисших колеях, оскальзываясь, то кидался вбок — скорость сразу пришлось сбросить. Правда, и пассажирам «Волги» приходилось так же туго, и, может быть даже, у легкого мотоцикла появились на этой адовой дороге некоторые преимущества. Лавируя и угадывая места посуше, Орлову удавалось пока что двигаться. А свет автомобильных фар, бежавший все время вдалеке, начал усиливаться и расширяться — машина словно бы дальше не шла. Затем стал неслышен, замолк и ее мотор.
«Эх, не успел позвонить Тане! — подумал Федор Григорьевич. — Сейчас начнется...»
Мотор «Волги» вновь взвыл и оборвался: кажется, они там прочно застряли. И, как водится, они увязали тем глубже, чем больше упорствовали, буксуя с перегруженным двигателем.
— Так! Очень замечательно! — отрывисто, удовлетворенно сказал Белозеров.
На малой скорости Орлов проехал еще сотню метров... Плоская лягушка длинно прыгнула перед мотоциклом и, похожая в прыжке на крохотного, распластавшегося человечка, плюхнулась в лужу. И опять невыносимо, с присвистом, завыла «Волга» — шофер ее здорово нервничал — и задохнулась. Машина сидела уже, наверно, на бампере, в расширившемся световом шаре можно было теперь разглядеть ее накрененный силуэт.
— Давай еще немного... Я скажу, когда тормозить... — приказал Белозеров и поднял пистолет. — Ну, голубчики-субчики!..
Держась ближе к стене деревьев, Орлов подвел мотоцикл еще метров на пятьдесят... «Волга» оставалась на месте в окружении выступивших из мрака ярко-белых березовых колонн. Но в самой машине по-прежнему было темно, — пассажиры, казалось, покинули ее. А вероятнее всего, они тоже готовились и ждали — чего?.. Конечно, наиболее выгодной дистанции для нападения...
Белозеров все не давал команды тормозить, Орлов предусмотрительно погасил фару — и вовремя... Его давний опыт сослужил службу и в этот раз — из-за кузова «Волги» тотчас сверкнули три огненные вспышки... И чеканно, как по железу, прогремели три удара — стреляли из крупнокалиберного пистолета или из обреза. Почти одновременно погасли фары «Волги» — Бояров тоже не захотел, чтобы его машина превратилась в ясно видимую мишень.
Но на самую малость он опоздал — Белозеров выстрелил, послав свою пулю туда, где держалось в воздухе — одно мгновение — черное пятно от ослепивших трех вспышек. И там кто-то отчетливо, словно ужаснувшись, охнул...
Орлов повернул резко мотоцикл, вломился в затрещавшие кусты и выключил зажигание. Белозеров мигом выбрался из коляски, за ним соскочил Орлов. И оба легли, не обменявшись ни словом, глядя на дорогу.
Когда глаза их свыклись с темнотой, они увидели около автомобиля лежащего черноголового человека. Человек шлепал руками по воде в колеях, ворочался, пытаясь встать на четвереньки и падая грудью, пока его голова не погрузилась в воду. Это был шофер в своем черном берете.
Над просекой гомонили взметнувшиеся разом с берез вороны. Их тесная стая завилась в иссиня-мутном небе, как подхваченный ветром ворох горелых обрывков, бумажного пепла, и, картаво крича и гневаясь, полетела отсюда. Белозеров повел взглядом на Федора Григорьевича: его глаза сами светились ярким зеленоватым светом — Орлов мог бы в этом поклясться.
— Не ругаешь, что я тебя... в такое дело?.. — проговорил он.
— Ладно, теперь чего же... — сказал Федор Григорьевич.
— Вот и снова мы с тобой... А, комбат! Не шибко ругаешь, нет?..
— После поговорим... — Орлов смотрел на дорогу.
— Вот черт! — пробормотал Белозеров. — И надо же... А я уж не думал... Федя! — сказал он громче и толкнул легонько Орлова локтем. — Вот мы и снова с тобой!..
