(Тебе-то что? Твои воспоминания останутся с тобой, а больше у тебя ничего нет)
– А вот они? – спросил он снова, глядя в закрывающуюся за детьми дверь.
(Ты не понимаешь. Перед тобой прекрасный храм – а ты считаешь мокриц под ногами. Потому ты глуп, потому ты не сумел)
– Ты – прекрасный храм?
(Я зодчий. И я же – строитель)
– А он? Привратник?
(Он станет мною)
– А я?
(А тебе нравится быть наблюдателем. Ты привык)
Женщина вышла снова. Звякнула ведром у колодца; с грохотом откинула крышку, пустила разматываться ворот – все это не сводя с Руала настороженного и не очень приветливого взгляда.
(Все изменится, Руал. Только ты останешься прежним. По старой памяти… Хоть вряд ли это тебя обрадует. Тяжело быть прежним в мире, который меняется)
– Меняется – в угоду тебе?
Кажется, он спросил слишком громко; женщина услышала его голос сквозь натужный скрип ворота, услышала и вздрогнула.
Смешок.
(Мир должен измениться. Потому что он несовершенен. Ты дурак, Руал, но не настолько, чтобы отрицать это)
Женщина наклонилась, подхватила за дужку показавшееся из колодца полное ведро – и в этот момент мучительно напомнила Руалу ту, другую, которая приходилась ей бабкой. Даже взгляд – серьезный и настороженный…
– Ящерица, – сказал он шепотом.
(Ты много потерял, Руал)
По верховьям деревьев снова прошелся резкий, неожиданный ветер. Руал почувствовал, как бегут по коже ледяные мурашки.
– Да, – сказал он чуть слышно. – И это не последняя потеря.
* * *
Эгерт не любил подземелий. Кто их, впрочем, любит – наверняка не узники, годами гниющие в каменных мешках либо неделями дожидающиеся пыток… А Солль слишком хорошо помнил, как шел этим коридором в сопровождении Фагирры и городского палача, и как пахло в пыточной, и какие крики доносились сквозь толщу стен…
Палач поднялся навстречу; был он удивительно похож на своего предшественника, двадцать лет назад раздувавшего для Солля жаровню. Впрочем, Эгерта раскаленный металл не тронул… А Тория…
Внутри него захлопнулась некая дверца: запрещено. Не сейчас, в самом деле… Не думать…
Он кивнул сопровождавшему его тюремщику; тот передал свой факел палачу и исчез в боковом коридоре. Палач, с виду похожий скорее на мастерового, вопросительно склонил голову к плечу; Солль кашлянул, прочищая горло:
– Ну?
– Готовый, – отозвался палач степенно. – Ждёть.
Низкая железная дверь гостеприимно распахнулась перед господином полковником; наклонив голову, Солль шагнул в камеру пыток – ту самую, где много лет назад говорил с ним Фагирра.
Два факела, укрепленные в железных кольцах, давали даже больше света, чем хотелось бы Соллю. Жаровня на трех ногах подмигивала красным; у стены стояли кресло с подлокотниками и низкая круглая табуретка. Перед жаровней помещался широкий топчан; сейчас он жалобно поскрипывал под грузом мощного, обнаженного, покрытого потом волосатого тела. Запах дыма в камере мешался с ядреным духом немытого мужика.
Солль передвинул кресло подальше и сел, положив руки на подлокотники. Палач принялся отбирать инструменты. Солль не глядел в его сторону; слушая отвратительный лязг, он вспомнил задумчивые глаза судьи Ансина: «Это не твое дело, Солль… Но я понимаю, почему ты за него берешься».
Сова ждал. Глаза его больше чем обычно напоминали круглые желтые плошки на морде хищной птицы; кожа на лбу разошлась, открывая длинную рану – последствие удара, спасшего Соллю жизнь. Руки и ноги атамана были намертво прикручены к топчану. Бороду и волосы палач успел умело обкорнать; неглубокая рана на плече уже затянулась, но шея по-прежнему была обвязана тряпкой, и тряпка пропиталась кровью.
Палач закончил приготовления и встал за спинкой кресла, ожидая распоряжений. Мысли Эгерта оказались непривычно тяжелыми и вязкими – он никак не мог придумать вопрос. Впрочем, так вот сидеть и молчать – тоже разновидность пытки…
Сова чуть пошевелился и сдавленно вздохнул. Ребра его поднялись и опали; поперек груди тянулся старый сизый шрам, внизу живота курчавились нетронутые палачом волосы, и небывалых размеров мужское достоинство безвольно свешивалось набок.
Эгерт отвел взгляд – но Сова успел перехватить его, и к своему удивлению Солль заметил на дне атамановых глаз искорку самодовольства. Палач переступил с ноги на ногу.
Сова смотрел теперь прямо Эгерту в лицо; это не был взгляд жертвы. Атаман смотрел бы точно так же, глядя из удобного кресла на привязанного к топчану Солля. Эгерт снова удивился – Сове можно было отказать в чем угодно, но только не в мужестве.
Клещи в жаровне приобрели малиновый оттенок. Солль представил себе запах горелой плоти и болезненно поморщился; Сова расценил это как проявление слабости, и во взгляде его снова проскользнула тень удовлетворения. Эгерт разозлился.
Не так давно они сидели рядом – самец-убийца и мальчик, которому Солль когда-то дал имя. Они говорили – о чем? Луар принимал из этих рук нечто – что именно? «Господин Луар»… «Вежливо, чтобы не сказать – почтительно…» Почтительный Сова? Кланяющийся кому – Луару?!
– Вот что, – голос его звучал холодно и ровно, как он того и хотел. – Вот что, Ишта…
Палач шагнул вперед, приготовившись исполнять приказ. Эгерт дернул уголком рта:
– Отдохни, Ишта. Постой за дверью, дабы мне не мешали. Никто. Ты понял?
Палач смутился; очевидно, распоряжение полковника полностью шло вразрез с приказаниями, полученными от судьи.
Солль нахмурился; некоторое время они с Иштой смотрели друг на друга, и палач решал, стоит ли возражать. Прошла почти минута, прежде чем он отказался от такой попытки, поклонился, с сожалением глянул на жаровню – и бесшумно скрылся за низкой дверью.
Эгерт проследил, плотно ли закрыта железная створка; вернулся, прошелся вокруг треноги, стараясь не глядеть на Сову. Сейчас тот снова убедился в его, Солля, уязвимости: полковник желает знать – и не хочет, чтобы знали другие. Тайна, известная Сове, была теперь единственным оружием атамана – и этому оружию противостояли малиновые клещи, полученные Соллем в наследство от палача…
Солль круто повернулся. Взгляд его встретился со взглядом Совы, и разбойник, кажется, на секунду смутился.
– Правда ли, что ты служил Лаш? – уронил Солль негромко.
Сова через силу ухмыльнулся. Эгерт, впрочем, и не ждал от него легких ответов.
– Твое время не безгранично, – заметил он, разглядывая приготовленные палачом приспособления. – Твоя смерть может быть легкой… Предел мечтаний. Легкая смерть. Будешь говорить?
– Буду, – сказал Сова неожиданно. Голос его осип, но звучал вполне внятно. – Ты, полковник… еще упрашивать меня будешь: замолчи, мол. Я-то скажу, а ты вот… не боишься?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
