В тюрьме Вестре заключенных размещают в камерах по двое. Их несколько раз пересчитывают. Не хватает лишь Иба и Эрика.
76
«Трескау, 8 мая 1942 года.
Дорогие господин и госпожа Мадсен!
Получен приказ, чтобы наш батальон был готов к выступлению. Рабочий день нам удлинили. Отбой дается лишь в двадцать часов, а начинаем мы в пять утра. Это тяжело. Мы отправимся на грузовиках в Познань, оттуда в Кенигсберг, а далее на самолетах к месту назначения. Оно неизвестно, но говорят, где-то на озере Ильмень, где дивизия «Мертвая голова» попала в котел.
На этот раз мне не дали отпуска. А Гарри получил отпуск. Новый командир фон Шальбург взял с собой тридцать человек так называемых «головорезов», которые будут помогать вербовке в Спортивном зале в Копенгагене. Очень обидно, что я не попал в их число, не понимаю, почему предпочли Гарри. Хольгер из Фрюденхольма приговорен за дезертирство к четырем годам каторжных работ. Говорят, что до конца войны он будет работать по шестнадцати часов в сутки и получать всего полпайка и только потом начнет отбывать свое наказание. Командир сказал, что следующий дезертир будет приговорен к смертной казни. Курт Кристенсен из Фрюденхольма попытался повеситься, но его сняли с веревки.
Вчера мы участвовали в расстреле одного датчанина 38 лет из Орхуса. Это было в четыре часа утра под Трескау. Датчанин изнасиловал немецкую девушку и пытался бежать. Рейхсфюрер эсэсовцев Гиммлер потребовал смертной казни. Датчанин был спокоен, но какой-то равнодушный. Накануне казни исполнили его последнее желание: он получил хлеб, полфунта масла, целую колбасу и котлету. Нас было двенадцать человек, последний выстрел сделал гауптштурмфюрер Бенинх. Потом мы были в кино, смотрели «Ночь в Венеции» и «Вечный жид». Нам устроили прощальный вечер, мы разрушили столовую и скандалили вовсю, это был настоящий германский праздник! Нашего интенданта посадили в карцер в убежище за кражу консервов. Сейчас тут спешка и хаос. Мы должны привести все вооружение в порядок. Скоро начнется! Я очень рад!
Хейль Гитлер! Сердечный привет
Оге».
Гарри не навестил своих приемных родителей, будучи в отпуске в Дании. Они вообще о нем ничего не слышали с того момента, как он покинул Фрюденхольм. Такой уж он есть — упрямый, замкнутый. Но нужно надеяться, что дисциплина и здоровая солдатская жизнь благотворно повлияют на его характер. Оге совсем другой. Он такой живой, любознательный и пишет такие хорошие письма.
— Мне только кажется, что он видит там много жуткого, — вздохнула фру Мадсен.
— Полезно узнать жизнь, — возразил ее муж. — А когда война кончится, он поселится в своем поместье и ему будет что вспомнить.
Но и в Дании происходили жуткие вещи.
Сгорела фабрика готового платья в Престё. Она принадлежала покойному Скьерн-Свенсену, и на ней шили военную форму для немецкого вермахта. Вслед за ней сгорела пуговичная фабрика в Вордингборге, тоже принадлежавшая Скьерн-Свенсену. Оба пожара произошли от бутылок с горючим. В результате — большие убытки и безработица для многих. А поскольку вдова и единственная наследница Скьерн-Свенсена приходится сестрой графу Розенкоп-Фрюденскьолю, это несчастье тяжело поразило и его.
В связи с поджогом начались поиски рабочего молочного завода Оскара Поульсена, уже и ранее обвинявшегося в подобных преступлениях. Предполагалось, что он скрывается в Южной Зеландии. Стыд и позор для всей округи, что этот разбойник на свободе. Можно понять Йоханну, которая не считается с таким мужем и не соблюдает верность убийце, поджигателю, этому хевдингу Гёнге, которого разыскивает полиция.
Поистине странное настало время, не знаешь, чему удивляться. Как-то утром, очень рано, еще до дойки коров, у дома старой Эммы остановилась вереница автомобилей, из них выскочили полицейские и сыщики с собаками, окружили сад и засели за изгородью из бирючины, держа винтовки наизготове.
Эмма в ночном чепчике вышла на крыльцо и спросила, что это значит, по какому нраву беспокоят людей, ведь нигде ничего не горит, а она не успела ни одеться как следует, ни приладить вставные челюсти.
— Мы хотим видеть ваш радиопередатчик! — говорит сержант.
— У меня есть плита, — отвечает Эмма, — ни в чем другом я не нуждаюсь!
— Мы хотим войти в дом, — настаивает сержант.
Эмма защищает свой порог.
— Но сейчас не время ходить в гости, и нечего вам у меня смотреть!
Полицейский пытается оттолкнуть ее.
— А ордер у вас есть? — кричит она. Это звучит подозрительно, не известно, кто научил ее этим словам.
Полицейские показывают ей ордер на обыск, подписанный городским судьей Сигурдом Свенсеном.
— Ну, пропустите же!
— А вы не введете собаку? Я не хочу видеть собак в моем доме!
— Собаки вам ничего не сделают, если вы будете вести себя спокойно.
Полицейский держит собаку на поводке. От возбуждения у нее течет слюна и язык вываливается из пасти. Большой рыжий кот вскакивает с кресла, прыгает на сундук, яростно выгибает спину и вырастает до ужасающих размеров. Хвост его поднимается вертикально в воздух, становится толстым и пушистым, как у лисы. Кот издает звук, похожий на рев дикого зверя в чаще девственного леса.
Полицейский обеими руками держит собаку за ошейник. Как рысь, кот кидается на него, сбрасывает фуражку и в кровь расцарапывает лицо, потом гигантским прыжком вылетает в дверь.
— Фу, черт! — кричит полицейский.
— Не смейте ругаться в моем доме! — говорит Эмма.
— Подержите собаку! Эта проклятая кошка расцарапала мне лицо, боюсь, что задет глаз.
Его коллега берет собаку, а пострадавший вытирает кровь носовым платком. Когти вонзились глубоко в тело. Нужно смазать чем-нибудь дезинфицирующим, есть в доме йод?
— Нет, — отвечает Эмма, — здесь не аптека.
— Но у вас же множество всяких химикалий, — говорит один из полицейских.
— Не понимаю, о чем вы говорите.
Собака тянет полицейского к чердачной лестнице.
— Кто у вас там живет?
— Никто.
Вынув револьвер, полицейский поднимается по крутой лестнице.
— Выходите, — кричит он, — это полиция!
Никто не выходит. На чердаке никого нет. Никого нет и в маленькой комнатке наверху. В комнате затемнены окна. Стоит убранная постель, стул и маленький стол. Пыли нигде нет, видно, что здесь недавно произвели уборку. Но полиция не может найти ни радиопередатчика, ни каких-либо других подозрительных предметов.
Дом Эммы тщательно обыскивают: и шкаф, и сундук, и кухню, и сарай. Дрова, аккуратно сложенные в поленницу, разбираются по штуке. Перевертывают каждый кусок торфа. Полицейские и собаки нюхают. Эмма, молчаливая и злая, сидит на стуле. Сержант садится напротив нее и начинает допрос.
— Где Оскар Поульсен?
— Не знаю.
— Вы знаете рабочего с молочного завода Поульсена, не правда ли?
— Я знаю почти всех жителей поселка, я живу здесь восемьдесят один год.
— Поульсен живет у вас!
— Новое дело. Кто вам сказал?
— Во всяком случае, он жил у вас
— У меня?
— Как вам, может быть, известно, Оскара Поульсена разыскивают в связи с совершенными им тяжкими преступлениями. Знаете ли вы, где он находится?
— Я не выхожу из дому. У меня ревматизм.
— Что вы знаете об Оскаре Поульсене?
— Я не слушаю сплетен.
— Неужели вы ничего не можете о нем рассказать?
— Нет, я ничего не могу о нем рассказать. Я соблюдаю приказ короля и не разношу слухов!
— Удивительно, что в комнате на чердаке так чисто, если там никто не живет.
— Вы не имеете права говорить «удивительно». У меня в доме всегда порядок и чистота. Может быть, вы живете как свинья, но вы не смеете находить что-то удивительное в том, что у меня чисто! Если ко мне не вбегают люди и собаки ни свет ни заря и не тащат грязь в дом, у меня всегда чисто!
Сержант внезапно предлагает старой женщине сигарету.
— Не хотите ли закурить?
— Нет, не хочу.
— Может быть, вы вообще не курите?
— Нет. А почему я должна курить?
— Но вы же покупаете сигареты в кооперативе. Что вы с ними делаете?
— Никого не касается, что я делаю с моими вещами.
— Послушайте, — серьезно говорит сержант и пристально смотрит на Эмму. — Для чего вам нужен калин?
— Что?
— Вы прекрасно знаете. За последнее время вы купили несколько килограммов калийной соли. Отвечайте, для чего вы ее купили?
— Ах, это то, что применяют против сорняков.
— Какие сорняки вы ею уничтожаете? У вас же небольшой сад.
— Для меня большой.
— Нам известно, что вы покупаете парафин и керосин. Разрешите спросить, для какой надобности?
— Я никогда не покупала больше керосина, чем мне полагается по карточкам. Никогда ничего не покупала на черном рынке. А на карточки получаешь не так уж много. Слишком мало для одинокого человека. Зимой я часто вынуждена сидеть во тьме кромешной, потому что не хватает керосина для лампы! Но если полиция достанет мне несколько лишних талонов, я скажу спасибо! Я просила в управлении, но они там говорят только «нет», потому что у них у всех электрическое освещение и им безразлично, что другие люди сидят в темноте.
