Шли дни, и складывался определенный их распорядок. До вечера Изомира обычно оставалась одна, не встречаясь ни с кем, кроме молчаливой горничной и Намании. Время она проводила, строча письма Танфии, или глядя из окна на заснеженный дворик, окруженный медовоцветными стенами. Никуда не сбежишь – да и, сбежав, куда бы она подалась?
Вечерами приходил конюший, и вел ее в царские палаты, где Гарнелис не требовал ничего иного, как играть с ним в метрарх. Порой встречи их прерывались приходом владыки Поэля или других чиновников, порой царь постепенно отстранялся, покуда наконец – бывало, что и глубокой ночью – не требовал оставить его.
И каждый раз он был иным. То мрачным, будто на плечи ему взгромоздился тяжелый черный зверь. То резким, ранящим, точно битое стекло. А то благожелательно-рассеянным, словно не видящим ее.
О том, что она видела за потайной дверью, Изомира не осмеливалась упомянуть. Но огромный, стенающий шар, что вертится неустанно под ее ногами, часто приходил ей на ум.
Так продолжалось дней десять. Расслабиться ей никогда не удавалось; стоило ей ощутить себя рядом с Гарнелисом хоть каплю свободней, его настроение менялось снова, выводя ее из равновесия. И с каждым вечером он вглядывался в нее все отчетливей, с мучительным, невыразимым словами желанием.
Тем вечером царь был бледней обычного. Первую партию он выиграл, но вместо радостных возгласов, как прежде, он воззрился на девушку с таким видом, будто она оскорбила его.
– Ты поддалась, – бросил он.
– Нет, государь. Я обещала, что поддаваться не стану.
Его глаза, озаренные кострами черные пещеры, пожирали ее.
– Хорошо. Расставляй фигуры.
Девушка повиновалась, хотя пальцы ее тряслись при мысли о том, что будет, если она не выиграет. Хотя – а что будет? Так тяжело рассуждать, когда перед тобой громоздится тощая царская тень.
С каждым ходом она ощущала нарастающее беспокойство Гарнелиса. На лбу царя выступил пот.
– Государь, – набралась она, наконец, храбрости сказать, – вам нехорошо? Позвать кого-нибудь?
Слова ее оказали непредсказуемое действие. Царь окинул ее горящим взором.
– Нет! – взревел он, вскакивая, вздымаясь перед ней. – Молчи!
Он ухватил Имми за руку – пальцы его были как бугристая сталь, хватка – как тиски. Ничего вокруг себя не видя от боли и ужаса, она болталась в его руках, как кукла, а царь кричал: – Молчи! Ни звука! – И уже тише: – Ни звука!
Тяжело дыша, он поволок ее к завешенной гобеленом стене и отпер потайную дверь. Впереди копилась ледяная тьма, и чуялась в воздухе медь, гроза и кровь.
Гарнелис волоком перетащил ее через порог. Изомира висела на его руках мешком. В ушах вдруг загремели стоны каменного шара, и девушка поняла – скорее она умрет, чем сделает шаг по этим, пляшущим перед глазами ступеням.
И вдруг царь остановился.
Он оттащил ее в палату метрарха, захлопнул дверь и прислонился к гобелену, держась за лоб. Изомира, стискивая ноющее запястье, отковыляла в сторону. Гарнелис не заметил. Перейдя в смежный зал, он принялся расхаживать вокруг поминального ложа, содрогаясь всем телом.
– Нет, – срывалось с его губ. – Не она. Не сейчас.
Изомира дико оглядывалась на двери. За ними стоят двое стражников… если она выбежит, станут они ее останавливать? Может, стоит попытаться?
Гарнелис шагнул к ней, и девушка попятилась.
– Почему все они шарахаются? – проговорил он. – Почему мои подданные боятся меня? Разве я чудовище? Разве так запомнят меня? – Изомира молча взирала на него. – Отвечай!
– Вы приказали мне молчать, государь.
– Садись, дитя, – совсем негромко приказал царь, указывая на кресло. – Жди здесь. Не уходи.
Изомира подчинилась. Лелея запястье над доской для метрарха, она наблюдала, как царь подходит к дверям и бросает страннику пару неслышных слов. Прошло несколько томительных минут, прежде чем стражник ввел в чертог юношу, и сам вышел.
Имени юноши Изомира не знала, но встречалась с ним на Башне. Был он худощав и сплошь веснушчат, на лоб свисали грязные рыжие волосы. Когда-то он был симпатичен, но холод и изнурительный труд изуродовали его, и роскошная одежда не могла этого скрыть. Грудь его сотряс с трудом подавляемый кашель.
– Ваше величество? – пробормотал он, так же изумленный, как в свое время Изомира. Взгляд его метнулся к ней, и тут же вернулся к царю.
– Пойдем, мальчик. Ты мне нужен.
Гарнелис подвел юношу к двери в стене. Та затворилась, и гобелен упал на место. До Изомиры донеслись быстро глохнущие шаги по каменным ступеням.
Девушка уставилась в игральную доску, перебирая фигуры дрожащими пальцами.
«Что бы он с мальчишкой не делал, – подсказал ядовитый голосок Серении, – вряд ли они там любятся».
Потом до девушки донесся слабый крик. И еще один.
– Я должна ему помочь, – проговорила она, поднимая голову.
– Не надо, – ответил голос из дверей.
В комнату вступил Лафеом, двигаясь к девушке своей скользящей походкой. Лицо под капюшоном его длинного белого плаща словно бы светилось. Изомира при его появлении чуть до потолка не подпрыгнула.
– Царь приказал тебе оставаться здесь? – спросил он негромко и резко.
– Да…
– Вот и оставайся. Уединение царя нарушать непозволительно. Но это ты знаешь. – Он сел напротив, и Изомира ощутила почему-то, что может ему довериться.
– Помогите мне, прошу. Я не знаю, что делать. Я так боюсь.
– Чего?
– Царя.
После ее слов из-за потайной двери донесся отчетливый вопль. На глаза Изомиры навернулись слезы, но Лафеом словно не слышал.
– Что он делает? – спросила девушка. – Он будто…
Слова «обезумел» она произнести не решилась.
– Все не так, как кажется, – пояснил Лафеом. – Как, ты думаешь, он может править столь обширным краем, как Авентурия, или поддерживать хрупкое равновесие зауромы, не применяя чар? Царь – могучий и опытный чародей гауроф. Не нам оспаривать его действия. Пути его сложны сверх нашего понимания.
А вопли продолжались, пронзительные, отчетливые, отчаянные. Изомира сжалась в комочек, по щекам ее струились слезы.
– Мне плевать! Я не могу это слышать!
Она вскочила, и так же проворно Лафеом заградил ей дорогу, ухватив за плечи.
– Отпусти! – вскрикнула она. – Я помогу мальчишке! И плевать, что со мной будет! Богиня, да что с вами?
– Нет, – мягко прошептал архитектор, и улыбнулся. – Садись.
От него странно припахивало чем-то прелым, вроде палой листвы. Силы рядом оставили Изомиру, она тяжело опустилась в кресло, дрожа от гнева, но беспомощная, словно на нее навели порчу. Голос Серении прошептал ей: «Отравленного меда не пробуй».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
