Дауд оглянулся, проверяя, не услышит ли Искур, и понизил голос:
— Для диких язычников это недурная работа, и смотри какой охват, — должно быть, Плиска больше, чем я думал.
— Нет. — Джелал ад-Дин вспомнил разговор с прошлым послом к Телериху. — Сам город крошечный. Вал служит больше для обозначения границы ханского пастбища.
— Пастбища? Только-то? — Дауд расхохотался, запрокинув голову. — Мне чудится, будто меня перенесли в странный, незнакомый мир, где все не таково, каким представляется.
— У меня такое же чувство с тех пор, как мы прошли горный перевал, — серьезно ответил Джелал ад-Дин.
Дауд взглянул на него с любопытством. Тот попытался объяснить:
— Ты родом из Константинополя. Я появился на свет недалеко от Дамаска, где и теперь живу. Между этими городами долгий путь, больше, чем от Константинополя до Плиски.
Дауд кивнул.
— И все же это путь через единообразие, — продолжил Джелал ад-Дин. — Мало различий в погоде, в посевах, в народе. Да, в Константинополе и по сей день больше греков, больше христиан, потому что мы правим в нем не так долго, как в Дамаске, но это различие в степени, а не в роде.
— Все так. — Дауд опять кивнул. — Между тем как здесь…
— Да, здесь. — В голосе Джелал ад-Дина явственно прозвучала ирония. — Оливы здесь не растут, солнце пробивается сквозь туман, пеленающий его, как новорожденного младенца, и я бы обрадовался даже грекам, случись возможность хорошо побеседовать. Это другой, не наш мир, и он мне не слишком по душе.
— Все же мы надеемся обручить его с нашим в исламе, — заметил Дауд. — Так оно и будет, так и будет. Покорность воле Божьей объединяет людей.
Теперь уже Джелал ад-Дин проверил, не слышит ли их Искур. Кочевник выехал вперед. Джелал ад-Дин договорил:
— Даже болгар.
Дауд хихикнул.
Искур выкрикнул что-то, обращаясь к стражникам, развалившимся у деревянных ворот в земляном валу Плиски. Те закричали в ответ. Искур заорал еще громче. Стражники неуклюже поднялись и отворили ворота. И вытаращили глаза, увидев спутников Искура.
Джелал ад-Дин сурово приветствовал их, проезжая в ворота, — и не только с целью приструнить бездельников. Он указал вперед, на каменную стену самой Плиски:
— Видишь?
— Вижу, — согласился Дауд. Сторона квадратной стены составляла не больше полумили. — В наших землях это была бы крепость, а не столица.
Ворота в каменной стене оказались открыты. Джелал ад-Дин закашлялся, въезжая в город вслед за Искуром и Омуртагом. Плиска воняла, как — и даже более чем — большой город. Джелал ад-Дин пожал плечами. Он знал, что со временем перестанет замечать зловоние.
Недалеко за воротами стояло большое здание из резного дерева.
— Это дворец Телериха! — объявил Искур.
Перед дворцом стояли низкорослые степные лошадки, подобные конькам Искура и Омуртага, а с ними, как с интересом отметил Джелал ад-Дин, несколько настоящих коней и мулов со сбруей, непохожей на арабскую.
— Чьи это? — спросил он, указав на них.
— Не знаю, — ответил Искур.
Он сложил руки трубой и заорал в сторону дворца. Вопли, заметил Джелал ад-Дин, кажется, для болгар обычный способ решения любой проблемы. Вскоре открылась дверь, которой арабы прежде не заметили за сложным переплетением резьбы.
Едва увидев, что кто-то выходит из дворца, Искур и Омуртаг поворотили коней и поскакали обратно, даже не оглянувшись на послов, которых привели в Плиску. Подойдя, человек с минуту разглядывал прибывших.
— Чем могу служить вам, господа? — спросил он на арабском, столь свободном, что Джелал ад-Дин выпрямился в седле и насторожился.
— Мы — посланцы халифа Абд ар-Рахмана, явились в ваш прекрасный город, — Джелал ад-Дин при нужде не стеснялся преувеличений, — по велению вашего хана, чтобы объяснить ему, чем славен ислам. Я имею честь обращаться… — Он сделал вопросительную паузу.
— Я Драгомир, дворецкий могучего хана Телериха. Сойдите с коней и будьте гостями. — Драгомир снова поклонился.
Ему, по мнению Джелал ад-Дина, было лет под сорок, он был крепкого и правильного сложения, светлокож, с окладистой каштановой бородой на довольно широком лице и серыми, совершенно непроницаемыми глазами — полезное для дворецкого свойство.
Джелал ад-Дин со спутниками с удовольствием спешились. Словно по волшебству появились мальчики, чтобы отвести арабских скакунов к коновязи перед дворцом и занести внутрь седельные сумы. Джелал ад-Дин кивнул на других рослых коней и мула.
— Скажи мне, чьи они? — обратился он к Драгомиру.
Светлые глаза под тяжелыми веками метнулись к коновязи и снова к лицу Джелал ад-Дина.
— Это, — объяснил Драгомир, — кони посланников папы римского, явившиеся по велению моего хана поведать ему, чем славно христианство. Они приехали сегодня утром.
В тот вечер Дауд ударил кулаком в стену выделенной четверым арабам комнаты.
— Лучше им остаться язычниками, чем обратиться в христиан! — воскликнул он.
Его пыл объяснялся не только тем, что Телерих пригласил в Плиску и христиан, словно собирался продать свои владения той вере, что предложит большую цену. Его злость подогревалась голодом. На вечернем пире угощали свининой (Телерих на нем не присутствовал — по какому-то языческому обычаю, хану полагалось есть в одиночестве).
— Это не так, — сдержанно возразил Джелал ад-Дин.
— Почему же? — Дауд пристально посмотрел на старшего.
— Будучи христианами, они станут зиммиями — людьми Писания, а это дает им надежду на рай. Если же они не откажутся от языческих обрядов, их души наверняка достанутся шайтану.
— Их душам, языческим или христианским, самое место у шайтана, — съязвил Дауд, — но христианская Болгария в союзе с Римом, а то и с франками преградит истинной вере путь на север и может стать острием копья, вновь направленного на Константинополь.
— Ты говоришь истину, — вздохнул Джелал ад-Дин. — Однако же истинна и истинная вера, а истина, несомненно, возобладает над ложью христиан.
— Да будет так, — тяжело произнес Дауд. — Но разве здешние земли не были уже христианскими, пока болгары не отбили их у Константинополя? Все греческие земли следовали их вере. Не сомневаюсь, что в этих местах и сейчас еще остались христиане, что может склонить Телериха к их вере.
Спор прервал стук. Дауд взялся за нож, а свободной рукой открыл дверь. Но за ней не оказалось врага. Там стояли четыре девушки. Глаза и волосы первых двух были как у Драгомира — непривычно светлыми, на взгляд Джелал ад-Дина. Другие две оказались смуглыми, даже темнее арабов, причем одна — с раскосыми глазами. Но все четыре были хороши собой. Они улыбнулись и скользнули внутрь.
— Телерих не христианин, — сказал Джелал ад-Дин, улыбаясь одной из светлокожих девиц. — Христиане не держат наложниц.
— Что доказывает их глупость, — заключил Дауд. — Задуть светильники или пусть горят?
— Оставь, — сказал Джелал ад-Дин. — Я хочу видеть, что делаю.
Джелал ад-Дин низко склонился перед ханом Телери-хом. Дауд за его спиной также поклонился. Стоявшие еще на шаг позади Малик ибн Анас и Салман аль-Табари преклонили одно колено, как подобает низшим по званию.
— Встаньте, вы все, — на сносном арабском произнес Телерих.
Болгарскому хану было около пятидесяти, он оказался смугл, широколиц, с крупным носом и аккуратной бородкой черного цвета, переходящего в седину. Его узкие глаза смотрели твердо и пронзительно. Он выглядел самым подходящим правителем для народа, вся сила которого держалась на свирепости его воинов.
— Великолепнейший хан, мы принесли привет от нашего повелителя халифа Абд ар-Рахмана ибн Марвана, его молитвы за твое здоровье и благополучие и дары, доказывающие, как высоко он тебя почитает, — заговорил Джелал ад-Дин.
Он махнул Салману и Малику, приказывая представить дары: серебряные блюда из Персии, мечи дамасской работы, изящные эмалевые сосуды из Константинополя, одеяние из блестящего китайского шелка и — на последнем, самом почетном месте — Коран, переплетенный в кожу и золото, переписанный лучшими каллиграфами Александрии.
Впрочем, Телериха, как видно, более всего заинтересовали одежды. Он поднялся с деревянного трона, расстегнул широкий бронзовый пояс, сбросил с плеча длинный меховой кафтан. Под ним обнаружилась льняная туника и низкие сапожки. Драгомир подошел, чтобы помочь ему одеться. Проведя рукой по гладкому, как вода, шелку, хан довольно улыбнулся.
— Очень мило, — благосклонно проронил он.
Джелал ад-Дин понадеялся было, что, увлекшись подарками, хан окажется податлив и на убеждения. Но Телерих, как догадывались арабы по его наружности, был не так прост. Он продолжил:
— Халиф любит красивые дары. Он так богат, что может быть щедрым. Теперь же займите ваши места, пока представится посольство папы римского.
