Мортон должен прекратить свое существование. Оплот Антихриста должен быть уничтожен, чтобы не осталось камня на камне. Я призываю прекратить отныне все эксперименты в Мортоне, а здания, в которых идет эта злая работа, взорвать динамитом и разровнять бульдозером. Вы передадите по утренней программе радио Би–би–си подтверждение и согласие завтра в девять часов.
Если меня не послушают, вынужден буду предпринять эффективные шаги, о которых не смею даже думать. Но я пойду и на это. Это воля Единственного, который велик и желает навсегда покончить с войной на земле, и я являюсь исполнителем его воли. Человечество должно быть спасено человечеством». Я дважды перечел послание и положил лист. Значит, Макдональд. Никто за пределами Мортона не знал, что было украдено восемь ампул.
— Ну и как? — спросил Шеф.
— Безумец, — сказал я. — Абсолютно тронутый. Обратите внимание на изысканный стиль текста.
— О боже, Кэвел! — Лицо Шефа посуровело, а серые глаза стали злыми. При таком сообщении вы только делаете… слабую…
— Что вы хотите от меня, сэр? Чтобы я надел саван и посыпал голову пеплом? Конечно, это ужасно, но этого и следовало ожидать. Или чего–то в этом роде. Если когда и нужно задуматься, а не впадать в эмоции, то именно сейчас.
— Ты прав, — вздохнул он. — Конечно, прав. И чертовски точен оказался в своих предположениях!
— Послание доставили по телефону из Альфингема? Между девятью сорока пятью и десятью ноль–ноль вечера?
— Извини, но я готов подозревать самого себя. Послание пришло в Рейтер, в Лондон. Очень медленно продиктовано. В Рейтере сочли это шуткой, но на всякий случай дали знать в Альфингем. Новость о краже и убийстве еще не опубликована официально — типично армейская глупость. Половина Уилтшира уже несколько часов знает об убийстве. Знают и на Флит–стрит. На запросы Рейтер они отказались дать комментарий, но именно это и убедило Рейтер, что в воздухе пахнет жареным. Около двух часов, веришь или нет, они ходили вокруг да около, спорили, нужно ли печатать об этом в газетах. Запрещение пришло сверху. Они известили Скотланд–ярд, оттуда сообщили мне. Уже за полночь. У меня оригинал сообщения. Думаешь, это безумец?
— Возможно, у него и недостает пары винтиков, но мозги варят прекрасно. Он уверен, что гласность посеет ужас и окажет нужное воздействие, а чтобы потом еще более ужаснуть, делает вид, будто не знает, что в трех ампулах находится дьявольский микроб. Если общественность узнает, что он в действительности обладает дьявольским микробом и может по ошибке использовать его, то устроит истерику и даст ему все, что угодно, лишь бы он возвратил ампулы.
— А вдруг он на самом деле не знает, что обладает дьявольским микробом? — Никогда раньше я не видел Шефа таким нерешительным, мрачным и взволнованным. — У нас нет уверенности, что ему все известно, — сказал он.
— А я уверен. Ему все известно. Кто бы он ни был, а знает. Вы хотите скрыть письмо от печати?
— Мы выиграем время. Как ты говорил, ему нужна гласность.
— А само преступление? Проникновение, убийство.
— Об этом к утру будет в каждой газете, газетчики уже на улицах.
Местные уилтширские корреспонденты пронюхали обо всем еще рано утром. В итоге мы не могли ничего сделать, остановить новость уже никак нельзя.
— Весьма любопытно будет понаблюдать за реакцией населения. — Я допил виски, встал. — Должен ехать, сэр.
— Чем будешь заниматься?
— Скажу вам, сэр. Должен бы начать с Брисона и Чиперфильда, но это отнимет много времени зря. Они не заговорят. Слишком боятся за жизнь своих детей. Кроме того, уверен, они и не видели человека, который их заставил пронести людей в ящиках, да и этих они не видели. Начну опять с работающих в лаборатории номер один. Сделаю пару телефонных звонков Кливдену и Уйбриджу. Смутно намекну, посмотрим, как они прореагируют. Затем пойду к Чессингему, Хартнеллу, Макдональду, Грегори и техникам. Ничего умного, ничего оригинального. Буду брать на испуг, сделаю вид, что многое знаю.
Нужно найти хотя бы малую зацепку у любого из них. Затем такого я затащу в подвал, разберу на части и добьюсь признания.
— А если ты ошибаешься? — Шеф в задумчивости уставился в пространство.
— Тогда снова соберу. Если сумею, — спокойно ответил я.
— Мы никогда не пользовались такими методами, Кэвел.
— Но мы никогда и не имели дело с лунатиком, который может нас стереть в порошок.
— Так, так, — покивал он головой. — Кто станет первым объектом твоего внимания?
— Мистер Макдональд. Не считаете ли вы странным, сэр, что из всех основных действующих лиц лишь один Макдональд не бросил на себя ни единой тени подозрения? Это очень любопытно. Возможно, он забыл о себе, когда наводил подозрения на других? Наш мир необычайно грязен, и я немедленно настораживаюсь, когда вижу человека чище свежевыпавшего снега. Шеф молча посмотрел на меня, затем глянул на часы.
— Когда возвратишься, поспи пару часов.
— Высплюсь, когда верну дьявольский микроб на место.
— Трудно долго продержаться без сна, Кэвел, — сухо сказал он.
— Я все быстро закончу. Обещаю. Через тридцать шесть часов дьявольский микроб будет в Мортоне.
— Через тридцать шесть часов… — Он долго и многозначительно молчал.
— Если бы это сказал кто–то другой, я рассмеялся бы ему в лицо. Но тебя я слишком хорошо знаю. И все же… тридцать шесть часов! — Он покачал седой головой. Воспитанный в старых традициях, он был слишком вежливым, чтобы обозвать меня дураком или хвастуном. — Дьявольский микроб, говоришь… А как же… а как же с убийцей?
— Важно вернуть эту страшную культуру бактерий. Это главное. А убийство сейчас дело второе: кто убил — сам или другому поручил, — пусть теперь остерегается.
— Я больше за тебя опасаюсь. Будь предельно осторожен, Кэвел, не мне тебя учить, но учти: преступник умнее и опаснее тебя. — Он протянул руку и коснулся моего рукава чуть ниже левого плеча. — Полагаю, ты не расстаешься с «хэкати» и ночью. Я ведь не давал тебе разрешения на ношение оружия.
— Я им только беру на испуг, сэр.
— Доводить людей до сердечных приступов не значит пугать. Не задерживаю тебя, мой мальчик. Как Мэри?
— Хорошо, сэр. Передает вам привет.
— Из Альфингема, конечно. — Он на минуту забыл, что я был единственным подчиненным, который не съеживается под его суровым взглядом.
— Не одобряю, что ты вмешиваешь в эту историю моего единственного ребенка.
— Мне нужно на кого–то опереться. Кроме Мэри, не на кого. Вы знаете свою дочь так же хорошо, как и я. Она не любит нашу профессию, но чем больше не любит, тем больше труда стоит держать ее в неведении. Она считает, что мне нельзя оставаться одному. Словом, последние сутки она обретается в Альфингеме.