— Возможно, они удовольствовались тем, что получили, — сказал Мэйн.
Я согласился с ним, хоть и подумал, что нужна им была все-таки не плоть человеческая, но не стал высказываться.
В этой резне уцелели две или три сотни ориссиан. У них остался командир Янош, а из офицеров в живых оказались только два легата. Началось долгое и мучительное отступление. Но теперь за работу взялась смерть: люди падали от истощения, от жажды, их захватывали в плен или умерщвляли кочевники.
— В конце концов нас осталось около тридцати человек, а из офицеров только Янош. Ориентироваться мы могли только по солнцу и звездам и брели, приблизительно придерживаясь маршрута. И вот мы вышли-таки к морю, но западнее земли прибрежного народа, на какой-то пустынный участок берега. Двое из наших знали, как строить плоты. Мы сколотили их на скорую руку, соорудили небольшие паруса из той одежды, без которой можно обойтись, и отдались на волю богов, надеясь, что течение и ветер отнесут нас к Редонду.
Но они так и не добрались до этого торгового города. Вместо этого их захватила какая-то галера.
— Они утверждали, что они пираты, но среди них царила настоящая воинская дисциплина. Определенно, это было военно-морское судно ликантиан. В сражении с ними пали восемь наших людей. Остальных посадили на цепь в форпике корабля, и он направился в Ликантию. Мы с капитаном Серый Плащ задумали план бегства, и, когда нас, перед тем как судно вошло в этот проклятый Ликантийский залив, вывели на палубу, мы привели его в действие. Идея была такая: Янош устроит свалку, к которой, может быть, подключатся все, а я, поскольку всегда был отличным пловцом, прыгну за борт и постараюсь добраться до земли. Капитан, если повезет, должен был броситься вслед за мной. — Мэйн горько покачал головой. — Но последнее, что я видел, это как капитана одолели два охранника. Затем вокруг меня в воду полетели стрелы, и мне пришлось нырнуть под воду и проплыть там какое-то время.
Мэйн выбрался на берег в тот момент, когда судно, миновав громадную охранительную цепь, входило в гавань Ликантии. Он ничем не мог помочь Яношу и остальным; ему оставалось разве что добраться до Ориссы и принести сюда эти печальные вести. Об остатке пути он поведал уже равнодушно, словно дикие звери и ликантианские патрули уже не имели никакого значения. А может быть, после такого путешествия остальное действительно кажется мелочами.
Мэйн закончил рассказ. Я налил ему еще бренди и задумался, что же делать дальше. Но уже через два часа ситуация совершенно изменилась. Кто-то — охранник ли у ворот, случайный прохожий, а может быть, кто-нибудь и из слуг — распустил слух. Орисса была оглушена новостью. И раньше случались катастрофы, но такого сногсшибательного крушения еще не было. Ни одного вернувшегося из двух тысяч, кроме Мэйна. Все или погибли, или пропали в далеких краях, или оказались в рабстве: три магистра, молодые, но весьма уважаемые, генерал Версред и его штаб, другие офицеры, известные своим мужеством, вся личная охрана магистрата, не считая одной когорты, оставшейся дома, и плюс к тому тысячи простых солдат, самых храбрых юношей Ориссы, тысячи гражданских — мужчин и женщин.
Мэйн предстал перед магистратом и изложил свою историю. Я подумал, может быть, стоит что-нибудь опустить в его рассказе, например, критику в адрес покойного генерала Версреда, убийственно медленный темп продвижения экспедиции, поведение самого Яноша. Но, слыша вопли отчаяния и скорби в городе, я понял, что теперь уже разницы нет. Мэйну было приказано повторить рассказ перед жителями Ориссы, собравшимися в Большом амфитеатре, и это добавило общей скорби.
Орисса билась в истерике: заслоняя реальность происшедшего, над городом запорхали слухи и обвинения, подобно огонькам пламени среди сухого кустарника. Огоньки подпитывались воскресителями с Кассини во главе. Янош Серый Плащ, мол, намеренно завлек экспедицию в ловушку, оставив ее без защиты заклинаний, которые воскресители изо всех сил пытались послать вдогонку. Он оказался предателем и агентом, состоящим на жалованье у архонтов. Хуже того, он даже не человек, а враг рода человеческого. Да кто в конце концов знает, существует ли эта его далекая Кострома? Именно Янош не допустил исполнения священной миссии Ориссы — воссоединения с Далекими Королевствами.
Сторонники Яноша, отвергая все эти обвинения, утверждали, что причиной трагедии стали сами воскресители, желавшие лично воспользоваться славой открытия Далеких Королевств и удержать свою пошатнувшуюся власть. Но и их не слушали. Даже Гэмелен счел за лучшее удалиться из города и предаться посту и медитации, чтобы потом сделать собственное заявление относительно этих ужасных событий.
Вновь всплыли клеветнические заявления против семейства Антеро. И мы, как выяснилось, не служим по-настоящему интересам Ориссы, а заботимся лишь о золоте и серебре. Однажды вечером в своем доме я услыхал, как какой-то негодяй разносчик сказал, что благородные воскресители узнали, что Халаб нечестен, морально разложен, потому-то он и погиб. Я рукоятью кинжала вбил зубы этому малому в глотку и чуть не выпустил из него кишки, как из свиньи, если бы меня не оттащила Рали. Она и Мэйн были теперь единственным для меня утешением в этой жизни. Правда, эта стычка хоть как-то меня развеяла и потому запомнилась. Весь мир словно был погружен в серую дымку, или между миром и мной висела вуаль. И мои мысли были больше заняты Диосе и Эмили, чем переживаниями целого города.
Приблизительно в это время вернулся ко мне мой ночной кошмар, в котором лодочник, теперь с внешностью ликантианина Грифа, вел меня по причудливым пещерам к моему концу, но какая-то часть моего сознания при этом приветствовала предназначенную мне гибель.
Как-то, измученный то кошмарами, то бессонницей, я оказался в предрассветный час у реки и, глядя на ее волны, стремящиеся к морю, подумал, как же они мягки и ласковы, словно постель уставшему человеку. Я силой воли заставил себя уйти оттуда. Если бы жив был отец и понял бы мои намерения, он бы здорово побил меня. Еще ни один Антеро не опустился до того, чтобы утопиться от жалости к себе. Я должен был хоть чем-то занять себя, и по возможности скорее.
И как только эта мысль посетила меня, я тут же понял, что должен делать. Орисса и пальцем не шевельнет ради спасения Яноша, даже когда все придет в норму. Что же, хорошо, подумал я и торопливо направился домой. Я разбудил прислугу и принялся отдавать приказы. Я рассказал о своих намерениях Рали, и она нахмурилась:
— Ты можешь в этом завязнуть глубже, чем полагаешь, а то и вообще утонуть.
Я вздрогнул, услыхав такое сравнение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
