Не удивительно теперь, что они с Луисом так похожи. «Он — мой отец, — думала она, все еще не веря в это. — Он — мой отец и знает об этом. Он знал об этом все время». Она тяжело вздохнула и облокотилась о подоконник.
Одри встала и подошла к мужу. Она взяла его руку и сквозь слезы улыбнулась ему. Они молчали, но каждый знал, о чем думает другой. У Сесила было ощущение, словно он только что прогнал свою дочь, и Одри крепко сжала его руку, понимая, чего это ему стоило. Они ждали реакции Грейс. А она просто стояла у окна и смотрела вдаль. Девушка обдумывала услышанное. Пыталась справиться с шокирующим признанием отца. Но, на удивление, ничего в ее чувствах не изменилось. Она по-прежнему стояла в спальне родителей, и в постели лежал ее умирающий отец.
Она обернулась и посмотрела на родителей, которые замерли на пороге своего семейного ада, с трепетом ожидая, что случится теперь, после того, как они выпустили демона на волю.
Грейс покачала головой. Сесил затаил дыхание.
— Луис мне не отец, — решительно сказала она. — Ты всегда будешь моим папой. Тот факт, что Луис — мой биологический отец, не имеет никакого значения. Ты воспитал меня, как собственную дочь, и любил меня. Я люблю тебя, как своего отца. Ты единственный отец, которого я знаю. И не хочу другого. Ты — единственный отец, который у меня есть.
Плечи Одри вздрогнули, как в тот день, когда они с дочкой стояли на склоне холма. Сесил улыбнулся дочери так, как не улыбался никогда прежде — его лицо озарилось гордостью и благодарностью. Он протянул к ней руку. С блестящими от слез глазами она взяла ее и прижалась к ней губами.
— Я люблю тебя, папочка. Я люблю тебя так сильно, что эта любовь, словно теплый мед, переполняет меня, — сказала девушка, но ее голос сломался, и она не могла продолжать. Они смотрели друг на друга с абсолютным пониманием, потому что любовь — мостик, который может соединить даже двух совершенно непохожих людей. Затем его взгляд скользнул мимо нее, и он одобрительно улыбнулся. Грейс проследила за его взглядом и увидела нечеткие очертания женщины и мужчины, которые пришли к отцу из потустороннего мира.
— Нет, не сейчас, папочка! Я так много хочу сказать тебе, — всхлипнула она. — Почему именно сейчас, когда я поняла, как много ты для меня значишь, я теряю тебя?
Одри нахмурилась и перевела взгляд на умиротворенное лицо своего мужа. С восхищением и печалью Грейс смотрела, как дух отца сошел с кровати и направился к духам своей матери и любимого дядюшки Эррола, которые ждали его с распростертыми объятиями. Он обернулся и улыбнулся ей, понимая, что после смерти жизнь не заканчивается.
Грейс вытерла слезы.
— До свидания, папа. Однажды мы встретимся, — мягко сказала она, глядя, как он растворяется в солнечном свете.
Ноги Грейс задрожали, и она вынуждена была присесть. Она увидела пустую оболочку отца, лежавшую на кровати, и очень удивилась этому. Одри заломила руки, не в силах поверить в случившееся.
— Все произошло так быстро… Утром он чувствовал себя неплохо, — сказала она, и глубокие морщины тревоги перерезали ее лоб.
— Он ушел, мама, — всхлипнула Грейс и улыбнулась матери. — Посмотри на его лицо. Разве оно не кажется счастливым?
Одри любящим взглядом окинула каждую черточку лица мужа.
— Я никогда не видела его таким счастливым, никогда. — Она внимательно посмотрела на дочь. — Прости меня.
— Не нужно извиняться. Как я уже сказала, в моей жизни ничего не изменилось. Ты не можешь изменить прошлое даже таким признанием. Да, ты любила Луиса. Но ко мне это не имеет никакого отношения. — Она снова улыбнулась. — Давай не будем говорить об этом близнецам. Никому, кроме тебя, меня и Луиса, не нужно об этом знать.
— Луиса? — переспросила Одри.
— Он знает, — убежденно ответила Грейс. — Я уверена. Больше всего меня удивляет то, что я не знала. Я так много знаю о других, но ничего — о себе.
— Неисповедимы пути Господни, — сказала Одри, целуя руку Сесила. Она прижалась губами к его коже, которая все еще была мягкой и хранила тепло.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Октябрь 1984 года
— Я чувствую себя обманутой, — скрестив на груди руки, сказала Алисия. Она сидела на стуле, на котором обычно сидел отец. — Почему ты не сказала мне, что он умирает, мама? Он ушел внезапно. Я даже не попрощалась с ним.
— И я тоже, — грустно сказала Леонора.
— Он так решил. Ему не хотелось, чтобы кто-то о нем беспокоился.
— Тем не менее я чувствую себя обманутой, и мне невероятно грустно, — продолжала Алисия, вытирая перчаткой крупную слезу.
У Грейс округлились глаза. Алисия часто говорила ей, что они с отцом никогда не были очень близки. Когда она была маленькой, он работал, а потом, когда они уехали в школу в Англию, виделись всего раз в году, на Рождество. Едва ли слова «близкие отношения» были в данном случае уместны. Но сейчас Алисии представилась уникальная возможность показать себя прекрасной мелодраматической актрисой, и она не смогла устоять перед искушением. В таком черном костюме она неплохо бы смотрелась и на богемной лондонской вечеринке. Алисия по-прежнему была одинока, по-прежнему гналась за мечтой и по-прежнему ничего не достигла. Она была прекрасна, и ее молодость тщательно скрывала под мягкой кожей накопившуюся в сердце злость. Но постепенно, когда годы стали брать свое, темные стороны ее характера стали мало-помалу отражаться в заостренных чертах лица и в истончившемся поджатом, когда-то невероятно привлекательном ротике. Она по-прежнему была красива особенной, ледяной красотой. По-прежнему смотрела на мир холодным взглядом, который когда-то восхищал мужчин и заставлял их оборачиваться ей вслед. Но злость высосала живительный свет из ее лица и исказила ее черты, сделав их сухими и отталкивающими, лишив способности очаровывать.
Леонора, чья привлекательность исходила скорее от сердца, теперь радовала глаз своей прелестью — красота ее души смягчила и волшебным образом преобразила те ее черты, которые когда-то были неброскими и непривлекательными. Грейс любовалась Леонорой, потому что та была счастлива. Она не требовала больше того, что имела, и не жаждала иметь то, что имели другие; Флориен и ее дети, — вот все, что ей было нужно, и еще бархатные поля деревушки Дорсет. Грейс считала, что единственным пороком Леоноры была ее слепая преданность своей сестре. Несмотря на то, что Алисия все больше и больше походила на гротескную пародию на саму себя, Леонора смотрела на нее с таким же восторгом, как в детстве. Она всегда восхищалась и будет восхищаться Алисией.
А что же она сама? Грейс готовилась к похоронам. Но она знала, что отец не лежит в гробу в церковном дворике в ожидании погребального обряда. Он свободно летал в потустороннем мире, мире духов. Она знала это, потому что видела, как он уходил, и успела сказать ему «до свидания». С того дня она много думала о Луисе. Она не удивилась, узнав, что он — ее биологический отец. Они были так похожи… В какой-то степени ей это было даже приятно. Она любила его, как близкого друга, а теперь он стал ей еще ближе. Но ничто не может изменить прошедшие восемнадцать лет и невероятную доброту Сесила, который воспитал ребенка брата, как своего собственного, несмотря на тайную любовь и супружескую неверность, которые привели этого ребенка в мир. Она будет скучать по нему…
— Здравствуй, Флориен! — воскликнула Одри, когда ее зять вошел в гостиную.
— Добрый день, Одри, — ответил он. Его тон был сочувствующим. Он поспешно кивнул Алисии, прежде чем повернуться к своей супруге. — Леонора, дети в машине. Ты готова?
— Увидимся там, — сказала она матери и сестрам, которые ждали Энтони и Сисли. Когда они ушли, Алисия обратилась к матери:
— Кто-то должен сказать Леоноре, что ей нужно немного похудеть. Если бы она сбросила несколько фунтов, выглядела бы гораздо лучше.
— Дорогая, Флориену она нравится и такой, — ответила мать.
— И мне тоже, — добавила Грейс.
Вздохнув, Алисия откинулась на спинку стула. Она чувствовала себя неуютно в обществе младшей сестры, так как в ее глазах явственно читалось осуждение.
Наконец в комнату ворвалась Сисли, прихрамывая на своих высоких каблуках.
— Извините, что опоздала! Я споткнулась об одного из своих проклятых псов и растянула связку. Но нужно идти. Вы готовы? Вы похожи на трио черных дроздов.
Одри встала, продолжая всхлипывать. Она чувствовала себя старой, хотя ей было чуть больше пятидесяти. Но она ощущала, что старость поселилась в ее теле и в ее сердце. Теперь, когда Сесила не было, дом казался ей пустым, несмотря на то, что все дочери были рядом. Дом звенел эхом и был холодным.
— Очень красивый день для похорон, — сказала она.
— И это чудо, — согласилась Сисли, прихрамывая.
