У Маккарвера отлегло от сердца. Вздох облегчения вырвался и у Поповича.
Самолет сел на аэродроме в центре острова, в долине. Здесь было тесно от «спитфайеров» и «галифаксов».
Маккарвер удивился, что его с Поповичем никто не встретил, хотя радиограмма о вылете была послана в верховный штаб.
Пришлось клянчить «джип» у летчиков. Добрались, наконец, к пещерам, специально оборудованным для Тито и его ставки, в горах недалеко от города Вис.
— Ну, вот мы и дома, — сказал Маккарвер.
Генерал-лейтенант расчерянно улыбнулся.
— Да, как будто. Tout est bien qui finit bien.[82]
Он что-то не узнавал штабной атмосферы. Обычно здесь сторожко ходили патрули, держа оружие наготове; не было слышно ни громких голосов, ни песен. А сейчас бойцы из охраны штаба сновали взад и вперед, зычно и весело переговаривались, напевали. Они упаковывали и таскали вещи, штабное имущество, архив. Арсо Иованович энергично распоряжался подготовкой к отъезду.
Попович подошел к начальнику штаба с докладом. Маккарвер, чувствуя неладное, поспешил на берег залива к вилле Хантингтона. Но шефа дома не оказалось. Прислуга сообщила, что он уехал с Ранковичем купаться на пристань.
Маккарвер зашел в помещение английских членов миссии. Ни души! Лишь на боковой открытой веранде лежал в шезлонге капитан Баджи Пинч с мемуарами полковника Лоуренса на коленях. Длинный, в полосатом купальном костюме и огромной соломенной шляпе, он походил на переломленный гриб с зонтичной шляпкой. В руке он держал диковинный букет ярко-розового цвета, на коричневом стебле — «морскую розу».
Любитель адриатической флоры и платонический искатель приключений, чуть приподнявшись с места, лениво приветствовал Маккарвера. Серое лицо его с плоскими щеками и синяками под глазами носило явные следы бессонной ночи. С первого взгляда видно было, что настроение у англичанина невеселое.
— Наши русские союзники, сэр, уж слишком быстро продвигаются, — сказал Маккарвер, уверенный, что именно это обстоятельство послужило причиной угнетенного состояния Пинча.
Тот неожиданно проявил не свойственный ему темперамент.
— Проклятие всем! — воскликнул он, вскочив с шезлонга. — И нашей балканской авиации, и ротозею Вильсону, и этому прохвосту Тито.
Маккарвер опешил:
— В чем дело, сэр? Что случилось?
— Что случилось, сэр? Что?! — Пинч в бешенстве зашагал по веранде. — Тито сбежал! Бесследно исчез с острова. Есть телеграмма от Черчилля. Он возмущен! Невероятная история! Удрать, ничего нам не сказав. Позор для нашей миссии! Так всех подвести — типично ефрейторская наглость!..
Пинч схватил со стола какую-то бумажку.
— Вот полюбуйтесь! Вильсон приказывает Маклину немедленно найти Тито. А Маклин там, на материке, планирует дальнейшие операции по плану «Ратвик»! Выходит, мне самому нужно искать сбежавшего маршала?
— Позвольте, сэр, — прервал Маккарвер негодующего Пинча. — Как мог исчезнуть главнокомандующий? Я ничего не понимаю. Объясните толком.
Пинч в изнеможении повалился в шезлонг.
— Как все это ужасно! — захныкал он. — Я пошел вчера к Тито с сообщением от Вильсона и не нашел его в пещере. Без маршала в штабе не с кем вести дела. Ни от кого не услышишь нужного слова. Этот Иованович… С ним невозможно поладить!.. Да и не только он, даже рядовые офицеры, и те встречают в штыки некоторые наши предложения. Нарушилось всякое взаимопонимание.
— А что говорят министры, помощники Тито?
— Говорят, что маршал болен, что занят, что ушел на прогулку. Вранье!
— Вот как!.. Но, может быть, Тито уехал на континент, чтобы лично руководить борьбой за Белград?
— Да! Но как он смел улететь без нашего ведома? Этот тайный побег, да, именно побег, повторяю, просто оскорбителен для нас. Тито подорвал наш и свой авторитет. И в такие решающие дни, когда обстановка требует самого тесного нашего сотрудничества…
Маккарвер вышел от Пинча в сильнейшей тревоге. На пути к берегу моря его нагнал сгорбленный низенький человечек, почти карлик, похожий на обезьяну, с длинными волосами и крючковатым носом. Он шел в трусиках и красных купальных туфлях, с мохнатым полотенцем через плечо.
— Мистер Маккарвер! — окликнул он американца.
— А, Моша Пьяде! Здраво! — обрадовался Маккарвер.
— Всегда к вашим услугам.
Маккарвер испытующе взглянул ему в глаза.
— Как настроение? — значительным тоном спросил он.
Пьяде ухмыльнулся:
— Ровное!
— В такой суматохе? А куда это вы собираетесь? В Бари? В Рим, может быть?
— Что вы, сэр! Мы перебираемся на континент.
— На континент? — Маккарвер покосился на семенившего рядом человечка. — Это довольно смелое предприятие. Вы разве не знаете, что немцы концентрируют там свои войска? Возможны крупные бои.
— Ну и что же! В нашей армии сейчас триста тысяч бойцов! — заносчиво сказал Пьяде. — А, кроме того, внешние обстоятельства для нас складываются весьма счастливо. — Он подбросил в воздух мохнатое полотенце и на лету подхватил его. — Советские войска уже почти на границе Югославии. Скоро мы будем в Белграде! Так-то-с, уважаемый! Вы, к сожалению, опоздали, — вздохнул карлик. — Русские очутились на Балканах раньше. Я всегда это предсказывал.
— А как к этому относится Тито? — быстро спросил Маккарвер.
— Тито? — Пьяде пожал узкими плечами. — Я думаю, что тоже с энтузиазмом!
— Его не видно. Он что, болен?
— Да. Что-то вроде ангины…
— В такую жару?.. И серьезно болен? — допытывался Маккарвер.
— Маршалу стало лучше, — отвечал Пьяде, — Только мучит бессонница. Доктор разрешил ему читать.
— Что? Очевидно, ваш перевод «Капитала»?
— Нет, сейчас для него это слишком тяжело. Он читает тот роман, помните, который вы мне дали переводить, — «Сверхчеловек».
Американец улыбнулся.
— И каково же впечатление маршала?
— Это действительно вещь! — воскликнул Пьяде.
— Присядем, — сказал Маккарвер, подводя Пьяде к краю обрывистого берега.
Внизу пенились волны, разбиваясь о скалы.
Пьяде сел на горячий от солнца плоский камень, подставив свои костлявые ноги морским брызгам.
— А что маршал намеревается делать? — продолжал допытываться Маккарвер. — Сегодня, например?
— Сегодня он принимает меня, — важно ответил Пьяде. — Я буду у него с докладом о своей работе. Кстати, вас интересует моя новая социалистическая теория?
— Еще бы! Я о ней слышал. Как демократа, меня интересует каждое свежее слово в этой области.
Маккарвер разлегся на песке. Он решил во что бы то ни стало выпытать у Пьяде секрет исчезновения Тито.
— Я коротко. Самую сущность… Еще сидя в тюрьме, — начал Пьяде, блаженно зажмурившись, точно глухарь, влюбленный в свое пение, — я пришел к тому выводу, что наша национальная буржуазия может мирно врасти в социализм. Иначе говоря, я стою за надклассовое единство наших народов во имя высших интересов нации. Своей теорией я хочу, поскольку это в моих силах, несколько расширить и углубить марксизм применительно к нашим условиям. Хочу в известной мере разрядить напряженное отношение между классами и этим самым до некоторой степени двинуть марксизм вперед, Вперед по пути национального социализма!
Американец почти не слушал эту тираду: он думал о другом, но за последнюю фразу уцепился.
— А вас не смущает, — сказал он, — что фашисты тоже называют себя национал-социалистами?
— В одинаковых бочках может быть разное вино, — ответил Пьяде и помолчал, давая собеседнику возможность по достоинству оценить столь образное выражение.
— А что еще нового у вас тут, на острове? — задумчиво спросил Маккарвер, пытаясь переменить тему разговора.
— О, новостей сколько угодно! Недавно под моим председательством состоялось заседание президиума Антифашистского вече народного освобождения. Решили приступить к вручению наград.
— Это интересно.
— У нас уже введены свои собственные ордена — «Партизанская звезда» трех степеней, орден и медаль «За храбрость», орден «Народного освобождения», орден «Братство и единство» и высшая награда — орден «Народный герой».
— Кто же получает награды?
— Первыми Коча Попович, Пеко Дапчевич, Михайло Апостольский, Коста Надж, Вукманович-Темпо, Иван Гошняк, Данила Лекич.
— А-а, когорта героев!
— Все награждены, все. И члены вашей миссии тоже. Вы лично, кажется, получаете орден «Братство и единство».
— Вот как? — Маккарвер удовлетворенно кивнул. — Да-а, все мы немало потрудились. Когда же Тито вручит мне награду? Сегодня?
— Необязательно сам Тито, — уклончиво ответил Пьяде.
Маккарвер вскочил. Терпение его лопнуло. Он схватил карлика за плечи и подтолкнул к самому краю обрыва. Пьяде побледнел: внизу торчали острые камни, о которые с шумом разбивались волны.
