– Рима, послушай, – он опять почувствовал себя уверенно, торг – его территория, – тебе он обошелся в триста тысяч. Это большая сумма.
Вообще-то магазин стоил меньше, но я не собиралась его разубеждать. Конечно, мне надо было на что-то жить... Но продавать магазин? Не хочу, это часть меня, часть моей жизни, мой второй или даже первый дом. Не хочу!
– Хорошо, я согласна, – скрепя сердце, ответила я. – При условии, что Наташа останется при магазине в прежней должности.
– Можешь не беспокоиться.
На этом моя семейная жизнь благополучно завершилась. Антон будет считать, что удачно откупился. Я осталась у разбитого корыта, правда заполненного американскими купюрами.
Если сравнить мою жизнь со зданием, то необходимо признать, что оно давно было в трещинах, покосилось и протекало. Теперь тихо, без шума и грохота отвалилась одна стена.
Буквально на следующий день приехал Олег.
Он выглядел изможденным, уставшим и даже жалким.
Он мне понравился. Не потому, что злорадничаю (не только мне одной достается), совсем не поэтому. А как раз наоборот. Он выглядел живым, реальным, нормальным человеком, который тоже, как и все мы, нуждается в поддержке, понимании, теплоте. А не той бездушной машиной, поблескивающей холодной сталью, монотонно жужжащей, не способной на эмоции, производящей точные вычисления, не допускающей ни малейших отклонений, «с точностью до третьей цифры после запятой».
Порадовал его сбившийся галстук, запыленные туфли, растрепанная прическа, вспомнился прежний Олег, молодой, наивный и глупый, гордый и смешной, в нелепых ботинках. Мой.
Я увидела седые пряди на его висках, воспаленные глаза, складки в уголках губ. Постарел? Скорее возмужал.
– Рима, я вынужден уехать, надолго, ты знаешь ситуацию в холдинге.
– Знаю...
– Не хочу и не буду оправдываться, я проиграл подчистую, глупо и безрассудно. Прости меня, – проговорил он.
– Чаю хочешь? – спокойно спросила я.
– Не хотел тебя беспокоить, – улыбнулся Олег. – Хочу.
Я гремела чайником на кухне и радовалась впервые за последние дни... Впервые за последние годы. Как девчонка, которую пригласил в кино одноклассник. Между нами не было пропасти в виде акций, капиталов, кредитов... Олег был от меня на расстоянии вытянутой руки, хотелось к нему прикоснуться.
– Беспокоит твоя ситуация, – деловито продолжал Олег. – Уверен, что они тебя не тронут, не посмеют. Но все-таки беспокоюсь.
Я молча смотрела на него и думала, как он красив, когда искренен.
– Как бы то ни было, Михалыч получил инструкции насчет тебя и сына. Позвонишь ему, если что-то будет не так, и он организует твой выезд в Европу. Я встречу вас.
Олег оживленно жестикулировал, а я наблюдала за его руками.
– Что касается дяди Жени, – он чуть удивился отсутствием реакции с моей стороны, – то мне еще предстоит с ним поговорить. Мы продумаем все моменты. Ты не должна беспокоиться.
Вдруг до меня дошло. Мужчины такие торопливые, говорят и говорят, не угонишься.
– Ты уезжаешь? Насовсем?
– Ну да, ты разве не слышала? – Олег развел руками. – Надеюсь, что ненадолго. Когда они растащат холдинг по частям, то успокоятся, и я смогу вернуться.
– А как же я? – против воли спросила я.
– Рима, – в голосе Олега послышался упрек. – Если ты почувствуешь малейший дискомфорт...
– Поняла, поняла, позвоню Михалычу.
– Кроме того, есть Антон, с его положением и влиянием тебе опасаться нечего. И еще... – Олег замялся. – Я считаю, что тебе надо избавиться от магазина. Если начнут проверять источники финансирования, выйдут на магазин, начнут придираться. Продай, пока есть время.
– Хорошо, – спокойно согласилась я, чем весьма удивила Олега.
Он глубоко вздохнул, допил чай, провел языком по губам и поднялся из-за стола.
– Ну вот и все, мне пора, – сказал он.
Уходит! Нельзя так просто его отпускать, он должен знать, как дорог мне!
– Удачи тебе, Олег.
Олег удивленно посмотрел на меня, подхватил пиджак, поправил галстук, взглянул на свои пыльные туфли и ушел.
А что вы от меня хотете? Чтобы я закричала ему вслед: «Олег, я свободна, Антон бросил меня, теперь можешь подобрать ты»? Увольте.
Как только Олег ушел, на кухню проскользнул Павлик.
– Мама, дядя Олег ушел?
– Ушел, – противное шепелявое слово.
– Сначала папа, теперь дядя Олег, – вздохнул сын. – Мы остались одни.
На что он намекает?
– О чем ты, сынок? Ты даже не вышел поздороваться с дядей Олегом.
– Не хотел тебе мешать, – пожал плечами сын. – Но он все равно ушел.
...Вздохнув, я посмотрела на папу. Застывший и неподвижный, он единственный, кто не успел со мной попрощаться. Он тоже покидает меня.
ОЛЕГ. Своя дорога
Вы не видели Кельнский собор? Настоятельно рекомендую. Я много понастроил всякого: жилье, офисы, дороги. Но, увидев величайшее произведение древних зодчих, устыдился. Оказывается, все самое красивое построили до нас, мы можем отдыхать.
Перед собором красовался огромный плакат с фотографией времен Второй мировой войны: полностью разрушенный город, и только собор, единственный, что не тронула война. Гордые немцы заявили, что Бог не допустил разрушения храма.
– Может быть, город сознательно бомбили так, чтобы собор не пострадал? – наивно спросил я.
Немцы возмутились:
– Вы можете себе представить англичанина, задумавшегося о спасении памятника германской культуры? Исключено.
Не стану спорить, весь мир поделен на соседей. Французы явно недолюбливают немцев (французский официант, хоть убей его, никогда не сможет принять заказ на немецком, ему легче понять язык жестов, с помощью указательного пальца, которым я тычу в меню), бельгийцы дразнят голландцев, «москали» – «хохлов», узбеки – казахов. На Кавказе дело словами не кончается, хватаются за ножи и кинжалы, стреляют. Хотя есть и обратные примеры, например... сейчас не вспомню, но убежден, такие примеры есть. Пожалуйста, чукчи и эскимосы. Нет, они, пожалуй, из разных подъездов. И немцев нельзя называть соседями англичан, здесь нелюбовь зиждется на памяти о бомбежках, даже наши, как они говорят, так не бомбили.
А в пятидесяти метрах от собора на одной из самых оживленных улиц стоит памятник мужскому началу (у нас его называют «концом»), из которого брызжет водичка. Тоже памятник германской культуры?
Мне очень понравились небольшие города со скульптурами в парках, на торговых улицах и даже во дворах. Великолепно исполненные фигуры героев сказок, мифов и легенд стоят прямо на земле, без постамента, как люди, замершие на миг.
У немцев порядок, уют, чистота во всем, везде, повсеместно, об этом даже и говорить не нужно. С непривычки иногда даже противно становится – знаете поговорку «так чисто, что плюнуть некуда»? У них надо получать права на ловлю рыбы, и рыбачить только в строго отведенных прудах, где той же форели, как кильки в банке, лови – не хочу. А как поймаешь рыбу, тут же тюкни ее специальным молоточком по голове, чтобы не мучалась. Они называют это гуманизмом.
