Когда Палмер подошел к лифту. Гаусс выглядел – если вообще как-то выглядел – меньше и смиреннее. Может, это из-за коридора, подумал Палмер. Высоченный потолок любого превращает в карлика. Глаза у немца были огромные и печальные. Казалось, его длинный остроконечный нос дрожит.
– Я совсем не гожусь для такого дела,– сказал он тихим голосом, чуть громче шепота.
– Какого дела?
– Просить.
Палмер нажал на кнопку лифта.
– Чепуха. Вы им не для этого нужны.
Гаусс быстро и несколько раз кивнул:
– Но им это необходимо.
– Не ко мне надо было обращаться. Я высказал свое мнение, и его провалили. Теперь я должен присоединиться к решению моих коллег. Лумис и Кинч понимают это.
Немец неожиданно безнадежно рассмеялся. Его смех прозвучал как кудахтанье.
– Они послали не того, кого надо, не к тому, к кому надо. Симптоматично.
В этот момент двери лифта открылись. Палмер и Гаусс вошли внутрь.
– Во всяком случае,– сказал Палмер,– мы можем выпить.
– Да,– согласился маленький человек.– Это будет единственно правильный коэффициент в уравнении.
Глава сорок четвертая
Палмер выбрал бар не слишком далеко от того, где он должен был встретиться с Вирджинией. В первые пятнадцать минут Гаусс покончил с одной порцией виски и принялся за вторую. Хмель нисколько не поднял его настроения, заметил Палмер. Он лишь снял оковы, державшие под контролем его жалость к себе. Палмер сидел через стол от немца и удивлялся, как этот человек, который мог гордиться столькими важными начинаниями, умудрялся выглядеть таким несчастным.
– Na,– говорил Гаусс,-Na, na [Здесь: вот так (нем.)]. Все прошло мимо меня, alter Freund [Старый друг (нем.)]. Мне уже за шестьдесят. Далеко за шестьдесят. И та капелька удачи, которая выпала на мою долю, давно исчерпана. Она, du kennst [Знаешь (нем.)], ausgespielt [Исчерпана (нем.)], иссякла, и я вместе с ней.
– Что общего имеет удача с наукой?
– Все. Спросите, что общего имеет удача со всем, что делает человек? Рисует картины? Сочиняет музыку? Строит ракеты? Сделать вовремя – это все, а чтобы успеть сделать вовремя, нужна удача.
– У вас были успехи.– Палмер увидел, что стакан Гаусса пуст, и помахал официанту.
– А кто знает о них? – спросил немец.– Весь мир знает нескольких моих коллег. Кто в мире знает имя Гаусс? Я скажу вам.– Он как-то скрипуче засмеялся. Этот звук резанул Палмеру ухо.– Мое имя очень знаменито в физике. О да, мое имя. Вы слышали о Карле Фридрихе Гауссе? Математике? Основоположнике магнетизма?
– Не уверен, что слышал. Это ваш родственник?
– Все спрашивают меня об этом,– фыркнул Гаусс.– В физике есть единицы, как ом, ватт или ампер. А есть гаусс, мера магнитной силы. Вы, конечно, слышали о гауссе. Это был Карл Фридрих.
– Ваш дед?
– Мой gar nicht [Вовсе нет (нем.)].-Он поднял глаза, так как официант принес третью порцию виски. Гаусс ощетинился.– Вы принесли балантин? – резко спросил он.– Я не могу пить никакого другого виски.
– Это балантин, сэр.
– Ваше счастье.– Гаусс уставился тяжелым взглядом на официанта, поднял свой стакан и сделал глоток.-Sehr gut [Очень хорошо (нем.)],-рявкнул он. Официант удалился. Немец продолжал потягивать виски. Его напряженная поза сменилась расслабленной.– Карл Фридрих Гаусс. Не родственник, вообще никто. Боже мой, как я пытался найти семейные связи с ним. Gar nicht. Можете ли вы представить, что значит для физика быть обремененным подобным именем? То же самое, как для поэта родиться с именем Гёте.– Он нахмурился, и его тонкий нос задрожал.
– Похоже, вам трудно пришлось,– сказал Палмер, взглянув на часы над стойкой. Через двадцать минут он должен отделаться от этого изнывающего от жалости к себе старика.
– Ничто не легко в жизни,– пробормотал Гаусс. Глубокий вздох вырвался из его груди.– С самого начала я неправильно рассчитал время. И удачи не было. И теперь снова я допустил просчёт. Очень большой. Даже больше, чем всегда.
– Понимаю,– сказал Палмер,– вы чувствуете, что на грани открытия, а денег нет.
– Почему? – воскликнул Гаусс.– Почему для фон Брауна всегда есть деньги? Почему для Гаусса никогда?
– Может быть, если бы вы работали непосредственно для правительства…
– Narrischkeit [Глупости (нем.)]. Когда я впервые приехал сюда, правительство взяло меня под свое крыло, огромное, мохнатое крыло, под которым находит убежище так много всякого dreck [Дерьмо (нем.)]. Это было все равно, что жить в канализационной трубе. Нечем дышать. Никаких идей. Никаких дерзаний. Никакого желания двигаться в новых направлениях. Боже мой, я отчаялся. Отчаявшийся, стареющий человек. В физике после тридцати – тридцати пяти вы кончены как новатор. Вдохновенные прозрения больше не посещают вас. Вы заменяете гений опытом и хитростью. Вы подбираете осколки мыслей, собираете по кусочкам частички чужих идей, объедки молодых и делаете что-то свое собственное, очень маленькое. Вас гладят по головке. Ну-ну, alter Hund [Старый пес (нем.)]. Чтобы расстаться с правительственной работой, я ухватился за первое, мало-мальски подходящее предложение и снова допустил просчет. Удача не пришла.
– Я думал, именно ваша группа в Джет-Тех создала все эти новые вещи.
– Игрушки, о которых я говорил?– Немец глотнул виски.– Они неплохие. Но через год их или даже лучшие будут иметь «Дженерал дайнемикс», и «Бэлл», и «Дженерал электрик», и «Юнион карбайд», и «Вестингауз», и все остальные, если они уже сейчас их не имеют. А я сижу здесь с пустыми карманами и не могу написать свое имя пламенем на небесах. В мои годы это унизительно. Это значит деградировать. Я ученый, а не попрошайка. Этот Джет-Тех… Эта штука… приносящая несчастье. Невезение. Никакой удачи.
– Вы честолюбивый человек,– медленно сказал Палмер,– в ваши годы это хороший признак.
– Признак болезни. Она гложет меня изнутри. Почему этот? Почему тот? Почему не Гаусс?
– Может случиться,– предположил Палмер,– вы, гм, создадите что-либо, не требующее крупных денежных сумм. Или же вы можете перейти в другую организацию, уйти из Джет-Тех.
– Чтобы стать старым лакеем? Danke, nein [Спасибо, нет (нем.)]. В Джет-Тех по крайней мере я занимаю большую должность. Король навозной кучи.– Он рассмеялся каким-то дрожащим смехом, его глаза потемнели и на мгновение совсем скрылись под мохнатыми бровями, когда он уставился в стол.-Der Konig von Scheiss [Король навозной кучи (нем.)],-пробормотал он. Его большой тонкогубый рот, до этого перекошенный насмешливой улыбкой, стал ровным и ничего не выражающим.
Палмер помахал официанту, беззвучно выводя губами слово «счет». Маленький немец дотронулся до кольца воды, оставленного стаканом на деревянном столе, и медленно отвел от него линию, похожую на стрелу.
– Некоторые вещи становятся насмешкой, как только они произнесены,– сказал он все еще скучным, тихим голосом, словно обращаясь только к себе и ни к кому больше.– Morgen, die ganze Welt [Завтра, целый мир (нем.)]. Morgen придет для одних, для других никогда. Тут опять надо успеть вовремя. А в наши дни время тоже ausgespielt [Исчерпано (нем.)]. Все ушло. Остался только призрак. Der Konig von Scheiss.
Официант подошел к столу, сложил счет и положил его перед Палмером. Гаусс резко поднял голову.
– Что? Кто вас просил?
– Этот джентльмен,– объяснил официант.
– Я уже должен быть дома,– сказал Палмер.– Уже опаздываю.
– Да.– Гаусс медленно сжался.– Да, конечно. Извините, что задержал вас.
– Не стоит извиняться. Это была моя идея выпить.
– А деньги? Займ?
– Гаусс, вы должны понять…– начал Палмер, но, увидев, что официант все еще стоит рядом, замолчал. Он открыл бумажник и положил двадцатидолларовую бумажку на неразвернутый счет. Он заметил, как глаза Гаусса жадно следили за его движениями. Невероятно, думал Палмер. Абсолютно вне пределов всякого понимания. Этот человек совершенно точно зарабатывал не менее тридцати тысяч долларов в год, если не намного больше. Он был вдовец, детей не имел; вероятно, несет в банк каждый заработанный цент. И все же довел себя до такого состояния воображаемой бедности, что не мог даже контролировать выражение своего лица.
– Все знают,– продолжал Палмер,– что я не против займа, но я не за такой, какой просите вы, а такой, который, я уверен, мог бы быть использован с хорошими результатами. Теперь это дело прошлое, несмотря на то что произошло оно два дня назад; официальное решение было сообщено Джет-Тех сегодня днем, и на этом пока все остановилось. Лумис мог бы вернуться с новым предложением и возобновить переговоры. Я искренне надеюсь, что он это сделает. Вы понимаете? Я хочу, чтобы у вас были деньги. Когда у меня появится хоть какая-нибудь возможность что-то сделать в этом отношении, я сделаю. В настоящее же время ничего больше не может быть сделано… мной.
Гаусс кивнул медленно, устало.
– Я знаю. Лумис говорит мне почти то же самое. Я должен ждать. Со временем деньги будут.
– Он сказал это? Когда?
– Сегодня. И много раз до этого.
